— Ты никогда не умела готовить, как надо.
Голос Нины Семёновны прозвучал холодно, когда она переступила порог квартиры. Моей квартиры. Той, где мы с Дмитрием прожили три года.
Я стояла на кухне, держа в руках договор аренды. Только что звонил риелтор — квартиру нужно освободить до конца месяца. Новые хозяева торопились.
— Нина Семёновна, я не понимаю, — начала было я.
— А понимать нечего, — она прошла в гостиную, оглядывая мебель оценивающим взглядом. — Квартира была оформлена на моего сына. Он умер. Я единственная наследница.
Она присела в кресло Димы, то самое, где он любил читать по вечерам. Мне стало больно на это смотреть.
— Дима оставил завещание, — тихо сказала я.
— Оставил, — кивнула она. — И я его прочитала. Очень внимательно.
Из сумки она достала знакомый конверт. Тот самый, который Дима передал мне за неделю до смерти со словами: «Мари, если что случится, отдай это маме. Пусть сама решает».
— «Дорогая мама, — начала читать Нина Семёновна, — если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Прости за все обиды. Квартира и все остальное — твоё. Позаботься о Марине, она хорошая девочка. Твой сын Дмитрий».
Она сложила письмо и посмотрела на меня.
— Как видишь, он помнил о тебе. Попросил позаботиться. Поэтому даю тебе месяц на поиски жилья. Это больше, чем ты заслуживаешь.
Я не могла поверить. Дима действительно оставил всё матери? После всех наших разговоров о том, как важно, чтобы у меня была крыша над головой?
— Но мы же были женаты, — попыталась я возразить.
— В гражданском браке, дорогая. Это не настоящая семья, — она встала. — Димочка просто жалел тебя. А теперь жалею я. Месяц, Марина. Не заставляй меня обращаться к приставам.
После её ухода я села на пол и заплакала. Три года мы планировали официально расписаться. Всё откладывали — то работа, то болезнь его матери, то ещё что-то. А теперь это «потом» никогда не наступит.
Я открыла холодильник. Там лежали продукты для ужина, который мы больше никогда не будем есть вместе. Фарш, лук, яйца. Дима обожал мои пельмени. Говорил, что они лучше маминых.
«Мамины пельмени» — он всегда так говорил, когда хотел подразнить Нину Семёновну. Она считала себя непревзойдённой кулинаркой и терпеть не могла, когда сын хвалил мою стряпню.
Неожиданно я вспомнила его последние слова перед больницей: «Мари, помнишь мамины пельмени? Рецепт в блокноте на кухне. Самые важные ингредиенты».
Тогда я подумала, что он бредит от лекарств. Какие пельмени, когда врачи говорят о днях?
Я нашла его рабочий блокнот. Дима всегда записывал туда пароли, номера телефонов, мелкие заметки. На последней странице его корявым почерком: «Мамины пельмени. Мука — 3 стакана. Яйца — 2 штуки. Вода — полстакана. Соль — щепотка. Фарш — 600 гр. Лук — 2 головки».
Обычный рецепт. Что в нём особенного?
Но потом я присмотрелась внимательнее. Цифры были написаны не просто так. «3» была подчёркнута дважды. «2» обведена в кружок. «600» выделена жирно.
Дима работал программистом. Он мыслил кодами.
Я включила его ноутбук. Пароль знала — наша дата знакомства. В папке «Документы» нашла файл «MP». Открыла.
«Марина, если ты читаешь это, значит, мама показала тебе то письмо. Настоящее завещание лежит в ячейке 326 в банке на Садовой. Ключ у нотариуса Сергея Ивановича, он всё объяснит. Номер его телефона в блокноте. Прости, что так сложно. Но я знал — мама будет проверять каждое моё слово. А этого она никогда не поймёт. Люблю тебя. Дима».
Руки дрожали, когда я набирала номер нотариуса.
На следующий день я сидела в его кабинете, держа в руках настоящее завещание Дмитрия. Квартира, банковские счета, доля в компании — всё было оформлено на меня.
— Дмитрий Владимирович очень тщательно готовился, — сказал Сергей Иванович. — Он понимал, что мать может оспаривать завещание, поэтому составил два документа. Один для неё, второй — настоящий.
— А что в том письме, которое она прочитала?
— Простая бумага. Без юридической силы. Он написал его, зная, что мать обязательно потребует показать завещание.
