Сегодня на ужин снова были пустые макароны с растительным маслом.
Отец, хмуро глядя в тарелку, ковырялся вилкой в макаронинах.
— Мам, а к чаю есть что-нибудь? — спросила Настя, поставив посуду в раковину.
— Я пряники сделала на томатной пасте, удалось занять у соседей сахара и муки немного…
Мама поджала губы и отвернулась. Насте показалось, что она смахнула слезу.
— Надя, — отец швырнул вилку в мойку и посмотрел на жену, — пойдём со мной, разговор есть.
Мать с отцом закрылись в спальне, а Настя, её брат Артём и младшая сестрёнка Даша доели пряники и, вымыв свои чашки, разошлись по комнатам.
В четырёхкомнатной квартире, что папа получил когда-то от завода, места было вдоволь. Настя с сестрой обитали в одной детской, старший брат — в другой, мама с папой спали рядом с кухней, а в зале селили засидевшихся гостей.
Трудно стало почти год назад, когда родителям перестали платить зарплату. В 90-е годы такое было не редкостью. Семья едва сводила концы с концами. Отец, пытаясь хоть как-то заработать, вечерами разгружал вагоны, а потом отлёживался выходные с больной спиной. Мама мыла полы в трёх местах, и после основной работы порой возвращалась ближе к полуночи. Но и это не помогало. С каждым днём долги по коммуналке росли, холодильник пустел, а лицо отца всё больше темнело. Мама, как могла, поддерживала всех, улыбалась, внушая детям надежду на лучшее будущее, но, как ни старалась, легче не становилось.
Через полчаса, когда Даша уже лежала под одеялом, а Настя доделывала уроки, в дверь постучали.
— Настя, — мама заглянула в дверь. — выйди, дочь, поговорить нужно.
Вся семья (кроме Даши, самой младшей, пятилетки) собралась в кухне. Отец, хмурый, бледный, сидел, не поднимая глаз. Потом глубоко вздохнул и сказал:
— Мы хотим продать эту квартиру и взять поменьше.
— Почему? — наивно спросила Настя.
— Коммуналка очень дорогая, а у нас долг накопился за десять месяцев. Если до конца года не решим этот вопрос, на нас подадут в суд. — отец буравил взглядом потрёпанную клеёнку на столе.
— Пап, — Артём нахмурился, — давай я на работу пойду?
— Нет, это исключено. Тебе всего два года осталось учиться. Не надо терять корочки.
— Да кому они нужны сейчас?! — Артём вскочил и забегал по кухне. — Твой диплом инженера помогает тебе? Много ты с ним заработал? А пацаны, вон, на рынке работают, и живут нормально!
— Я не позволю, чтобы мой сын связывался с этой рыночной мафией! — отец сжал кулак. — Пока я жив, мои дети будут вести честный образ жизни.
— Кому помогла эта честность, отец? Мы с этой интеллигентностью по миру скоро пойдём.
— Артёмочка, сынок, — мать попыталась вмешаться. — что ты такое говоришь? Папа старается ради нас…
— Не смей… — отец скрипнул зубами, глядя на сына. — Беловы всегда жили по чести, и так будет всегда! — он стукнул кулаком по столу. — Зато я сплю спокойно, понимаешь? Моя совесть чиста. А у этих рыночных дельцов, может, мошна и полна, да руки грязные. — Он встал. — Значит, так. До лучших времён мы продаём эту квартиру и покупаем меньшую. Да, нам будет теснее, но зато мы немного вздохнём и долги погасим.
Настя сидела молча, Артём играл желваками и отводил взгляд, стоя спиной к окну.
С этого дня все разговоры велись только о том, как бы побыстрее продать жильё и переехать. Мать строила планы, натужно смеялась, пытаясь поднять детям настроение, и только Артём с отцом ходили мрачные и неразговорчивые.
Однажды вечером, когда с начала поисков покупателя прошло пару недель, в гости приехала тётя Элеонора, сестра отца.
Привычно сунув в ладошки племянницам по шоколадному батончику, она протянула Артёму пачку дорогих импортных сигарет. Отец вспыхнул: «Зачем это?»
— Да ладно тебе, Эдька, все знают, кроме тебя.
— Ты что, куришь?! — отец позеленел от злости, глядя на сына.
