Пятнадцать лет я была идеальной женой. Я была удобной, как старые тапочки. Все изменилось в тот вечер, когда он, швырнув ключи на стол, заявил, что в нашей квартире теперь будет жить его мать. Он еще не знал, что именно в эту секунду я перестала быть удобной и начала готовить план, который закончится для его матери вещами на лестничной клетке.
***
Алиса всегда считала, что ей повезло с мужем. Вадим был красив, успешен, щедр. Он осыпал ее подарками, возил на дорогие курорты и купил шикарную трехкомнатную квартиру в центре города, где они жили с двумя сыновьями-близнецами. Но у этой красивой жизни была обратная, темная сторона, и имя ей было — Людмила Аркадьевна, свекровь.
Людмила Аркадьевна, властная и язвительная женщина, с первого дня дала понять, что Алиса — лишь досадное недоразумение на пути ее обожаемого сына. Она не упускала ни единой возможности уколоть невестку. «Платье-то какое безвкусное, Алисочка. В наше время такое только на рынок надевали», «Что-то мальчики у тебя бледненькие. Ты их совсем не кормишь?», «Опять пирог подгорел? Ну ничего, Вадику и так сойдет, он у меня не привередливый».
Вадим на жалобы жены лишь отмахивался. «Мама просто прямолинейный человек, не принимай близко к сердцу», «Она желает нам добра, просто выражает это по-своему», «Ну что ты как маленькая, обижаешься на стариков?»
Алиса терпела. Ради мужа, ради детей, ради сохранения видимости идеальной семьи. Несколько лет назад, чтобы обеспечить будущее детей, они на общие деньги купили еще одну квартиру — скромную «двушку» в спальном районе. Сдали ее приличной молодой паре и деньги с аренды откладывали на отдельный счет «на учебу мальчикам». Эта квартира была для Алисы символом их общего будущего, их совместных планов и надежд. Она лично делала там косметический ремонт, подбирала мебель, создавала уют. Это было их общее дело, их маленький секрет и большая гордость.
Но в начале лета все изменилось. Людмила Аркадьевна, жившая в своем загородном доме, внезапно объявила, что ей нужно пройти полное медицинское обследование в городе. «Врачи говорят, это займет минимум месяц, а то и два. Все лучшие клиники здесь, не буду же я каждый день по три часа в пробках трястись», — заявила она сыну по телефону.
Вечером Вадим подошел к Алисе с виноватым видом. «Алис, тут такое дело… Маме нужно где-то пожить в городе пару месяцев».
Алиса напряглась. В их трехкомнатной квартире места для свекрови не было — одна спальня их, вторая детская, третья была кабинетом Вадима, который он ни за что бы не уступил. «И что ты предлагаешь?» — холодно спросила она, уже догадываясь, к чему идет разговор.
«Ну, у нас же пустует квартира…» — начал он.
«Она не пустует, Вадим! — вспыхнула Алиса. — Мы ее сдаем! Там живут люди, у нас договор! И потом, это деньги на будущее наших сыновей!»
«Алисочка, ну не драматизируй! — поморщился муж. — Людей можно попросить съехать, неустойку заплатим. Это же не навсегда, а всего на пару месяцев. Маме нужна помощь и покой, она же не может жить в гостинице! Ты же понимаешь».
Алиса не понимала. Она понимала только то, что их планы, их будущее, их общие решения снова отодвигаются на второй план ради очередного каприза его матери. «Нет, Вадим. Я против. Найди другой вариант. Сними ей квартиру. В конце концов, она не бедная женщина».
Вадим побагровел. «Снять? Чужим людям платить, когда у нас своя квартира простаивает? Ты в своем уме? Я не буду это даже обсуждать. Это моя мать, и я решу этот вопрос». Он развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Алиса осталась одна, и горький комок подкатил к горлу. Он сказал «своя квартира». Не «наша». И «я решу». Не «мы». В ту минуту она поняла, что пятнадцать лет ее терпения иссякли.
