Размышляя над этими проблемами, свалившимися на его голову в это лето (как хорошо было, когда Ульяна в школу ходила!), Прохор провёл ленивым взглядом по камерам, и вдруг, совершенно неожиданно, увидел целую «делегацию» у своих ворот!
Семья Ласточкиных (Семён, Вера и Наталья Ивановна), выросли, словно грибы после дождя, перед его глазами.
Вот только никого не было, и вот уже они есть!
Начало истории можно прочитать здесь
Свидетельство о публикации №225070900330
Путеводитель по каналу можно посмотреть здесь
*****
Посёлок Майский
Подворье Прохора Силина
Прохор находился в своём «офисе», в комнате наблюдения, и размышлял.
Сидя в расслабленной позе, отталкиваясь носком ботинка от пола и прокатываясь по дуге в кресле, он, одновременно, потирал пальцем кожу у виска и хмурил брови.
Сейчас на дворе июль.
Слава Богу, дочь уже вернулась домой.
Обе девушки, и Надя, и Ульяна, с первой же попытки поступили в институт.
И что дальше…
Ещё какой-то месяц, и они обе должны будут вновь уехать из посёлка, и останутся уже жить и учиться там, в чужом городе, вдали от дома и родных людей.
Комнату им в общежитии дают. Двухместная, со всеми удобствами, с отличным видом на городскую площадь.
Вроде бы радоваться надо. Дочь за ум взялась, думает о своём будущем, а на душе как-то не спокойно.
Как Ульяну от себя отпустить?
Прохор недовольно поджал губы и выдохнул шумно.
Он уже Дашу потерял, не уследил, не сберёг… А теперь Ульяна будет одна, так далеко от него. А вдруг что случится?
Обидеть девчонок может каждый, и в этом женском общежитии у него нет возможности приставить к ним круглосуточную охрану.
Не положено, и всё на этом!
Ректор «упёрся рогом», и ни на какие «заманчивые плюшки» не ведётся. Выход у Прохора один: в штат охраны общежития внедрить своего человека. Только если так. Чтобы не шастали по общаге всякие личности посторонние.
Но это только на то время, когда девочки будут находиться в общежитии, а на занятия в институт Ульяну и Надю будет сопровождать Григорий.
Хотя, и это «не положено»!
Но об этом, как только начнутся занятия, Прохор ещё успеет договориться. Пусть даже «вольным слушателем» придётся Григория оформить, чтобы у него был пропуск на территорию и допуск к присутствию на лекциях.
Ничего! Никуда не денется тот ректор. Ему придётся пойти на уступки. Или, в противном случае, он не увидит никакой спонсорской помощи.
Размышляя над этими проблемами, свалившимися на его голову в это лето (как хорошо было, когда Ульяна в школу ходила!), Прохор провёл ленивым взглядом по камерам, и вдруг, совершенно неожиданно, увидел целую «делегацию» у своих ворот!
Семья Ласточкиных (Семён, Вера и Наталья Ивановна), выросли, словно грибы после дождя, перед его глазами.
Вот только никого не было, и вот уже они есть!
Прохор так был удивлён появлением родственников у своих ворот, что даже не стал беспокоить Егорыча. Он сам поднялся с кресла, вышел из офиса, и бодрым шагом направился встречать Ласточкиных.
Уже на ходу, Прохор улыбнулся, отметив тот факт, что вместе с Семёном и Верой к нему пришла в гости и Наталья Ивановна.
Что-то рановато вернулась домой, путешественница!
Эта женщина, в последнюю их встречу, на её юбилее, очень удивила его. Наталья Ивановна, вдруг, стала называть его никак иначе, как только «мой любимый зять»!
Прохору и сейчас смешно вспоминать лицо Семёна, мужа Веры, когда и он понял, что Наталья Ивановна не просто оговорилась разочек, а стала постоянно так к нему (Прохору) обращаться.
Это видимо, произошло из-за того, что ей по душе пришёлся его подарок.
******
- Добрый день. Проходите. - Поприветствовал Прохор родню, не удержавшись, и задержав на Вере, чуть дольше дозволенного приличиями, свой взгляд.
