Студия у Виктории была крохотная, но своя. Четыре шага до кухни, два — до кровати, зато никто не стоял над душой с «а почему у тебя кастрюля не блестит» или «что это ты макароны на ужин варишь, а не суп на косточке». На подоконнике — фиалки: нежные, упрямые, каждый листик — как напоминание, что жизнь может быть красивой даже в тесноте. В шкафу — её вещи, аккуратно сложенные, без чужих взглядов и комментариев. В ванной — её шампунь с запахом цитруса, а не «дёгтярное мыло, проверенное временем».
И вот теперь всё это нужно было оставить.
— Ну, Вик, это же временно, — протянул Слава, облокотившись на дверной косяк и глядя, как она складывает в сумку одежду. — Пару лет потерпим, сэкономим, потом ипотека… Сама говорила, что устала от аренды.
— Я говорила, что хочу свою квартиру, а не возвращение в детский сад, — буркнула она, не поднимая глаз.
— Ну, маме будет спокойнее. Она ведь помогает…
Виктория едва не прыснула — «помогает», ага. Елена Петровна, «золотой человек». Так её сам Слава называл. Золотой — потому что любит, когда всё вокруг блестит её властью.
Временно. Самое дурацкое слово на свете. У людей дети рождаются за девять месяцев, карьеру делают за пять лет, а жить с чужой матерью — это «временно».
Переезд прошёл без шампанского и поздравлений. Три сумки вещей, пара пакетов с кастрюльками (своими, Виктория отказывалась пользоваться чужими), и вот она стоит на пороге двухкомнатной квартиры на восьмом этаже. Панелька с вечно облупленной лестничной клеткой и запахом капусты, который въелся в стены ещё в советское время.
— Ну, наконец-то, — сказала Елена Петровна, встретив их в халате и с приподнятой бровью. — Я уж думала, вы там совсем засиделись.
Обняться? Улыбнуться? Нет. Тон был скорее такой: «зачем тащите чемоданы на мой чистый ковёр».
— Мам, не начинай, — мягко сказал Слава.
— Я и не начинаю. Просто констатирую факт. Проходите.
Кухня — семь метров, газовая плита, на столе аккуратная скатерть и солонка в форме уточки. Виктория машинально сравнила со своей студией, где был маленький круглый столик и два стула, зато свои.
— Виктория, — обратилась к ней свекровь, ставя чайник. — Ты вещи свои сильно много привезла?
— Только самое необходимое.
— Ну правильно. Зачем захламлять квартиру. У нас тут всё своё.
Она сказала «у нас», и Виктория почувствовала, как в груди что-то сжалось. Не у нас, а у тебя, Елена Петровна. Я здесь — квартирантка, и ты это прекрасно знаешь.
Первые дни Виктория пыталась вести себя спокойно. Молча убирала за собой тарелки, гладила рубашки Славы, вечером выходила на балкон с телефоном, чтобы позвонить подруге. Но напряжение висело в воздухе, как запах жареной рыбы после ужина.
— Виктория, — однажды утром сказала свекровь, стуча в дверь спальни. — Хватит спать! Полдевятого!
Вика подскочила, хотя у неё был выходной.
— Я хотела…
— Хотела — не хотела, а в доме порядок должен быть. Ты же понимаешь, женщины в семье должны держать хозяйство.
— Я работаю. Я не домохозяйка.
— Ну, все работают. Это не оправдание.
Слава, уже натягивая носки, вставил своё дежурное:
— Мам, давай без наездов.
— Я без наездов. Я просто говорю, как правильно.
Вика зажала зубы. Если бы у неё был счётчик терпения, стрелка уже трещала бы на красной зоне.
Через неделю начались комментарии про еду.
— Ты опять пасту сделала? — Елена Петровна заглянула в кастрюлю. — Да что ж это такое. Мужику нужна нормальная еда. Супы, мясо. А это твои итальянские заморочки.
— Слава сам попросил, — ответила Виктория.
— Слава всегда всё ест. Ему лишь бы горячее. А вот желудок потом скажет спасибо?
Слава виновато пожал плечами: мол, не при делах.
А вечером случился первый настоящий взрыв.
Виктория пришла с работы поздно, в руках пакет с фруктами и бутылка вина — пятница же. Хотела по-человечески посидеть с мужем, расслабиться. На кухне — Елена Петровна, ставит кастрюлю на плиту.
— Где ты была? — спросила она, не оборачиваясь.
