Давно не выкладывала свою писанину...
Хочу показать вам небольшой рассказик. Выложу я его, наверное, за три захода. Максимум - за четыре. Написался (практически все мои рассказы именно пишутся, сами... я, зачастую, просто их набираю) он почти случайно, от части по детским воспоминания, от части просто фантазия. Буду рада любым комментариям.
– Ты – мой маленький храбрый индеец... – Олег вздохнул, и его широкая ладонь легла на горячий лоб дочери.
Вот всегда она так: заболевает к ночи, да сразу с высоченной температурой. Что сегодня спать не придётся, он знал по опыту. И потому начал привычно «вить себе гнездо» у маленькой кровати: собрал в кучу все подушки, что валялись в детской, пристроил на тумбочке любимый Викин ночник-месяц, принёс три огромные кружки особенного «разновкусного чая», который заваривал только сам и очень редко. Чай, действительно, всякий раз имел новый вкус. Ведь в нем смешивались все пряности и все сушёные листочки-лепесточки, что были на тот момент в доме. А их состав никогда не был одинаков... А ещё ведь добавлялось варенье. Тоже – какое случилось. Но чаще все же малиновое.
– Папин фирменный чай – самый выздоровительный на свете! – уверяла всех Викуша. И этим самым «всем» только и оставалось, что верить ей на слово. Потому что попробовать разновкусный выздоровительный чай доводилось только ей и маме. И только когда кто-то из них болел:
– А иначе из чая сбежит все волшебство! – на полном серьёзе утверждал Олег.
В детскую как раз заглянула мама, забрала свою чашку чая, улыбнулась Вике одними глазами и тихонько вышла.
Девочка знала, что мама займётся ею и её простудой завтра с утра, когда проснется противный, рвущий горло кашель. А сегодняшняя первая ночь, самая тяжелая в болезни – с высокой температурой и бесконечными соплями, принадлежала только им: отцу и дочери. Так было всегда. И в этом, как и в чае, таилось своё волшебство.
Самая длинная ночь. Ночь-для-разговоров. Спать с температурой у Викуши никогда не получалось. А папа и не заставлял. С ним можно было пить чай и тихонько болтать обо всем на свете. До самого рассвета. И даже дольше.
Вика вяло махнула ладошкой маме – до того, как та скрылась за дверью. И даже постаралась ей улыбнуться в ответ, чтобы показать: все в порядке.
Но, конечно, ничего в порядке не было. Какой может быть порядок, если «нос распух, как свекла» (это папа так говорит), а в горле скребётся острыми коготками царапучий, как кошка, кашель?
Вика поскорее нырнула носом в кружку, вдыхая аромат папиного чая. Он действительно был волшебным: сделаешь глоток, и скребущие коготки затихают.
– Пап? А.… почему индеец? Почему не принцесса, не котенок? Ну, не знаю... не мышка там или малышка. Я же девочка.
На самом деле она давно хотела это спросить. Ну, правда: почему? «Ты – мой маленький храбрый индеец» – самая высшая похвала в папиных устах. И так тоже было всегда. Сначала она не задумывалась, а просто гордо задирала повыше свой курносый нос. Потом – удивлялась, но не спрашивала. А теперь вот взяла – и спросила. Ну, а что? Очень верный вопрос для самой длинной ночи (так тоже папа говорит).
Олег, успевший уютно устроиться рядом с кроватью дочери в своём «гнезде» из подушек, тоже взял в руки чашку с чаем. Задумчиво посмотрел на Вику. И, видимо, тоже подумал, что тема подходящая.
– Потому что ты, малыш, очень похожа на одного хорошего человека... Её звали Васька.
– Его, наверное, пап? Ведь Васька – это мальчишечье имя.
Олег чуть качнул головой. И упрямо повторил:
– Её. Её звали Васька.
Глоток чая, и вместе с тем – глоток уюта и тишины. Вика не спешила задавать новые вопросы. Она знала: папа и так все расскажет, раз уж начал. Просто... ему надо собраться с мыслями.