Жена Семёна Ласточкина выглядела сегодня, как и всегда, бесподобно прекрасной!
Как бы Прохор, и сама Вера, не старались каждый раз при встрече делать вид, что они просто родные люди, но по той, ни для кого постороннего не заметной, мимолётной искорке во взглядах, им двоим было очевидно, что и ОН, и ОНА, отлично помнят тот поцелуй, случившийся между ними.
Да, этот эпизод навсегда останется лишь эпизодом, не имеющим никаких последствий, но!...
Для Прохора тот поцелуй с Верой стал таким ярким и запоминающимся от того, что в тот миг казалось ему, что не Вера это в его объятьях, а сама Даша к нему вернулась.
А для Веры…
Прохор точно не знает, но подозревает, что его поцелуй, видимо, тоже оставил свой след в душе у Веры.
Обжог он её своей страстью в те секунды.
Опалил самые кончики чистых крылышек верной жены Семёна.
Но на этом «точка». Вера - не Даша.
И поэтому…
Впредь, и до скончания веков, только родственные отношения могут связывать его и жену Семёна.
Его же Дашеньку ему никто и никогда не заменит.
****
Ульяна накрыла на стол, а затем, пожелав приятного аппетита гостям и отцу, удалилась в свою комнату. Девушке было не очень интересно сидеть и чаёвничать со старшим поколением, но любопытство всё же присутствовало в ней.
Наверное, снова за нас с Надей будут разговаривать!
Ничего. Отец потом всё равно мне что-то, да расскажет. Так что я к себе лучше пойду. Тем более вон, у бабушки Наташи платочек в руках, и слёзы на глаза наворачиваются. Точно сейчас начнёт доказывать, что «девочек одних отпускать в большой город боязно».
****
Ульяна вышла из кухни. Все Ласточкины посмотрели вслед дочери Прохора, а потом вновь, как по команде, повернули головы и теперь всё их внимание было приковано только к нему.
Чувствуя себя каким-то провинившимся котом, который что-то, видимо, успел натворить в этом птичьем царстве, Прохор произнёс:
- Так…по какому поводу сбор?
И сразу после его вопроса Наталья Ивановна, вдруг, разразилась слезами! Прижимая платочек трясущейся рукой, к таким же трясущимся губам, она произнесла шёпотом, и как-то напугано, и словно даже с виной:
- П- Прохор… Я нашу Дашеньку нашла.
Прохор замер, уставившись на пожилую женщину тяжёлым взглядом.
Внутри него, в этот момент, словно ураган пронёсся.
Шуток на такую тему он не потерпит! Но, судя по слезам, по трясущимся рукам Натальи Ивановны, это не пустые слова.
- Вы видели мо****гилу моей жены? Где? – Спросил он, непроизвольно сжав руки в кулаки и сощурив глаза, чувствуя, при этом, как напряглись и окаменели все мышцы на его лице.
- Что ты! Что ты, Прохор! Бог с тобой! – Наталья Ивановна замахнулась на него своею рукой, с зажатым в пальцах платочком. - Я её живой нашла!
Прохора от этих слов словно кипятком с ушата окатили. Подавшись вперёд грудью, он спросил с нажимом и даже какой-то неконтролируемой яростью в голосе, забыв дышать:
- ГДЕ ОНА? ГДЕ ВЫ ЕЁ ВИДЕЛИ?
В этот момент Вера накрыла руку рыдающей матери своею рукой, и обратилась к Прохору:
- Пожалуйста, тише! Мама и так на таблетках. Успокойся и выслушай.
Голос Веры отрезвил Прохора. Он сдвинулся назад, перестав нависать над столом, и скрестив руки на груди, словно удерживая себя цепями на месте, произнёс:
- Извините. Я слушаю, Наталья Ивановна. Пожалуйста, продолжайте.
Пожилая женщина кивнула головой, давая знать, что она понимает, каким трудом Прохору удаётся сдерживать себя на месте, и начала свой рассказ.
*****
Мы с Зоей, когда приехали в один из женских монастырей, попали на утреннюю службу. Служба закончилась. Все стали расходиться. И мы вышли с Зоей. Территория монастыря большая. Нам разрешили пройтись…
И в какой-то момент мимо нас прошла трудница. Она вышла из здания кухни, неся в двух вёдрах очистки овощные.
