Вечером в квартире пахло сырыми куртками и вчерашней котлетой, которую Дмитрий так и не разогрел. Я вернулась с работы, бросила сумку у порога и рухнула на диван, даже не сняв сапог. Ноги после смены ныли так, будто стали свинцовыми. А самое обидное было в том, что пока я крутилась как белка в колесе, мой муж сидел дома, уткнувшись в телефон, делая вид, что занят чрезвычайно важным делом — просмотром сериала.
— Что ты как варёная? — спросил он, не отрывая взгляда от экрана.
— А как, по-твоему, я должна себя чувствовать? — фыркнула я. — С утра на подработке, потом в офисе, дорога домой заняла полтора часа… Угадай, кто в этом месяце внёс платеж по кредиту?
Он лишь пожал плечами, будто это его никак не касалось.
— Ну, ты же у нас главный бухгалтер, тебе привычнее.
Меня передёрнуло. «Привычнее», да. Особенно когда на карте остаётся шесть тысяч, а до зарплаты ещё целая неделя. А в телефоне у него — три непрочитанных сообщения от его матери: «Димочка, одолжи до пятницы. Совсем не на что жить».
Людмила Петровна — женщина с воображением. Может занять «до пятницы» и пропасть на три месяца. Потом внезапно вспомнить: «Ах, у меня такая маленькая пенсия, сама понимаешь…». Понимаю, конечно. Но почему я должна содержать её и её взрослую дочь?
— Слушай, — начала я осторожно, — ты снова перевёл ей денег?
— Ну а что делать? Она же мама. Ей на лекарства нужны.
Я взглянула на его телефон: перевод. Пятнадцать тысяч. Маме. Которая здоровее меня и каждый день бодро ходит на рынок, торгуется из-за цены на картошку, а по вечерам с подружками обсуждает всех жильцов нашего дома.
— Дмитрий, — проговорила я сквозь зубы, — я больше не могу так. Я горбачусь на двух работах, а ты раздаёшь наши деньги направо и налево. Сколько это может продолжаться?
Он вздохнул, как ребёнок, у которого отняли мороженое.
— Ты всегда всё драматизируешь. Это же копейки.
— Копейки? За год твои «копейки» превратились в триста тысяч! — я ткнула пальцем в распечатку с выпиской по карте. Я была готова к этому разговору. — Это что, по-твоему, мелочь?
Он попытался отмахнуться, но я уже не могла остановиться.
— Я плачу за ипотеку, коммуналку, интернет, покупаю продукты. Всё. А ты? Ты — переводишь маме и сестре. А потом устраиваешься смотреть сериалы.
— Светке тяжело, — пробормотал он. — Она работу ищет.
— Уже три года ищет? Наверное, на Марсе.
Дмитрий нахмурился.
— Ты же знаешь, у неё был тяжёлый развод.
— И что? Я после свадьбы тоже не на курорте оказалась. Но почему я должна расхлёбывать последствия её развода?
Я встала и вышла на кухню, включила чайник, чтобы немного успокоиться. Руки дрожали. Открыв шкаф, я увидела почти пустую банку растворимого кофе — вот и всё моё утешение.
Внезапно дверь громко хлопнула. Димка, как обиженный подросток, ушёл из квартиры. Меня накрыло чувство, что я одна в лодке, а он просто спрыгнул за борт.
Через час раздался звонок. На пороге стояла сама Людмила Петровна. В пальто, застёгнутом на одну пуговицу, с видом спасительницы, явившейся вытащить нас из пучины мирового кризиса.
— Анечка, здравствуй, — сказала она сладким голоском. — Я ненадолго.
Я вздохнула. Её «ненадолго» обычно растягивалось на час.
— Сыночек дома?
— Нет.
— А где он?
— Понятия не имею, — отрезала я.
Она вошла без приглашения, повесила пальто на стул и устроилась поудобнее.
— Знаешь, ты зря на Диму давишь, — начала она. — Он у меня мягкий, добрый. Не то что некоторые…
Я промолчала.
— И потом, деньги — дело наживное. Семья должна держаться вместе. А ты всё считаешь, подсчитываешь… Это некрасиво, Анечка.
— Интересно, — сказала я спокойно, хотя внутри всё кипело, — а почему семья держится только на моих деньгах?
Она всплеснула руками.
— Ты что, намекаешь, что я паразитирую?
— Я не намекаю. Я говорю прямо.