— Н-нет… — соврал Артём. — Тёть Эль, ну ты чего?.. Зачем?
— Ты вроде совершеннолетний уже. — она криво усмехнулась, поправив чёрную прядь за ухо. — Уже можно.
Отец схватил пачку и спрятал в свою сумку, укоризненно бросая взгляд на сестру и качая головой.
— Так, документы давай, Эдик. — Тётка протянула руку и щёлкнула пальцами.
Отец ушёл и вернулся с папкой.
— Вот.
— Ага, так, хорошо. — Элеонора достала из своей сумки несколько бумаг. — Надо подписать здесь и здесь. — она ткнула наманикюренным ногтем в листки с мелким шрифтом.
— А что это? — мама склонилась над бумагой.
— Доверенности. Не будете же вы со мной по всему городу мотаться? Это вам уволиться придётся. Обоим, причём. Там беготни знаете, сколько сейчас?
Мама покачала головой: «Нет».
— Ну вот. — Элеонора улыбнулась. — А так, я всё за вас сделаю, вам только денежки считать останется. Зря я юрист, что ли? — она потёрла ладони друг о друга и захлопнула папку. — Вот и ладненько. Если что, ни с кем больше не связывайтесь. Мошенников полно вокруг. Всё через меня. Договорились?
— Конечно, Эля. — отец грустно улыбнулся. — Спасибо тебе за помощь.
— Пока не за что.
Она вышла в прихожую, оставляя за собой шлейф дорогих духов и провернулась спиной к двери, чтобы обуться.
— Со мной заключили контракт в агентстве «Ваш выбор». У них огромная база, куча агентов, и все опытные, работают не один год, а я их сделки сопровождаю. Так что, собирайте вещи потихоньку. Надеюсь, покупателя нам найдут оч-чень быстро. — Элеонора выпрямилась и, послав воздушный поцелуй девочкам, упорхнула.
Мама облегчённо вздохнула:
— Ну, слава Богу. Хорошо, что у тебя такая сестра. Мало кто сейчас что-то делает бесплатно. Золотой человек.
— Да, Элька всегда такой была — хваткой, шустрой. Иногда, конечно, могла и по головам пойти, но как иначе? Без этого ничего не добьёшься. — отец чмокнул мать в шею и ушёл в зал, откуда послышался звук телевизора.
Как и обещала, Элеонора позвонила буквально через десять дней:
— Эдик, пляши! Нам нашли покупателей! Завтра приедем на осмотр, и, если всё понравится, будем оформляться.
— Отличная новость, сестрёнка! — отец хрипло засмеялся. — Держим кулачки!
В назначенное время потенциальные покупатели, двое молодых мужчин, появились на пороге квартиры. Осмотр занял минут двадцать — они проверили даже, как течёт вода, заглянули в каждый угол. Когда стояли в прихожей, один из мужчин сказал:
— В целом, нас устраивает этот вариант. Но надо посмотреть ещё пару квартир.
— Конечно, конечно… — немного разочарованно протянул отец.
Элеонора, когда парни вышли, похлопала его по плечу:
— Всё будет хорошо, Эдик. Считай, они у нас в кармане!
Через неделю тётка позвонила и сообщила, что квартира продана и можно выезжать на осмотр небольшой двушки на окраине города.
Отец, скептически осмотрев квартирку-малосемейку, пожал плечами и сказал:
— У нас выбора-то особо и нет. Главное, что платить за неё вдвое меньше.
Элеонора кивнула и сказала:
— Хорошо, сегодня договорюсь со всеми сторонами и будем заключаться.
Однако, ни через день, ни через три Элеонора не позвонила, а появилась на их пороге спустя неделю — заплаканная и испуганная, в мятой грязной одежде и с синяком под глазом.
— Что случилось?! — испугалась мама.
— Я даже не знаю, как сказать… — потерянно прошептала тётка.
Отец сложил руки на груди и сжал губы. Потом вздохнул и спросил:
— Тебя избили? Кто?
— Посредники… — она всхлипнула и отвела глаза.
— Ты поэтому не отвечала на звонки?
— Да, они меня держали взаперти у себя в деревенском доме.
— Ты сбежала?
— Да. Один уехал, а второй забыл закрыть дверь.
— А что с квартирами?
