Исторические споры о собственности
Собственность. Слово короткое, но за ним скрывается вселенная страстей. Для одних это основа свободы - свой дом, пусть с кривым забором и облупленной калиткой, но зато "мой". Для других - это символ несправедливости, ведь тот, кто владеет, всегда стоит выше того, у кого пустые руки. И вот здесь возникает вопрос, а не является ли именно частная собственность тем самым яблоком раздора, из-за которого человечество никак не может наесться?
"Собственность есть кража", бросил первым эту искру Прудон, а дальше марксисты раздули из неё пожар. Однако если отмести лозунги, остаётся парадокс, где десятки попыток отменить собственность заканчивались одинаково - она возвращалась. Как пружина, которую можно сжать, но невозможно уничтожить. Почему так?
Россия здесь - учебник в миниатюре. До революции собственность была уделом немногих - дворян, купцов, помещиков. Народ владел землёй "всем миром", но не по-настоящему. Община могла дать участок, могла и забрать. В СССР частную собственность объявили буржуазным пережитком, и всё же каждый крестьянин лелеял свой огород и держал корову во дворе. Власть говорила, что "Это мелочь", но именно эта "мелочь" часто спасала от голода. Было разделение "личной" и "частной" собственности.
В XX веке спор о собственности приобрёл почти религиозный накал. Капитализм возвёл её в ранг святыни, социализм проклинал как дьявольское искушение. И вот мы по сей день живём в мире, где собственность то демонизируют, то почитают как икону. Проклятие или двигатель прогресса? Разве не странно, что одно и то же явление может и разжечь революцию, и подарить человеку чувство свободы?
Как Европа превратила собственность в культ
Историки любят повторять, что Европа стала Европой потому, что собственность перестала быть роскошью и стала правом. В Средние века земля принадлежала феодалам, а крестьянин был к ней прикован, как галерный раб к вёслам. Но в XVII веке в Англии начались огораживания: общинные земли отобрали и передали крупным землевладельцам. Для миллионов крестьян - катастрофа. Для будущей индустриальной революции - благословение.
Парадокс? Безусловно. Но именно изгнанные с земли крестьяне стали рабочей армией фабричной Англии. Хобсбаум метко заметил, что разрушение общинной экономики было насильственным, но оно открыло пространство для личной свободы. Земля превратилась в капитал, а собственность перестала пахнуть только навозом и теперь она блестела машинами, акциями и банковскими счетами.
Французская революция окончательно закрепила эту перемену. В Декларации прав человека и гражданина (1789) прозвучало: "Собственность — священное и неприкосновенное право". Ирония в том, что именно собственность, а не свобода совести или сострадание к ближнему, была названа святыней. Европа решила, что защищать имущество важнее, чем спасать души.
Россия, как всегда, шла особым путём, здесь собственность оставалась милостью власти. Сегодня царь жалует поместье, завтра забирает. Такая "гарантия" порождала хроническую неуверенность - ни крестьянин, ни купец не могли планировать жизнь, если завтра придёт государь с новой прихотью. Экономическое отставание было закономерным, ведь как строить будущее, если твой дом стоит на песке?
Но культ собственности имел и оборотную сторону - нарастало неравенство. Чем священнее становилось право "иметь", тем громче звучал гул недовольных масс. И на этой почве вырос Маркс.
Почему Маркс видел в собственности зло
Для Маркса собственность была не уютным домом с камином, а холодной фабричной трубой. Он видел детей, работающих до изнеможения, а не довольных буржуа с лужайкой. В его логике всё просто: буржуа владеет, пролетарий владеет лишь собственными руками. Вот она, эта пропасть, в которую падает человечество.
Не случайно в "Манифесте" звучит ясная формула:
"Отличительной чертой коммунизма является не отмена собственности вообще, а отмена буржуазной собственности.
Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими.
В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности."
Под этим имелись в виду заводы и капитал, но народ услышал по-другому: "всё общее". Отсюда и пошёл советский эксперимент.
Коллективизация 1930-х довела идею до абсурда, где "частник" объявлялся врагом. Но реальность мстила. В годы НЭПа именно мелкая торговля и частные лавки вытянули страну. А статистика колхозных лет красноречива: большая часть продуктов в деревне шла вовсе не из "общего котла", а с личных огородов.
Получается комичная картина, что на словах частную собственность отменили, а на деле она продолжала кормить страну. Идеология упиралась в стену, бетонную и неприступную, человеческой потребности иметь что-то своё.
Наши дни: собственность маленького человека против корпораций
Казалось бы, вопрос давно решён. Мир живёт по капиталистическим правилам, а частная собственность защищена лучше, чем права человека. Но разве исчез спор? Он лишь сменил декорации.
В XIX веке врагом были буржуа. В XXI веке - корпорации, которые держат в руках не только заводы, но и данные, медиа, целые государства через экономику. Это новые феодалы, только в костюмах от Армани. Томас Пикетти подсчитал, что неравенство растёт быстрее, чем во времена Диккенса. Просто теперь за рабочими не стоит надсмотрщик с кнутом, а алгоритм с контрактом.
Россия здесь снова уникальна. В 1990-е приватизация превратилась в масштабный грабёж, когда собственность отошла в руки кучки олигархов. И до сих пор слово "собственник" звучит для многих как "вор".
Сегодня же государство ищет баланс, чтобы защищать маленького человека с его квартирой и садом, но ограничивать аппетиты корпораций. Личная собственность - это твой дом, твоя дача. Всё остальное - шахматная доска больших игроков. Но как примирить интересы людей и гигантов? Ответа нет.
Можно ли жить без собственности?
История говорит ясно, что сколько бы её ни отменяли, собственность возвращалась. СССР пытался жить без неё и признал её необходимость. Европа сделала её святыней и расплатилась неравенством. Сегодня мы спорим о том же самом, только в новых формах: свобода маленького человека против жадности больших корпораций.
Так нужен ли нам мир без собственности? Или, наоборот, мир без ограничений для неё? Наверное, окончательного ответа не будет никогда. Но одно несомненно: собственность - это зеркало общества. Какая она у нас, такие и мы сами.
А вот где провести грань между личным и общим, между правом владеть и обязанностью делиться - этот вопрос остаётся открытым. И, боюсь, ещё не одно поколение будет ломать копья вокруг него.