Воцарилась тишина. Затем она резко поднялась:
— Слушай, милая, квартира хоть и перешла тебе по наследству, но не забывай: здесь живёт мой сын. А значит, и я имею право приходить, когда посчитаю нужным.
У меня перехватило дыхание.
— Простите, Людмила Петровна, но согласно документам квартира — моя. И права здесь имею только я.
Она прищурилась:
— Так ты нас выгоняешь? Сына? Меня? Светку?
— Если всё так и будет продолжаться — да, — вырвалось у меня.
В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Дмитрий. Глаза красные, похоже, пил пиво с приятелями. Увидев нас, он сразу напрягся.
— Мам, ты что здесь?
— Сынок, я пришла тебя поддержать. Она, — кивок в мою сторону, — совсем обнаглела. Хочет выгнать нас всех!
Дмитрий уставился на меня.
— Это правда?
— Правда в том, что я устала. Устала работать за всех. Устала верить, надеяться, тянуть этот воз. Если ты не прекратишь содержать маму и сестру за мой счёт, я подам на развод.
В комнате повисла тишина. Затем Людмила Петровна театрально ахнула:
— Боже, Дима, слышишь? Она рушит семью!
— Семью? — я нервно рассмеялась. — Семью ставят на первое место. Но где твоя семья, Дмитрий? Я? Или они?
Он молчал.
И в тот момент я поняла: впервые за много лет я сказала вслух то, что думала. И пути назад не было.
С утра в квартире было тихо. Слишком тихо, как перед бурей. Дмитрий не разговаривал, лишь ворчал что-то про носки и кофе. Я молча намазывала хлеб маслом и чувствовала, как скручивает живот.
— Ты серьёзно насчёт развода? — наконец выдавил он, глядя в пол.
— Серьёзнее не бывает, — ответила я, не поднимая головы.
Он дёрнул плечом, словно хотел сказать «твои проблемы», и вышел, громко хлопнув дверью.
Я вздохнула. Всё, точка невозврата пройдена.
На работе я не могла сосредоточиться. Коллеги спросили:
— Анна, что с тобой?
Я лишь отмахнулась:
— Да так, семейные дела.
Семейные дела… Словно это не минное поле, на котором я оказалась.
Вечером я вернулась домой и что же увидела? В прихожей стоял чемодан. Не мой. Димин. А рядом — Светкин пакет, один из тех огромных, с блестящими надписями. Я замерла.
— Это что за представление? — спросила я, глядя на сестру мужа, которая развалилась на моём диване в спортивных штанах.
— Привет, — усмехнулась она. — Мы с Димой решили, что мне пока пожить у вас удобнее. У мамы ремонт.
— Что?! — у меня даже голос сорвался. — Это не общежитие.
С кухни вышел Дмитрий.
— Ну чего ты начинаешь, Анна? На пару недель. Светке реально негде.
Я подошла к нему вплотную:
— Дмитрий, я тебе вчера всё сказала. Либо мы живём вдвоём и разбираемся со своими проблемами. Либо ты — с ними. Выбирай.
Он замялся, почесал затылок.
— Ну что ты сразу ультиматумы ставишь? Это же моя сестра!
Тут я не выдержала:
— А я кто тебе? Банкомат с ногами?
Светка фыркнула:
— Мама правильно говорила, что ты только о деньгах и думаешь.
Я повернулась к ней:
— Света, выйди, пожалуйста. Это не твой разговор.
— А я никуда не выйду, — спокойно ответила она, закинув ногу на ногу. — Я тоже часть этой семьи.
У меня потемнело в глазах. Я схватила её пакет, вытряхнула оттуда кофты и швырнула всё к двери.
— Вон! Немедленно!
Светка вскочила:
— Ты что, офигела?! — и толкнула меня в плечо.
Я толкнула её в ответ, сильнее. Вещи разлетелись по полу. Дмитрий бросился между нами.
— Прекратите! Вы что, на базаре?!
Я стояла, тяжело дыша.
— Ладно, — сказала я. — Раз так, собирайся сам.
— Куда я пойду? — растерянно спросил он.
— К маме. К сестре. Куда угодно. Но не здесь.
И тут я впервые увидела, что он растерян по-настоящему. Но вместо извинений он произнёс:
— Мне нужно подумать.
— Думай, — ответила я. — Но делай это не здесь.
На следующий день мне позвонила свекровь. Её голос звучал торжествующе:
— Ну что, Анечка, добилась своего? Дима у меня. Мы всё обсудили: он подаст на раздел имущества. Квартира ведь совместно нажитая.