— Покупатели деньги внесли, а эти… эти… Всё забрали и исчезли-и-и… — она взвыла.
— Вот тебе и юрист. — качнула головой мама. — И что теперь?
— Не надо по-больному, Надя. — отец взял Элеонору под руку. — Ты была в милиции?
— Была.
— И что?
— Они сказали, что если нет увечий, то никто не дёрнется даже.
— Но здесь же ещё и кража, крупная! — отец налил сестре чаю.
— Они приняли заявление, но ничего не обещали. Бардак везде… — Элеонора всхлипнула.
И тут мама побледнела:
— Так это получается что же — у нас больше нет крыши над головой?.. Мы — бомжи?!
Тётка подняла лицо с размазанной по щекам тушью и замерла.
— Получается, так. Покупатели-то всё заплатили, и через месяц вам надо будет выехать.
— Подожди, Эля. Куда же мы поедем? Двушку ты так и не купила ту? — мама села.
Элеонора покачала головой из стороны в сторону:
— Не успели оформиться. Все деньги были у посредников. — сестра шмыгнула носом.
Отец рухнул на сиденье со стеклянным взглядом. Краска сошла с его лица, губы затряслись. Закрыв лицо руками он, широкоплечий мужчина, ростом под метр девяносто, разрыдался, как ребёнок. Надя обняла его и ткнулась носом в волосы.
Элеонора сидела, покачиваясь и тихонько подвывала. Потом повернула лицо к Надежде и еле слышно сказала:
— Простите меня, пожалуйста… Если бы я знала, что так получится…
— Не вини себя, Эля. Этого никто не мог предусмотреть. Что нам-то делать теперь? — Надежда держалась, как могла.
— Я попробую Вам съёмную найти, подешевле. Мне девочки в агентстве помогут. — проведя рукой по глазам, тётка размазала тушь ещё сильнее. Надя подала ей салфетку.
Отец замолк и вздохнул.
— Всё. Всё потерял. Никчёмный я муж и отец…
— Эдичка, — мама обняла его, — ты самый лучший муж и отец в мире. Не смей так говорить, слышишь? Мы всё преодолеем вместе. Где наша не пропадала, да? — она говорила это, а сама еле сдерживалась от рыданий, чтобы не сорваться в истерику.
— Ладно, пойду. — Элеонора тяжело поднялась со стула. — Девчонки там у меня одни, да и мама, наверное, уже заволновалась. Думает, я в командировке.
— Хорошо. Держи нас в курсе, если что узнаешь. — мама проводила тётку до дверей. Та обняла мать на прощание, ещё раз буркнула «Простите» и ушла. А отец всё сидел с пустыми глазами и молчал.
Через месяц им пришлось съехать — новый собственник категорически отказался ждать. Элеонора предлагала несколько вариантов квартир, но в итоге отец нашёл сам — небольшой домик на окраине, с двумя крохотными комнатушками и ещё меньшей, похожей на узкий коридорчик, кухней.
В одной комнате разместились родители, вторую заполнили мебелью и вещами детей. Артём съехал в общежитие института, с огромным трудом уговорив администрацию. Часть вещей пришлось оставить на прежней квартире — стенка для зала не умещалась никуда, как и диван для гостей.
***
За десять лет они сменили семь съёмных помещений и остановились окончательно в последней, двухкомнатной квартире на первом этаже пятиэтажного дома. К этому времени Артём женился и жил с женой, растил сына. Настя тоже сошлась с молодым человеком, и только Даша, будучи пятнадцатилетним подростком, оставалась с родителями.
Через два года отец уволился с завода (перед самым его закрытием) и устроился работать в частную фирму к бывшему однокласснику. Денег на жизнь хватало, а вот на жильё скопить, увы, не получалось.
Шёл 2006 год.
Преступников так и не нашли. Элеонора, чувствуя себя виноватой, просила прощения при каждом удобном случае, регулярно навещала, привозила вкусности и подарки. Потом она вторично вышла замуж (правда, разошлась через год), но успела купить дочерям по квартире, и жила сейчас с мамой, которая начала быстро стареть и требовала всё больше внимания.
В начале 2007 года в дверь настойчиво позвонили.
Надежда открыла. На пороге, согнувшись в три погибели, стояла свекровь, опираясь на палочку.
— Мама? Вы одна? А где Эля?