— На работе. Потом зашла в магазин.
— Вино? — брови поползли вверх. — Мы тут людей кормим, а она с бутылкой пришла.
— А что такого? — Вика уже чувствовала, как кровь стучит в висках. — Мы с Славой хотели вечер вдвоём провести.
— Вдвоём? В моей квартире?
Тишина упала глухая, как крышка кастрюли.
Слава заторопился:
— Мам, ну не начинай. Мы просто…
— Нет, Славочка, подожди. Я хочу понять. Она что, думает, что может тут устраивать свидания?
— Это не свидания! — взорвалась Виктория. — Мы муж и жена!
— Муж и жена? Так веди себя, как жена. А не как… — свекровь оборвала фразу, но интонация сказала больше любых слов.
Вика поставила пакет на стол так, что яблоки покатились по скатерти.
— Всё. С меня хватит. Если я здесь никто, так и скажите прямо.
— Ты здесь никто, — отчеканила Елена Петровна. — Пока живёшь у меня — будешь делать, как я сказала.
Слава стоял посередине кухни, как мальчишка на родительском собрании, и молчал.
И в эту минуту Виктория впервые поняла: их «временно» превратилось в пожизненное, если она сама не остановит этот балаган.
Утро началось с крика. Не с пения птиц, не с запаха кофе, а с металлического «Виктория!», пронзившего стены, как сигнал воздушной тревоги.
— Вставай! Полы мыть пора.
Вика посмотрела на часы: суббота, 7:30. В нормальных семьях в это время люди ещё даже подушки не отпускают, но тут было иначе.
— Я после, — пробормотала она, натягивая одеяло на голову.
— Никаких «после», — дверь открылась без стука, и Елена Петровна, в халате и с туго стянутыми волосами, стояла на пороге. — Ты думаешь, у меня нервы железные? В доме чистота нужна, а не твои итальянские привычки.
Слава встал, сонно протирая глаза.
— Мам, дай нам хоть выспаться, — промямлил он.
— Тебе жена дороже матери? — холодно спросила она.
Слава застыл, будто попал под прожектор. И, как всегда, сделал шаг назад:
— Я просто сказал… Давайте без скандала.
Виктория резко села.
— А почему именно я должна всё это делать?
— Потому что ты женщина, — отрезала свекровь. — Я всю жизнь так жила, и ты будешь.
Вечером того же дня Виктория обнаружила на кухне свои продукты — те самые фрукты и йогурты, которые она купила на неделю. На полке пусто.
— Елена Петровна, а мои вещи где? — спросила она, когда та пришла с пакетом из магазина.
— В холодильнике порядок нужен. Я всё убрала, что не по делу. Зачем эти ваши йогурты? Химия одна. Купи нормальное молоко.
— Но я же за свои деньги…
— Какие твои деньги? — свекровь усмехнулась. — У вас теперь семейный бюджет. Всё должно быть вместе.
Слава, сидевший за столом, быстро уткнулся в телефон.
— Слав, ты слышал? — Виктория повернулась к мужу. — Она говорит, что у нас нет моих денег.
— Ну… так проще, — пробормотал он. — Мама лучше знает, как с деньгами обращаться.
— Ты серьёзно? — голос Виктории сорвался.
— Вик, ну не начинай. Это же удобно.
На следующий день, пока Слава был на работе, Виктория решила проверить его телефон. Не от хорошей жизни — от отчаяния. Он оставил его на тумбочке, и руки сами взяли. Пальцы дрожали, когда она открывала банковское приложение.
Баланс: ноль.
Ноль.
Те самые сбережения, на которые они копили первый взнос. Её премия за проект, его бонусы. Всё — исчезло.
Виктория села на кровать и уставилась в экран. Мир качнулся, будто кто-то резко выдернул ковёр из-под ног.
— Нет, этого не может быть, — прошептала она. — Он бы сказал. Он…
Дверь хлопнула. Вернулась свекровь.
— Чего сидишь, как в воду опущенная? — спросила она, заглянув в комнату.
— Где наши деньги? — голос Виктории звучал чужим.
— Какие деньги?
— Все! Все, что мы копили!
Елена Петровна криво усмехнулась.
— Успокойся. Всё у меня. Я храню. Так надёжнее.
— Вы… забрали?! — Вика вскочила. — Без спроса?