Я чуть не выронила телефон.
— Какая совместная? Квартира в наследство от бабушки, ещё до брака! Это моя собственность.
— Посмотрим, — усмехнулась она. — Ты же выплачивала ипотеку, значит, это общее имущество.
Я потом полдня провела в интернете, изучая законы, искала статьи. И да, ипотеку я гасила уже в браке, но квартира была приватизирована на меня задолго до свадьбы. Их шансы были равны нулю. Но сам факт, что они готовы таскать меня по судам, вывел меня из себя.
Вечером Дмитрий приехал за вещами. Я сидела на кухне, пила дешёвый кофе, руки дрожали. Он вошёл, молча собрал майки, джинсы. Я не выдержала:
— Скажи, зачем? Зачем ты всё это затеял?
Он пожал плечами.
— Ну, ты же знаешь, мама одна. И Светке тяжело.
— А мне легко?! — закричала я. — Я устала! Я больше не могу!
Он поднял на меня глаза:
— Значит, развод?
— Да.
Он вздохнул и потащил чемодан к двери.
— Ну и живи одна.
Я сжала кулаки.
— Лучше одна, чем с вами втроём.
И когда дверь за ним закрылась, я впервые за много лет почувствовала… тишину. Настоящую. Без нытья, без жалоб, без вечных просьб «одолжи».
Но вместе с этой тишиной пришёл и страх. Что будет дальше? Суды, скандалы, разделы… Я смотрела на пустую прихожую и понимала: назад пути нет.
После того как Дмитрий ушёл, я думала, что наконец наступило облегчение. Но тишина дома оказалась не такой сладкой, как я ожидала. Первые дни я наслаждалась — никто не шаркал носками по коридору, не бросал грязные носки под кровать, не спрашивал «что на ужин». Я даже ставила чайник и слушала, как он тихо булькает — и это казалось мне музыкой свободы.
Но спокойствие длилось недолго.
На третий день раздался звонок с незнакомого номера.
— Судебный приказ, — сухо сказал голос. — Ваш муж подал иск о разделе совместно нажитого имущества.
У меня похолодело внутри. Я знала, что по закону квартира — моя, но перспектива судебных тяжб с его семьёй была хуже любой пытки.
Через неделю мы встретились в зале суда. Я — в строгой чёрной блузке, с аккуратной папкой документов. Дмитрий — в помятых джинсах, рядом с ним Людмила Петровна и Светлана. Они сидели с видом победителей, уверенные, что сейчас меня уничтожат.
— Уважаемый суд, — начала Людмила Петровна, — эта квартира — наше семейное гнездо. Мы все здесь жили, мы вкладывали в неё душу!
Я поднялась:
— Уважаемый суд, квартира принадлежит мне по праву наследования. Все расходы на её содержание и ремонт я несла единолично. Квитанции, чеки и выписки прилагаются.
Судья кивнул, изучил документы.
— Доводы истца несостоятельны. В удовлетворении исковых требований отказать.
Тишина. Затем Людмила Петровна вскочила:
— Это несправедливо! Вы разрушаете семью!
Я впервые посмотрела ей прямо в глаза и сказала:
— Семья разрушилась не здесь. А тогда, когда вы решили, что можно жить за мой счёт.
Дмитрий сидел, опустив голову. Светлана что-то яростно шептала матери на ухо.
Я вышла из зала суда с ощущением, будто сбросила с плеч тяжёлый мешок с камнями.
Вечером Дмитрий пришёл. Один. Стоял на пороге, помятый, усталый, с бутылкой пива в руке.
— Анна, — сказал он. — Прости. Я всё понял. Я без тебя не могу.
Я молча смотрела на него. Он — мой муж, человек, с которым я прожила десять лет, отец детей, которых у нас так и не появилось. И сейчас он просил прощения.
Но внутри не осталось ничего, кроме пустоты и твёрдой решимости.
— Дмитрий, — тихо сказала я, — уже поздно. Я больше не хочу жить за троих.
Он побледнел.
— Ты выгоняешь меня?
— Нет. Я отпускаю тебя.
И закрыла дверь.
Я стояла в прихожей, прислушиваясь к тишине. И впервые за долгие годы эта тишина не пугала меня. Она была моей.
Я отстояла своё. Я осталась в своём доме. И больше никто не посмеет относиться ко мне как к кошельку на ножках.
— Всё. Теперь я буду жить для себя, — сказала я вслух пустой квартире.