***
Следующие несколько дней прошли в атмосфере холодной войны. Вадим демонстративно не разговаривал с Алисой, общаясь с ней только через детей. Он целыми днями висел на телефоне, очевидно, договариваясь с жильцами их съемной квартиры. Алиса чувствовала себя предательницей в собственном доме. Она пыталась еще раз поговорить с мужем, апеллируя к логике и здравому смыслу.
«Вадим, пойми, мы теряем деньги, — говорила она тихим, умоляющим голосом, когда им удалось остаться наедине на кухне. — Плюс неустойка жильцам. Это огромная сумма для нашего накопительного счета».
«Перестань считать эти копейки! — взорвался он. — У тебя в глазах только деньги! Речь идет о здоровье моей матери! Она ночи не спит из-за своего давления, ей нужен комфорт, а ты мне про какие-то деньги!»
«Но это деньги наших детей! — почти кричала Алиса, чувствуя, как дрожат губы. — Мы договорились! Это было наше общее решение!»
«Решения меняются! — отрезал он. — Ситуация изменилась! Моя мать больна, и она будет жить там, где я скажу! Мне надоело твое мещанство и эта вечная экономия на всем! Мы достаточно зарабатываем, чтобы не трястись над каждой тысячей!»
Его слова били наотмашь. Ее бережливость, которую он раньше называл «мудрой хозяйственностью», теперь стала «мещанством». Их общие планы превратились в «копейки».
«То есть, наши планы ничего не значат? — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Наше будущее…»
«Да что ты заладила, „наши планы“, „наше будущее“! — передразнил он ее. — Это просто квартира! Просто бетонные стены! Они не важнее моей матери! Ты ставишь кусок бетона выше живого человека! Выше моей семьи!»
Это было последней каплей. «Твоей семьи?» — переспросила она так тихо, что Вадим едва расслышал.
«Да, моей! — не унимался он, распаляя сам себя. — Мама — это моя семья! А ты, кажется, забыла свое место!»
Алиса молча смотрела на него. В ее глазах больше не было ни слез, ни обиды. Только холодная, звенящая пустота. Она медленно кивнула. «Хорошо. Я все поняла. Твоя мать, твоя квартира, твои решения. Поступай, как знаешь».
Вадим, ожидавший истерики и скандала, был сбит с толку ее ледяным спокойствием. Он что-то пробурчал о том, что «наконец-то до тебя дошло» и вышел из кухни, явно довольный своей победой.
Той ночью Алиса не спала. Она сидела на кухне с телефоном и искала в интернете контакты лучшего семейного юриста в городе. Война была объявлена. И она собиралась в ней победить.
***
Утром Алиса была воплощением спокойствия. Она приготовила завтрак, проводила детей в школу, поцеловала мужа на прощание, словно ничего не произошло. Вадим, успокоенный ее покорностью, с энтузиазмом погрузился в подготовку квартиры для матери. Он не заметил, как Алиса, едва закрыв за ним дверь, оделась и поехала на встречу с адвокатом.
Сергей Петрович, седовласый и очень внимательный юрист, выслушал ее сбивчивый рассказ, периодически делая пометки в блокноте. Когда она закончила, он посмотрел на нее поверх очков.
«Алиса Викторовна, ситуация ясна. Мы не будем тратить время на уговоры и нотариусов, — заключил он, внимательно глядя на Алису поверх очков. — Мы сразу готовим исковое заявление в районный суд по месту жительства ответчика. Потребуем признать квартиру совместно нажитым имуществом и разделить ее в равных долях. Брак расторгать для этого не нужно».
Тем временем Вадим, поглощенный процессом выселения жильцов и подготовкой квартиры для матери, не замечал ничего. Он был на вершине своего триумфа, чувствуя себя главой семьи, решающим важные проблемы. Он даже не заметил, как Алиса стала с ним подчеркнуто вежлива, почти ласкова. Она больше не спорила, не возражала, со всем соглашалась, и это убаюкивало его бдительность.