Я бы и не обратила на эту женщину внимания. Она выглядела на непонятный возраст издалека. В юбке длинной и кофте, голова покрыта платком. Но в какой-то момент она всё же привлекла наше с Зоей внимание тем, что неожиданно остановилась, опустила вёдра на землю, а затем достала из кармана кофты краюху хлеба. А затем, прежде опасливо оглянувшись на ту дверь, из которой вышла, эта женщина начала крошить хлебные крошки на землю.
К её ногам сразу же слетелись голуби, и в этот момент, как-то случайно обернувшись в нашу сторону, эта женщина улыбнулась! Не нам. Птицам.
И я узнала её! Даша копия Веры, только очень худенькая. И взгляд глаз у неё словно детский.
Я окликнула её по имени, а она стоит и смотрит на нас. Не уходит, и не приближается. Тогда мы сами ближе подошли к ней. Я говорю:
- Дашенька, доченька…
А она отвечает:
- Я вас не помню.
Я ж ей начала рассказывать, а она смотрит на меня, и вижу я, что не верит она мне, но слушает внимательно.
И я ж ей тогда за вас начала говорить! За тебя, за Ульяну! А она…
«Не помню».
И тут к нам старушка подошла. Она назвала Дашу по имени, и велела ей уйти.
Даша сразу же послушалась и ушла.
А эта старушка нам и рассказала, что Дашу, уже много лет тому назад, нашли у ворот монастыря. Ещё при старой игуменье. Даша чуть живой была, и не помнила ни имени своего, ни того, что с ней произошло.
Игуменья её разрешила оставить. Нашим монахиням -травницам сказала лечить её. Она понимала, что без памяти и документов, эту женщину подержат в больнице, подлечат, и через пару-тройку дней отправят за ворота. И она бомжом станет. Пожалела она её.
Выходили монахини её. Правда волосы пришлось сбрить. Она в ожогах была вся. Даже на коже головы были ожоги. Видимо, издевались долго над ней нелюди какие-то. Нос сломан, губы все разбиты. Страш****ное зрелище.
Когда окрепла и телесные раны зажили, она у нас осталась. Трудницей. При монастыре живёт, работает, любую работу делает. На кухне ей больше нравилось. Она пироги постные пекла по Праздникам. Вкусные!
Но потом у нас новая игуменья стала. И она велела не привлекать Дашу к стряпне. Только как посудомойку. Или овощи чистить.
А однажды, с паломниками, женщина одна пришла в монастырь, и узнала в ней дочь свою.
Только наша Даша её не узнала. А женщина та тоже так в нашем монастыре и осталась. Сначала трудницей была, всё рядом с Дашей старалась быть. А потом она монашеский постриг приняла. Всё уговаривала игуменью и Дашу в монахини. Но игуменья своего благословения не дала.
А мать её, став монахиней, обет приняла: из кельи своей не выходить.
«А вы что же, родственники? Мать Даши говорила, что никого у них с дочкой из родных в миру не осталось»
Вот такой вопрос задала мне старушка. И я не стала ничего рассказывать ей.
- Прохор! Это наша Даша! Я сердцем чувствую, что это МОЯ дочь! И глаза меня не обманывают. Это Дашенька… Домой её нам надо забрать!
Прохор сидел и понимал, что то, что он сейчас услышал, вполне может быть правдой. Его тёща, приёмная мать Даши, прокляла его, когда он приехал и забрал у неё Ульяну. Кричала, что он лишил её всего в жизни. И дочери, и внучки.
В тот момент Прохор был с заледеневшим сердцем после потери Даши, и подозревал, что тёща тронулась умом.
Её отношение к Ульяне было неоправданно холодным и строгим. Она вроде бы как наказывала Ульяну за то, что она дочь своего отца. Ещё и внешне не досталось Ульяне ничего от Даши. Она копия Прохора. Видимо, отсюда и вся строгость и отсутствие тепла, нежности и любви по отношению к ребёнку.
Резко поднявшись со стула, Прохор обошёл стол, а затем, подойдя к Наталье Ивановне, склонился над ней и обнял за плечи.
