Глубокий, сладкий сон, в котором тонешь как в пуховой перине, был моей единственной наградой за прошедший суматошный день. В квартире царила блаженная, абсолютная тишина, которую не нарушал даже шум машин с улицы — час был неподходящий. Трехкомнатная хрущевка, доставшаяся мне от бабушки, в такие моменты казалась не просто квартирой, а надежной крепостью, убежищем от всего мира. Я жил здесь один, и это одиночество было мне только в радость.
Резкий, пронзительный звук разорвал тишину, как нож холст.
Мозг, затуманенный сном, отказался воспринимать его всерьез. Сердце, не понимая, выдало судорожный, частый ритм, но сознание упрямо твердило, что это приснилось. Возможно, звук из сна наложился на реальность. Или просто почудилось. Я замер, не открывая глаз, вслушиваясь в тиканье собственной крови в висках. Тишина снова сомкнулась, густая и непроглядная.
Я уже начал снова проваливаться в забытье, как звонок повторился.
На этот раз сомнений не осталось. Звук был металлическим, настойчивым и до жути знакомым. Старый дверной звонок системы «дин-дон», который я так и не заменил. Я приподнялся на локте, протирая глаза, и с ненавистью посмотрел в сторону прихожей. В голове сама собой всплыла картинка: темный подъезд, запах пыли и сладковатого винного перегара, и мой сосед снизу, дядя Витя, который вечно путает этажи, возвращаясь с ночной смены или, что случалось чаще, из бара.
Я плюхнулся обратно на подушку, ожидая привычного развития событий. Обычно, не получив ответа, он через пару минут с руганью осознавал свою ошибку и шел ниже. Но сейчас тишина затягивалась. Слишком долго.
С проклятием я сбросил с себя одеяло. Холодный паркет ледяными иглами кольнул в босые ступни. Я потянулся, спина хрустнула с громким, неожиданным звуком. В голове стучала одна-единственная мысль: «Ну вот, сон как рукой сняло. Спасибо, сосед».
Я побрел к двери, на автомате обходя знакомые скрипящие половицы. В голове уже строились планы мести: включить в три часа ночи перфоратор, начать передвигать мебель… Но все это было туманно и лениво, как и все в сонном состоянии.
Рука сама потянулась к механизму — левой к холодной железной ручке, правой к шпингалету защелки. Я уже начал ее отодвигать, мой палец инстинктивно искал кнопку замка, когда из-за двери донесся новый звук.
Не звонок. Скрип.
Тихий, старый, очень знакомый скрип. Именно так всегда открывалась дверь квартиры дяди Вити, потому что петли у него никто никогда не смазывал. Звук был таким отчетливым и узнаваемым, что я мысленно вздохнул с облегчением.
— Ну наконец-то, — пробормотал я себе под нос и отпустил защелку. — Попал, балда.
Разворачиваясь, чтобы идти обратно в постель, я уже предвкушал, как снова уткнусь лицом в прохладную наволочку.
И тут мир взорвался.
Из-за двери раздался вопль. Но это был не крик удивления, не пьяный возглас и не ругань. Это был звук, не имеющий ничего общего с человеческим. Дикий, животный, полный такой невыразимой, запредельной паники и боли, что волосы на затылке встали дыбом мгновенно, а по спине пробежал ледяной, колкий озноб. В этом звуке было что-то хлюпающее, булькающее.
Это длилось всего секунду-две.
И так же внезапно, как и началось, оборвалось.
Наступила абсолютная, мертвая тишина.
Я застыл на полпути к комнате, превратившись в слух. Адреналин ударил в голову, смывая последние остатки сна. Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть. Что это было? Несчастный случай? Сердечный приступ? Но нет, в том крике не было просто боли. В нем был чистый, неразбавленный ужас.
Страх сковал тело, но любопытство оказалось сильнее. На цыпочках, задерживая дыхание, я подкрался к двери. Паркет под босыми ногами теперь казался предательски громким. Я медленно, боясь совершить любой звук, наклонился к дверному глазку.