«Жильцы съезжают в субботу, — победоносно сообщил он в пятницу вечером. — Я заплатил им неустойку, как ты и хотела. В понедельник мама уже сможет переехать. Нужно будет только генеральную уборку сделать».
«Конечно, дорогой, — с ангельской улыбкой ответила Алиса. — Я все организую. Ты так устал с этими хлопотами».
Вадим расцвел от похвалы. «Вот видишь! А ты переживала. Все решаемо, когда нет лишних эмоций».
Прошла неделя. Исковое заявление было подано в суд. Алиса знала, что теперь запущен механизм, который уже не остановить. Она копила злость, каждый язвительный звонок свекрови, каждое самодовольное слово мужа были топливом для ее праведного гнева. Людмила Аркадьевна звонила каждый день: «Алисочка, не хочешь приехать помочь шторы повесить? А то у меня голова кружится на стремянке стоять. Или ты теперь слишком гордая, чтобы помочь больной свекрови?».
«Извините, Людмила Аркадьевна, я очень занята», — ровным голосом отвечала Алиса и клала трубку, чувствуя, как внутри разрастается холодная, как сталь, уверенность в своей правоте. Она не собиралась ни о чем договариваться. Она шла до конца. Война началась без предупреждения. И первый выстрел был сделан ею.
***
Прошел месяц. Людмила Аркадьевна с триумфом въехала в квартиру. Она устроила пышное новоселье, на которое Алису, разумеется, не позвали. Вадим ходил гоголем, празднуя победу. Он даже начал проявлять великодушие, говоря Алисе: «Ну ладно, не дуйся. Хочешь, приезжай в гости к маме в выходные. Увидишь, как мы там все обустроили». Алиса лишь загадочно улыбалась в ответ.
Развязка наступила в обычный будний вечер. Вадим вернулся с работы позже обычного, мрачный и злой. Он молча прошел на кухню, налил себе стакан воды и залпом выпил. «Что-то случилось, дорогой?» — нарочито невинным тоном спросила Алиса. Он развернулся, и она увидела в его руках вскрытый почтовый конверт. Его руки дрожали. «Что это такое?! — прорычал он, тыча ей в лицо официальной бумагой. — Что это за чертовщина?!». Это была копия ее искового заявления и повестка в суд на предварительное слушание.
«А, это, — спокойно произнесла Алиса. — Это называется „раздел совместно нажитого имущества“.
—Ты подала в суд на собственного мужа! Ты хочешь опозорить меня, нашу семью?!.
— Нашу семью опозорил ты, — голос Алисы стал ледяным, — когда назвал ее „бетоном“. Когда поставил капризы своей матери выше будущего наших детей. Я давала тебе шанс решить все по-человечески. Ты предпочел унизить меня. Теперь мы будем разговаривать на языке закона. Он тебе, как бизнесмену, должен быть понятен».
Вадим схватился за голову. «Ты… ты сумасшедшая! Ты просто сумасшедшая! Суд разделит квартиру! Что ты наделала?!». Он смотрел на нее с ужасом, как будто впервые видел. Перед ним стояла не покорная, запуганная жена, а хладнокровный и опасный противник.
— Я? — переспросила она, медленно подходя к нему. — Я просто последовала твоему совету, дорогой. Ты сказал: „Твои проблемы“. Вот я и начала их решать. И это только начало».
В его глазах отразился неподдельный страх. Он понял, что затеял игру, правил которой не знал, и что он уже проигрывает.
***
Судебный процесс был для Вадима как затянувшийся кошмарный сон. Он, привыкший быть хозяином положения, теперь выглядел как нашкодивший школьник на педсовете. Судья, строгая женщина средних лет, смотрела на него с нескрываемым осуждением. В итоге решение было оглашено быстро и безэмоционально: признать за каждым из супругов право на 1/2 долю.
Когда Вадим вернулся домой с копией решения суда, его лицо было землистого цвета. Он молча швырнул бумаги на кухонный стол перед Алисой.
«Ну что, ты довольна?! — прошипел он. — Ты добилась своего, да? Разрубила нашу семью топором! Ты этого хотела?! Отвечай!».