Прижавшись виском к голове женщины, родившей на этот свет его любимую Дашеньку, он произнёс:
- Наталья Ивановна. Вы подарили мне надежду. Дай Бог вам здоровья на долгие годы.
А затем, выпрямившись в спине и встав во весь рост, он обратился к Вере и Семёну:
- Я выезжаю через час. Ульяне пока говорить ничего не буду. Простите, мне надо собираться в дорогу.
И только Прохор хотел выйти из кухни, предоставив родне самим покинуть его дом, когда захотят, как Семён произнёс:
- Прохор, стой! Мы с Верой поедем с тобой. Может быть, ты и Вера, вместе, сможете как-то встряхнуть память Даши.
Прохор совсем не ожидал такого поступка от Семёна, но, подумав, решил, что это хорошая идея.
- Спасибо. Выезжаем через час на моём автомобиле.
*******
Прохор стоял на монастырском дворе. Старушка пообещала привести Дашу, которая работала сегодня на монастырских полях. Но это не случиться раньше вечерней службы.
Под сенью деревьев они все ждали, в волнении отсчитывая минуты и часы до встречи с Дашей.
И вот из-за угла здания вышла худенькая женщина. Её волосы покрыты платком. Юбка закрывает ноги по щиколотки. В такую жару на женщине рубашка с длинными рукавами. Это, видимо, чтобы защититься от палящего июльского солнца. Рядом с ней семенит та самая старушка. Заприметив Прохора, Семёна и Веру, она что-то шепнула женщине, указав кивком головы на них, и отошла в сторону, направившись по своим делам.
Молодая женщина направилась к ним, и вот уже она подошла и смотрит на них взглядом открытым и слегка удивлённым. И по её спокойствию Прохор понял:
ОНА НЕ УЗНАЛА ЕГО.
То, что это Даша, у Прохора не уже не осталось никаких сомнений.
- Добрый вечер. – Произнесла его любимая, улыбнувшись им своей мягкой, до боли знакомой улыбкой.
И Прохор не выдержал.
Он заговорил горячо и торопливо, сглатывая ставшей вязкой слюну, и неотрывно глядя в глаза жены:
- Даша! Даша, это я. Неужели ты не узнала меня? Я так долго ждал тебя… Думал, что нет тебя среди живых! Я искал все эти годы твою мо****гилу! А ты вот она… Стоишь и смотришь на меня, словно я тебе чужой…
Даша слушала темноглазого, темноволосого мужчину, смотрела на него, но не узнавала.
Она видела в его глазах слёзы.
Она слышала дрожь в голосе от сильного волнения.
Но, при всём при этом, он оставался для неё незнакомцем…
****
Она родилась уже взрослым человеком, в теле избитой и изна***сило****ванной женщины. Первое, что сохранилось в воспоминаниях после «рождения» - это монастырские ворота и черные одеяния монахинь.
Они, в тот момент, окружили её, словно большие птицы, дали напиться воды, а затем, на самодельных носилках, занесли её через ворота на монастырский двор.
У неё долго не было имени. Никто и не стремился дать ей это имя.
Оправившись после «рождения», она стала работать. Все работы ей были знакомы. Она жила в этом маленьком мире, боясь отчего-то выходить в тот мир, который должен существовать там, за пределами монастырских стен.
Она видела, как через эти ворота приходят разные люди, и потом они вновь возвращаются в тот, другой мир. Здесь же, в этом мире, остаются единицы. Среди них, среди тех, кто остался, была одна женщина, которая назвала её своей дочерью, и дала имя «Дарья».
С тех пор она стала знать, что в какой-то другой жизни она, может быть, была Дашей.
Только её память, даже после встречи с этой женщиной, осталась слепа и глуха к воспоминаниям.
Иногда в мозгу у Даши, перед её мысленным взором, вспыхивают какие-то образы, картинки, но они настолько ослепительно яркие и короткие, что запомнить и уловить в них хоть какую-то информацию ей никак не удаётся.
И ещё сны Даше сняться странные иногда. Они бывают необыкновенно тёплыми. Словно напитанные солнцем. Но в этих снах она видит лишь свои руки. Она их каждый раз хочет опустить, как будто как до чего-то дотронуться!...