— Да что ты орёшь. Я для вас же стараюсь. Чтобы потом не распыляли. Мужчины молодые — у них деньги в руках не задерживаются. А я опытная. Я умею копить.
Виктория схватилась за голову.
— Это наши деньги! Наши!
— Ты здесь никто, — спокойно повторила свекровь. — И не тебе решать.
Слава пришёл вечером и застал грозу.
— Слава, — Виктория встретила его в прихожей, — скажи честно. Ты знал, что твоя мама забрала все деньги?
Он почесал затылок.
— Ну… да.
— И молчал?!
— Вик, ну… Мама же хотела как лучше.
Она дала ему пощёчину. Звонко, так, что даже у неё самой ладонь заболела.
— Ты… — у неё пересохло в горле. — Ты продал нас. Продал меня.
— Да что ты несёшь, — Слава схватил её за руку. — Тише! Соседи услышат!
— Пусти! — Виктория вырвалась и бросилась в спальню. Открыв шкаф, она начала судорожно сгребать вещи в сумку.
— Ты куда?! — закричал он.
— Куда угодно. Но не сюда.
— Вик, да подожди. Это всё эмоции. Мы же хотим детей…
— Каких детей?! — она обернулась, держа в руках свитер. — Чтобы они росли под диктовку твоей мамы? Спасибо, нет.
Елена Петровна появилась в дверях, сложив руки на груди.
— Ну вот. Я же говорила: слабая она. Не выдержит.
— Замолчите! — выкрикнула Виктория. — Хватит!
Она застегнула сумку и пошла к выходу. Сердце колотилось так, будто собиралось вырваться наружу.
В прихожей Слава встал поперёк двери.
— Вик, не уходи. Давай всё обсудим спокойно.
— Обсуждать больше нечего.
Она толкнула его плечом и, не оборачиваясь, хлопнула дверью.
На улице было прохладно. Воздух пах мокрым асфальтом, и этот запах казался ей свободой. Она стояла с сумкой на тротуаре и впервые за долгое время дышала полной грудью.
Но внутри было пусто.
Что дальше?
Виктория сняла гостиничный номер — обычный, с бежевыми стенами и скрипучей кроватью. Но для неё это был дворец. Ни чужого контроля, ни чужого дыхания за спиной. Только тишина и запах дешёвого порошка из свежих простыней. Она сидела на краю кровати, обняв колени, и смотрела на экран телефона: двадцать два пропущенных от Славы, четыре от свекрови.
Сообщения мелькали одно за другим:
— Вернись, давай поговорим.
— Вик, это всё можно уладить.
— Ты же знаешь, мама хотела как лучше.
— Ты не можешь вот так уйти.
Могу, подумала она.
На следующий день Слава явился к гостинице. Она увидела его через окно в холле: стоит, мнётся, в руках — букет гвоздик, купленных в ближайшем киоске. Как будто цветы могли залатать дыру в её душе.
— Вик, ну ты чего, — сказал он, когда она всё-таки согласилась выйти. — Я же люблю тебя. Давай попробуем ещё раз.
Она посмотрела на него и впервые увидела не мужа, а мальчика, спрятавшегося за мамину юбку.
— Ты любишь меня? — тихо спросила она.
— Конечно!
— А где ты был, когда твоя мама говорила мне, что я никто? Когда забрала наши деньги? Когда я стояла на кухне с пустыми руками, а она решала, чем я должна кормить тебя? Где ты был?
Он замолчал.
— Ты всегда выбирал её. И будешь выбирать. Всю жизнь.
— Вик, это же моя мама…
— А я твоя жена! — сорвалось у неё. — Или была.
Она сняла с пальца кольцо и вложила ему в ладонь. Его лицо вытянулось, будто кто-то ударил.
— Вик, ну не надо так…
— Надо, Слава. С меня достаточно.
Она развернулась и ушла обратно в гостиницу, не оборачиваясь. За спиной остался его жалобный голос и гвоздики, уроненные на тротуар.
Через неделю Виктория подала на развод. Без слёз, без истерик. Просто точка.
Фиалки из её студии она привезла к себе в новый съёмный угол. Листики слегка повяли, но стоило поставить их на светлый подоконник, как они ожили. Точно так же оживала и она сама.
Хлопок двери за её спиной стал символом: закрылась не квартира, а целая глава её жизни.
И впервые за долгое время Виктория улыбнулась. Пусть впереди будет трудно, пусть снова придётся копить и бороться, но главное — она выбрала себя.
Конец.