— Выгнала. — мать сделала шаг внутрь.
— Как выгнала? — Надежда округлила глаза.
— Вот так. Надоела я ей. Мешаю, заботы требую, ухода. — её вдруг качнуло, и Надя подхватила старушку под руки.
— Идёмте, я вас уложу. На вас лица нет.
Изольда Карловна прошаркала тапочками к кровати Насти и с оханьем и стонами медленно опустилась на подушки.
— Может, врача вызвать?
— Да какой врач, Надя? Седьмой час вечера… Если уж совсем плохо будет, вызовете мне скорую… — она хрипло захихикала. — Ну, или катафалк сразу.
— Да вы что, мама! — Надежда засуетилась, заварила чай, налила тарелку супа. — Как же так? Выгнать родную мать! — Надя покачала головой.
— Ну, так и Эдику я не чужая… — бабушка хлебнула супа и закрыла глаза. — Хороший суп, Надя. Спасибо. Давно горячего не ела.
— Ничего не понимаю. А где Эля сейчас?
— А я почём знаю? С каким-нибудь хахалем очередным, наверное.
— Да уж… — Надя встала, захватив с собой тарелку и пустую чашку, зазвенела посудой на кухне, но так и не осмелилась осудить золовку — ей, наверное, и правда, тяжелее, чем им — у них хотя бы полная семья, а она почти всегда одинока…
Изольда Карловна пролежала неделю, то впадая в забытьё, то требуя пить. Её дыхание стало шумным, прерывистым, а глаза смотрели куда-то внутрь себя, не видя потрескавшейся штукатурки на потолке.
Надежда дежурила у постели, меняя мокрые от пота простыни, поднося к впалым синим губам ложку с бульоном или чаем. Эдуард возвращался с работы поздно, садился на табуретку рядом, брал мамину руку — лёгкую, костлявую, покрытую прозрачной кожей — и молча сидел так, иногда по полчаса, глядя в одну точку. Лицо его было каменным, но по тому, как дрожала его массивная ладонь, Надя понимала — его разрывает от боли.
— Эдик… — прошептала как-то раз старуха, внезапно придя в себя.
— Я здесь, мам. — он наклонился к ней.
— Прости меня, сынок… — её глаза наполнились слезами, которые покатились по вискам, затекая в глубокие морщины.
— О чём ты, мам? — Эдуард сжал её руку крепче.
— Всё… Всё не так… — она закрыла глаза и снова ушла в себя, оставив сына с тяжёлым, непонятным предчувствием под ложечкой.
Элеонора позвонила лишь однажды. Сухо, деловито, не спрашивая о здоровье матери.
— Ну как она? — голос звучал раздражённо, будто её отвлекли от важного дела.
— Плохо, Эля. Врач сказал, что сердце сдаёт. Может, приедешь? — Надежда прижала трубку к уху, глядя на неподвижную фигуру свекрови.
— Да что я могу сделать? Сиделкой что ли буду? У меня своих дел полно. Держите меня в курсе. — и линия разъединилась.
Через два дня Изольде Карловне стало резко хуже. Приехавший врач поставил капельницу, развёл руками и тихо сказал Надежде на кухне: «Готовьтесь. Часы сочтены». Надя позвонила Эдуарду на работу, потом Артёму и Насте.
К вечеру все собрались в тесной комнатке. Даша, уже взрослая девушка, плакала, прижавшись к Артёму. Настя молча гладила её по спине. Эдуард стоял у изголовья, его плечи были ссутулены, будто на них давила вся тяжесть этих лет.
Изольда Карловна внезапно открыла глаза. Взгляд её был чистым и ясным, словно вернулось всё сознание, чтобы сделать последнее дело.
— Все здесь? — прохрипела она.
— Все, мам. — Эдуард сел на край кровати, беря её руку.
— Слушайте… — каждый звук давался ей с усилием. — Я вам должна правду сказать… Иначе с той стороны меня назад швырнут… Не могу я так…
Она перевела взгляд на Эдуарда, и в её глазах стояла такая мука, что у него похолодело внутри.
— Квартира… Деньги… Элька… — старуха сглотнула воздух. — Она не… не обманули её… Это она… всё…
Все замерли. Повисла густая, обречённая тишина. Казалось, даже часы перестали тикать.