А её отец сидел, глядя куда-то мимо, словно сквозь время. И улыбался. Как-то совсем не по-взрослому. Как мальчишка.
...Её действительно так звали: Васька. И, когда Олег впервые увидел это тощее существо с ободранными коленками и локтями, со сжатыми губами и недобрым прищуром глаз, в грязной футболке и мятых шортах, то даже не усомнился: пацан. Но потом «пацан» уронил свою кепку с козырьком, и тонкие косички, до поры спрятанные в ней, распрямились, как пружинки. Тут-то и стало кристально ясно: это все же девочка. Просто имя Василиса было слишком длинным для пятилетней малявки. Вот его и сократили до Васьки.
Это сейчас, кстати, вполне нормально. Ну, не редкость, во всяком случае. А тогда, когда Олег только собирался в десятый класс, встретить девочку по имени Васька было примерно так же просто, как встретить крокодила, гуляющего по улице. Удивлялись все. Вот и он – удивился. И начал приглядываться к мелкой. С этого-то все и началось...
– Понимаешь, Вик, я тогда ходил в штаб комсомольского актива. Сейчас и не объяснишь, что это – и самого комсомола-то давно нет. Но ты представляй это так: была дружная компания ребят, которые постоянно занимались чем-то интересным. И, как тогда казалось, нужным и важным. Только не во дворе компания, а так... словно кружок.
Вот, помнишь, ты ходила в кружок кройки и шитья? Примерно так же. Только мы не игрушки шили, а организовывали всяко-разные нужные вещи. Трудовые десанты, например, или какие-нибудь вечера поэзии, обсуждения фильмов. Ездили на всякие слёты и сборы, это тоже сложно сейчас объяснить. А ещё – на фестивали авторской песни, ты с нами на таком была, со мной и мамой, помнишь? Это тебе понятней будет.
Да и вообще: с гитарами мы не расставались. Пели каждую свободную минутку. Но самым главным делом был лагерь. Каждый август мы создавали свой мир, из которого не хотелось уезжать. Конечно, кроме нас, штабистов, туда приезжали очень разные ребята со всей области. Много ребят. Но мы становились как бы костяком. Основой для каждого отряда – нас по этим отрядам распределяли по несколько человека. И мы очень быстро вводили свои, привычные традиции. Заражали ими всех...
Я же тогда собирался переезжать в другой город. И понимал: эта смена станет прощанием с друзьями. А был я тогда такой типа местной звездой: все меня знали, все меня любили, все мне были рады. Особенно, когда я брал гитару. Тут народ просто замолкал и притягивался ко мне, как железные опилки к магниту. Помнишь, я тебе показывал?
– Помню...
– Ну вот... поэтому никто и не сомневался, что я попаду в первый отряд. Этот отряд, он был особым. Самым маленьким, потому что в него набирали только штабистов. Выпускников – тех, кто заканчивал школу, а с лагерем расставаться не хотел. И через год должен был приехать в любимый лагерь уже не ребенком, а работать. И вожатым, и не только. И про меня все думали так. Ну, что приеду. И я не стал никому про переезд рассказывать. Хотел последнее лето провести не просто в любимом лагере, но именно с друзьями.
По Викиному виду было ясно, что из папиного рассказа она поняла не все. Но главное уловила: про лагеря актива ей уже не раз рассказывали и мама, и папа. Ну, не прямо ей. Просто они с друзьями иногда смотрели старые черно-белые фотки из тех лагерей, вспоминали. А она-то рядом крутилась, никто не гнал. Так что помнит и мальчишку с гитарой, только чуть-чуть похожего на её папу, и «орлятские круги» эти, в которых все обнимаются и поют, и костры. Наверное, лагерь – это действительно здорово. Иначе бы не помнили взрослые люди о нем столько лет, верно же?
Но сейчас Вику смущал один момент:
– Пап, там же у вас ребята все большие были, нет разве? Старшеклассники. А Васька, ты сам, говоришь, маленькая. Как так? Откуда она в лагере-то?