Алиса медленно подняла на него глаза. В них не было ни капли страха. «Я хотела справедливости, Вадим. А получила только половину. Но ничего, я и с этим разберусь».
«Что значит „разберусь“?! — взвизгнул он, почувствовав новую угрозу. — Что ты еще задумала?!».
Но настоящий взрыв произошел, когда Алиса перешла в наступление. Ее юрист подал новый иск — о выселении Людмилы Аркадьевны как лица, проживающего в квартире без согласия одного из собственников.
Когда Вадим узнал об этом, он ворвался в квартиру, с грохотом распахнув дверь.
«Ты совсем с ума сошла?! — заорал он так, что в серванте звякнули бокалы. — Ты решила выгнать на улицу мою мать?! Пожилую, больную женщину?! У тебя есть хоть что-то святое?!».
Алиса вышла из комнаты, скрестив руки на груди. «Святое? — она горько усмехнулась. — Ты научил меня, Вадим, что в этом мире святого нет. Есть только собственность и право. Моя мать — это святое, помнишь? А мои дети — это „просто бетон“. Вот я и защищаю свой „бетон“ от твоей святыни».
«Она моя мать!!! — он ударил кулаком по стене. — Куда она пойдет?! На вокзал?!».
«Это твоя проблема, Вадим. Не моя. Ты ее сюда привез, ты ее и забирай. Можешь поселить у себя в офисе на диванчике. Или снять ей, наконец, квартиру, как я и предлагала с самого начала! Но в моем доме ее не будет!».
Телефонный звонок от Людмилы Аркадьевны застал Вадима в офисе. Она рыдала в трубку.
«Вадюша, сынок! Они пришли! Приставы! Они выгоняют меня! Меня! Твою мать! Они говорят, что у меня пять минут на сборы! Эта… твоя жена… она вышвыривает меня на лестницу с чемоданами! Ты слышишь?! Все соседи смотрят! Какой позор! Где ты?! Сделай что-нибудь! Ты же мужчина, ты же мой сын! Или ты уже совсем под ее каблуком?!».
Вадим что-то кричал в трубку, обещал немедленно приехать, разобраться, но он и сам понимал, что сделать уже ничего не может. Он проиграл. Его собственная жена, которую он считал безвольной амебой, устроила ему публичную порку.
Когда он примчался, на лестничной клетке, окруженная чемоданами и сочувствующими соседками, сидела его мать. Растрепанная, с размазанной по лицу тушью. Увидев сына, она бросилась к нему.
«Ты видишь?! Ты видишь, что она наделала?! — закричала она, вцепившись в его пиджак. — Это все ты виноват! Ты позволил ей это сделать! Я вырастила не сына, а тряпку! Я на тебя всю жизнь положила, а ты позволил этой вертихвостке вытереть об меня ноги!».
Вадим стоял посреди этого унизительного спектакля, оглушенный криками матери и шепотом соседей за спиной.
***
Следующие несколько недель превратились для Вадима в персональный ад. Ему пришлось в срочном порядке снять для матери небольшую квартиру недалеко от клиники. Людмила Аркадьевна не переставая жаловалась на «убогую конуру», «шумных соседей» и «сына-подкаблучника, который позволил вертихвостке-жене сесть себе на шею». Каждый ее звонок был наполнен ядом и упреками.
К финансовым трудностям добавилось моральное унижение. Вадим, привыкший к роли благодетеля, теперь был вынужден оправдываться и выслушивать претензии. Деньги, которые он платил за аренду, ощутимо били по семейному бюджету, который теперь, по иронии судьбы, полностью контролировала Алиса. Она же, в свою очередь, была непробиваема. Она вела хозяйство, занималась детьми, была вежлива и корректна, но той прежней, любящей и всепрощающей Алисы больше не было. Между ними выросла ледяная стена.
Однажды поздно вечером он вернулся домой совершенно вымотанный. Людмила Аркадьевна устроила очередной скандал из-за сломавшегося крана. Вадим сел на кухне и молча налил себе виски. Алиса вошла и села напротив.