Но каждый раз сновидение резко обрывается, и её руки так и остаются зависшими в воздухе, а она просыпается в слезах.
Но бывают у Даши и другие сны.
В этих ночных видениях ей снится детский плач. Это всегда тревожный сон. После него Даша просыпается больной, несчастной и разбитой. В этом сне она, обычно, бежит по длинному коридору, но все двери, которые она видит по сторонам от себя, заперты. И за какой-то из этих дверей плачет дитя.
В этом сне Даша никогда не находит нужную дверь. После таких ночей она впадает в отчаянье, и готова биться о стену головой, чтобы хоть что-то ВСПОМНИТЬ!
Но, увы.
Эти метания и страдания не помогают, а только делают её несчастней.
А та женщина, что назвалась её мамой, постоянно говорила ей, что она (Даша), получила от Бога это забвение, чтобы очиститься от грехов. Она никогда не рассказывала Даше о прошлом. Ничего. Говорила только, что вслух перечислять те самые «грехи» Даши она не будет в этих Святых стенах.
Она всё хотела, чтобы Даша тоже приняла монашеский постриг. Но что-то останавливало Дашу от этого шага.
Когда её об этом спросила игуменья, она ответила ей, что не хочет ничего менять в своей жизни.
И её оставили в покое.
А та женщина вскоре стала монахиней, а затем приняла обет – «не покидать келью». С тех пор Даша её не видела.
А сегодня пришли эти люди из другого мира…
Кто они?
*****
- Даша. Я сестра твоя. Мы с тобой внешне одинаковые. Мы близнецы.
Даша, услышав такие слова от женщины, молодой и очень красивой, удивилась. Она очень мало, буквально считанные разы, видела своё отражение. В монастыре нет зеркал. Здесь считается грехом любоваться своим отражением.
- Близнецы?
И пока Даша продолжала стоять и смотреть на всех удивлённо, эта женщина достала из своей сумочки зеркало, подошла, встала рядом, чтобы можно было увидеть в отражении оба лица, и замерла.
- Видишь? Мы с тобой очень похожи. Мы родные сёстры.
Для Даши, конечно же, это было очень удивительно, но, в целом, ничего не меняло в её жизни.
Поэтому, смущённо извинившись, она произнесла, обратившись и к женщине, и к двум мужчинам:
- Простите. Я вас не помню.
И….
Быстро и круто развернувшись, поспешила уйти.
*****
Даша шла, и в душе её сейчас что-то болело и плакало. Она сердцем чувствовала, что те люди не чужие ей. Но память!
Их нет в её жизни!
Нет, и всё на этом!
Зачем она им?
Её место здесь, в ските!
Даша убегала от чего-то неизвестного, как вдруг сильные мужские руки обхватили её за талию и остановили, заставив вжаться спиной в большое, жесткое и сильное тело. Даже через свои лопатки Даша слышала, как стучит, словно молот, сердце в груди этого человека.
А потом она услышала его голос возле своего виска. Это был горячий шепот, наполненный болью и страданием. Этот шепот буквально «кричал» болью, в каждом слове выплёскивая внутреннюю тоску и страдание этого человека:
- Даша…Дашенька, не уходи от меня! Не бросай меня! Не оставляй снова одного! Твоё место у нас, дома. Вспомни! На кухне! Ты всегда ждала меня на кухне! Ты подходила и обнимала меня за плечи, и говорила, что будешь всегда меня ждать. Вместе с нашей дочкой, с Ульяной. С нашим «Угольком». Помнишь? Ты её так называла… Даша… Я люблю тебя, Дашенька…Любимая моя… Не уходи…
Прохор плакал, не скрывая слёз. Он вдыхал такой родной запах жены, слышал её дыхание, и боялся выпустить Дашу из своих рук.
И когда уже просто не знал, что ещё сказать, и как достучаться, вдруг услышал голос Даши.
Она его спросила, оставаясь в таком же положении, ведь он так сильно и крепко её обнимал, что пошевелиться ей, наверное, даже не было возможности:
- Проша… А где наша Уля?
*****
Благодарю Вас за прочтение))