Олег снова улыбнулся, вспоминая. Да, их лагерь был, что называется, «для взрослых». В основном девятый-десятый класс приезжал, редко восьмой. У парней у многих уже усы пробивались. И без того мелкая Васька в таком окружении казалась вообще Дюймовочкой. Ну, или ожившей куклой. Наверное, именно потому все девчонки их отряда водили вокруг Васьки хороводы и ойкали:
– Ой, какая маленькая!
– Ой, какая хорошенькая!
– Ой, какая вредная! Ну, иди сюда, иди. Тебя расчесать надо, смотри, косички совсем расплелись.
К ней тянули руки, но Васька, отчаянно сопящая, словно очень вредный ёж, от этих рук уворачивалась. И пятилась. А, когда пятится стало некуда, спряталась... за Олега. Насуплено выглянула из-за его ноги. И все рассмеялись. А Олег все для себя вдруг решил:
– Ну, хватит тут сюсюкать! – сказал он, загораживая мелкую от девчонок. – Какая она вам маленькая? Вполне самостоятельный человек. Да, Вась?
И Васька перестала сопеть. Серьезно кивнула ему. И пошла на колени, кода он хлопнул себя по ноге: «Влезай сюда!». А потом позволила себя переплести. Так, на его коленях, она и уснула, пока шла отрядная «свечка». То есть традиционный вечерний сбор, на котором и правда зажигали свечу. И, при её живом огоньке, обсуждали прошедший день, пели песни... Самый уютный час за весь день, наверное.
И Олег, отнеся мелкую в девчоночью палату, сдёрнул с неё сандалики, шорты, и сунул под одеяло в футболке. А потом объявил всем:
– Я теперь нянь. Усатый, да. – он провёл пальцем по своим самым первым и реденьким ещё усикам, которыми в тайне гордился. – Так что подопечную мою руками утром не хватать. Сам зайду за ней, умою и переплету. Всем всё ясно?
Девчонки удивлённо хлопали глазами. Но не спорили. Хотя он видел, как хочется им самим поиграть в такую замечательную живую игрушку. Только Васька-то игрушкой не была...
Олег вздохнул. Вика ждала ответа, а ему было нужно как-то облечь свои воспоминания в слова. Да ещё и такие найти, чтобы дочери все понятно стало. Что он и попытался сделать:
– С нами в том году впервые поехала Анна Андреевна, Васькина мама. Чтобы выпускать лагерную газету – с каждым отрядом по очереди.
– Васькина мама круто рисовала, да? Я знаю, у нас в классе тоже как-то рисовали стенгазету, пап!
– Кхе. Нет, доча. Не рисовала. Хотя рисунки там тоже были, конечно. Но хорошие газеты не рисуют, а пишут.
– Как это – пишут? А про что?
– В нашей писали про все на свете. Мало ли интересных тем?
Про лагерные мероприятия писали. Про то, какие песни мы любим. Или какие проблемы есть в отрядах. Или даже про то, как один отряд ходил воровать горох на соседнее колхозное поле. А чтобы никто ничего не понял, они этот сладкий горошек в стручках между собой называли «одуванчики». И заметка вышла такая: «Ешьте одуванчики, вкусно и полезно!»
Вика тихонько засмеялась и тут же закашляла. Потянулась за платком, высморкалась в него трубно, как слон. Олег кивнул самому себе: болезнь развивалась в точности, как и обычно. Словно по нотам. Он долил дочке горячего чая из термоса, и та благодарно потёрлась о его руку – словно котёнок.
– А Васька почему не с мамой была? Она же маленькая?
– Маленькая. И шустрая. А мама на ночь в город уезжала, у нее дома еще дети были. А днём, тут, как бы она работала, если только за Васькой целый день бегать? К себе же не привяжешь... Хотя я как-то попробовал привязать, да...
Олег тихо рассмеялся.
– Прииивязать?! А как, папка? И зачем? – в изумлении захлопала ресницами Вика.
– Ну, как-как... верёвкой, – Олег смущённо хмыкнул. – Это было ещё до того, как Ваську сунули к нам в отряд. Даже до того, как официально началась смена. Она ж не зря за меня пряталась-то. Она меня уже знала.
(Продолжение следует)