«Тяжелый день?» — спросила она без всякого сочувствия, просто констатируя факт.
Он кивнул, не глядя на нее. «Мама хочет, чтобы я нашел ей квартиру получше. Эта ей не нравится».
«Найди, — пожала плечами Алиса. — Если сможешь себе это позволить».
Вадим залпом выпил виски и ударил кулаком по столу. «Да как ты не понимаешь?! Я не могу! Я влез в долги, чтобы оплатить эту аренду и неустойку жильцам! У меня больше нет денег!»
«Это твои проблемы, Вадим, — холодно ответила она. — Ты сам их создал. Ты хотел быть хорошим сыном? Будь им. До конца».
Он поднял на нее глаза, и в них была не злость, а растерянность и боль. «Алис… я… я не знаю, что делать. Я запутался. Я был неправ. Я вел себя как последняя скотина. Я сказал ужасные вещи. Прости меня».
Это было первое «прости» за пятнадцать лет их совместной жизни. Не «не обижайся», не «ты все не так поняла», а полноценное, выстраданное «прости».
Алиса долго молчала, глядя на мужа. Потом тихо сказала: «Я устала, Вадим. Я так устала быть на втором, третьем, десятом месте после твоей мамы. Я устала от того, что меня не слышат и не ценят. Я не хочу так больше жить».
«Я все изменю, — горячо зашептал он, подавшись к ней через стол. — Клянусь, я все изменю. Только дай мне шанс. Пожалуйста. Я поговорю с мамой. Я поставлю границы. Я докажу тебе, что наша семья — ты и дети — для меня на первом месте».
Он смотрел на нее с такой надеждой, с такой отчаянной мольбой, что лед в ее сердце дрогнул. Она еще не знала, сможет ли простить, но впервые за долгое время увидела перед собой не самоуверенного эгоиста, а своего мужа — человека, которого когда-то полюбила.
***
Прошло два года. Жизнь семьи медленно, со скрипом, но возвращалась в нормальное русло. Вадим сдержал слово. Разговор с матерью был тяжелым, со скандалами и обвинениями, но он выстоял. Людмила Аркадьевна, поняв, что рычаги влияния потеряны, съехала со съемной квартиры и вернулась в свой загородный дом, затаив обиду. Ее визиты стали редкими, короткими и проходили только по приглашению Алисы. Она все еще пыталась отпускать язвительные замечания, но Вадим тут же жестко ее обрывал: «Мама, прекрати. В моем доме я прошу уважать мою жену».
Квартира, ставшая яблоком раздора, так и осталась в 1/2 доле. Алиса и Вадим вместе управляли ею, сдавали в аренду, и деньги по-прежнему копились на счете «на учебу». Но теперь это было по-настоящему общее дело, основанное на взаимном уважении.
Отношения между супругами изменились кардинально. Вадим словно заново открывал для себя жену. Он увидел в ней не просто хозяйку дома и мать его детей, а сильную, умную, решительную женщину, способную постоять за себя и свою семью. Он стал советоваться с ней по всем вопросам, дарить цветы без повода и чаще говорить слова любви. Исчезла его надменная самоуверенность, на смену которой пришла забота и нежность.
Иногда, когда они оставались одни, он обнимал ее и говорил: «Спасибо тебе за тот урок. Это было больно, как операция без наркоза. Но это спасло нас. Спасло меня от самого себя».
Алиса в ответ лишь улыбалась. Она простила мужа, но не забыла тот день. Тот день, когда его жестокие слова «это просто бетон» заставили ее построить неприступную крепость не только вокруг квартиры, но и вокруг своего сердца. Крепость, ключи от которой ему пришлось подбирать заново, доказывая каждый день, что он достоин быть ее хранителем. И каждый раз, когда кто-то из знакомых, знавших их историю, спрашивал ее с восхищением: «Как ты на это решилась?», она лишь загадочно улыбалась. Потому что знала — иногда, чтобы спасти семью, нужно сначала объявить ей войну.