— Что ты говоришь, мама? — голос Эдуарда стал тихим-тихим, опасным.
— Она всё забрала… Деньги… Всё… Сговорилась с теми мужчинами… Они её друзья были… А я… я знала… — слёзы снова потекли из её глаз. — Прости меня, Эдик… Она угрожала мне… Говорила, в психушку сдаст, если хоть слово скажу… А потом… потом сказала, что и тебя посадить может, подделать что-нибудь… Я испугалась… Молчала… А она… она на эти деньги детям квартиры купила… А вас… вас на улицу… Я трусиха, стерва, дура старая… Простите меня…
Она замолчала, захлёбываясь рыданиями и нехваткой воздуха.
Эдуард не шевелился. Он сидел, превратившись в камень, сжимая руку матери так, что кости могли хрустнуть. Лицо его из серого стало землистым, глаза остекленели. Казалось, он даже не дышит.
— Что? — это был не крик, а какой-то подводный горловой хрип, вырвавшийся у Артёма. Он вскочил, снося с пути стул. — Тётя Эля? Нас… обокрала? Сознательно? А ты… ты знала?! — его голос сорвался на визг. Он смотрел на бабушку с таким ужасом и отвращением, будто видел её впервые.
Надежда ахнула и схватилась за сердце, отшатнувшись к стене. Её лицо исказила гримаса боли и неверия. «Все эти годы… — прошептала она. — Она смотрела нам в глаза… Ела наш хлеб… Сочувствовала...»
— Она сестра мне! — вдруг закричал Эдуард, дико глядя на мать. — Родная кровь! А ты! Ты — мать! Как ты могла молчать?! Мы чуть не на улице жили! С детьми! — он зарыдал, впервые за долгие годы — громко, надрывно, по-детски беспомощно, уткнувшись лицом в одеяло.
— Мне страшно было… — оправдывалась, уже не глядя ни на кого, Изольда. — Она сказала… сказала, что вы справитесь… что ты, Эдик, сильный… а ей одной трудно… с детьми… А вы вместе… Выживете…
— Выживете?! — Артём захохотал, и смех его был страшным. — Мы десять лет по углам мыкались! Я на свалке игрушки сестре находил! А её дочки в новых платьях щеголяли! Да чтоб вы обе…
Он не договорил, схватился за голову и выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью. Послышалось, как на кухне со звоном полетела на пол чашка.
Изольда Карловна закатила глаза, её дыхание стало клокотать. Она была уже почти не здесь.
— Простите… — был её последний, едва слышный выдох.
Рука Эдуарда разжалась. Он медленно поднялся, посмотрел на мать, потом на Надежду. В его глазах не было ни слёз, ни злости — лишь пустота, чёрная и бездонная, как колодец.
— Всё, — тихо сказал он.
Настя плакала, прижимая к груди испуганную Дашу. Они слышали всё. Их мир, и так шаткий, рухнул окончательно. Не стало не только прошлого — не стало и будущего. Оно было украдено, и не чужими людьми, а теми, кого они по привычке называли «семьёй».
***
Справедливость не восторжествовала.
Элеонора, как и прежде, от всего открестилась, назвав бредом умирающей старухи слова о сговоре. Дело было давно, свидетелей не найти, да и сил бороться у семьи не осталось. Они были опустошены.
Иногда Надежда ловила себя на мысли, что жалеет — жалеет, что правда открылась. Может, лучше бы умереть в неведении, продолжая винить во всём безликую судьбу и лихие времена? Но нет. Чудовищная истина была всё же лучше уютной лжи. Она расставила всё по местам, проведя жирную, чёрную черту между их семьёй и всем остальным миром. Они больше не верили. Никому. И в этом была их единственная, горькая сила.
Они выжили. Но цена за это выживание оказалась такой, что о счастье не могло быть и речи. Лишь тихая, спокойная, всепоглощающая ненависть давала силы просыпаться каждое утро и жить дальше.
Искренне благодарю вас за то, что читаете мои истории! Поделитесь впечатлением, репостом, подписывайтесь на канал! А ещё можете мотивировать автора писать чаще: 2202 2032 9141 6636 (Сбер), 2200 7009 4435 2318 (Т-Банк). Буду рада любой поддержке! Всегда ваша, Елена Серова ©