Я думала о Диме. О том, как он планировал всё это, лёжа в больнице. Как мучился, зная, что мне придётся пережить эти дни без него.
— Но есть одно условие, — продолжил нотариус. — Ваш муж просил обеспечить мать пожизненной рентой. Двадцать тысяч в месяц.
Двадцать тысяч. Больше, чем её пенсия. При том, что у неё есть собственная квартира.
Вечером позвонила Нина Семёновна.
— Ну, нашла себе угол? — в голосе слышалось удовлетворение.
— Нина Семёновна, мне нужно с вами поговорить.
— Не о чем нам разговаривать, девочка. Собирай манатки.
— О завещании Димы. О настоящем.
Повисла пауза.
— Что ты несёшь?
— Приезжайте завтра в десять утра. По тому же адресу.
Я положила трубку. Всю ночь не спала, репетируя предстоящий разговор. Как объяснить женщине, что её сын не доверял ей? Что он любил меня больше, чем её?
Нина Семёновна пришла точно в десять. На лице было написано раздражение.
— Хватит тянуть время, — сказала она, входя. — Что ты хотела?
Я протянула ей документы. Она читала долго, потом подняла на меня глаза. В них была растерянность.
— Этого не может быть.
— Может. Дима знал, что вы попытаетесь отобрать у меня квартиру. Поэтому подстраховался.
Она села в то же кресло, что и вчера. Но теперь выглядела маленькой и потерянной.
— Он не мог так поступить со мной. Я его мать.
— И он вас любил. Поэтому позаботился о ренте. Двадцать тысяч каждый месяц. Пожизненно.
Нина Семёновна молчала. Я видела, как она переваривает информацию. Как осознает, что проиграла.
— Значит, он не доверял мне, — тихо сказала она.
— Он знал, что вы меня не примете. И хотел защитить нас обеих.
— Обеих? — она посмотрела на меня с горечью. — Ты получила всё. А я стала нищенкой на содержании у невестки.
В её словах была правда. Дима пытался быть справедливым, но справедливость получилась кривой. Она потеряла сына и положение в семье. А я выиграла всё, даже не борясь.
— Нина Семёновна, — начала я, — я не хочу быть вашим врагом. Дима бы не хотел.
— Дима мёртв, — резко ответила она. — И мне всё равно, чего он хотел.
Она встала и пошла к двери. На пороге обернулась:
— Можешь оставить себе свои деньги. Я проживу и без них.
Дверь захлопнулась.
Месяц спустя я узнала от соседей, что Нина Семёновна слегла. Сердце не выдержало стресса. Лежала одна, никого не звала.
Я приехала к ней с пакетом продуктов. Открыла дверь ключом — Дима когда-то дал мне запасной.
Она лежала в темной комнате, исхудавшая и бледная.
— Зачем пришла? — спросила, не поворачивая головы.
— Принесла пельмени. Мамин рецепт.
Впервые за два месяца она посмотрела на меня.
— Какой рецепт?
— Тот, что Дима любил. Он говорил — лучше маминых.
Я поставила кастрюлю на плиту, включила газ. Нина Семёновна молча наблюдала за мной.
— Он всегда был вредный, — сказала она вдруг. — С детства. Если я говорила «белое», он говорил «чёрное».
— Расскажите мне про него. Про маленького Диму.
И она рассказывала. Два часа подряд. Пока я готовила пельмени, она вспоминала первые шаги сына, его первое слово «мама», школьные годы, институт.
Мы ели молча. Пельмени получились точь-в-точь как диминые любимые.
— Знаешь, — сказала Нина Семёновна, — он не умел лепить их правильно. Вечно края не защипывал как следует.
— А вы научите меня? Как надо?
Она посмотрела на меня внимательно.
— Научу. Приходи в субботу.
Через полгода мы лепили пельмени каждые выходные. Она показывала мне его детские фотографии, рассказывала семейные истории. А я делилась воспоминаниями о наших с Димой трех годах.
Нина Семёновна так и не взяла деньги, которые оставил ей сын. Но приняла мою заботу. Может быть, это и была настоящая справедливость — не в долларах и квадратных метрах, а в том, что мы научились делить память о человеке, которого обе любили.
Рецепт маминых пельменей оказался простым. Главный ингредиент — не мука и не мясо. А желание накормить того, кого любишь. Даже если его уже нет рядом.