Сначала я увидел только пустую, плохо освещенную лампочкой на 60 ватт лестничную площадку. Потом мой взгляд упал на пол.
И мир перевернулся.
В трех метрах от моей двери, в неестественной, сломанной позе, лежал дядя Витя. Его конечности мелко и часто подрагивали, будто по ним пропускали ток. Но это было не самое страшное.
На нем… вернее, на его груди и животе, сидело Нечто.
Существо — потому что по-другому это назвать было нельзя. Оно лишь отдаленно напоминало человека, а точнее, худую, долговязую женщину. На ней было белое, но до неузнаваемости испачканное бурыми и алыми пятнами платье. Голова с растрепанными рыжими волосами низко склонилась над лицом лежащего мужчины.
И оно ело.
Просто сидело и с жадностью, с каким-то чавкающим, хлюпающим звуком обгладывало его лицо. Плечи существа подрагивали в такт его жуткому пиршеству. Я видел, как двигается его спина, видел, как трясутся сбившиеся в колтуны волосы.
Мой мозг отказывался верить в увиденное. Это был какой-то больной, кошмарный бред. Но холод двери, упиравшейся в мой лоб, и запах старого дерева и пыли были абсолютно реальны.
Я не мог оторвать глаз. Меня парализовало. Мысли скакали, пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение, но натыкались на непроницаемую стену ужаса. Я должен был вызвать полицию! Но ноги не слушались. Я просто стоял, вросший в пол, и смотрел, как это нечто методично, с аппетитом пожирает моего соседа.
А потом оно перешло к глазам.
Существо откинулось назад, и на мгновение я увидел изуродованное, кровавое месиво, которое секунду назад было лицом. Затем его длинные, грязные пальцы с темными ногтями копнули в глазницу…
Мое собственное желудкое, не справившись с увиденным, резко и судорожно сжалось. Я подавился, и из горла вырвался тихий, сдавленный звук. Не громче шепота. Я мгновенно зажал рот ладонью, глаза от ужаса расширились еще больше.
Но было уже поздно.
Существо замерло. Резко и внезапно, как заводная игрушка, у которой кончилась пружина. Его спина застыла в неестественном изгибе. Оно перестало двигаться.
И затем, с противной, медленной плавностью, его голова начала поворачиваться в мою сторону.
Вот тут мне по-настоящему стало плохо. Ледяное понимание затопило меня: я выдал себя. Этот тихий, жалкий звук… оно его услышало.
Его голова повернулась, и свет лампочки в подъезде упал прямо на его лицо.
И я его увидел.
Слипшиеся грязью и кровью волосы обрамляли бледное, восковое лицо. Но глаза… это были не глаза. Две огромные, абсолютно черные, бездонные пустоты, без единого намека на радужную оболочку или зрачок. Они казались дырами, ведущими в никуда.
А потом оно улыбнулось.
Его рот растянулся гораздо шире, чем должен был бы, обнажая зубы. Они не были человеческими. Длинные, острые, загнутые внутрь, как у акулы, они росли в несколько рядов и были до краев залиты свежей, темной кровью.
Эта улыбка была невыразимо чудовищной. И в тот же миг из горла существа вырвался звук. Это не был рык или шипение. Это был тихий, довольно-насмешливый стон полного удовлетворения.
Мои ноги подкосились. Я не удержался на ногах и грузно рухнул на пол в прихожей, ударившись плечом о тумбу. Боль пронзила тело, но я почти не почувствовал ее. Задыхаясь от страха, я, пятясь, отползал от двери, не в силах отвести от нее взгляд. Я уперся спиной в стену, вжался в нее, словно пытаясь пролезть сквозь нее.
И тогда раздался стук.
Не громкий. Почти вежливый.
Тук-тук.
Ручка двери перед моими глазами резко дернулась вниз. Сначала один раз. Потом еще. А потом она затряслась с такой яростью, что показалось, будто ее вырвут вместе с куском дерева.
Я не мог пошевелиться, не мог издать звук. Я просто сидел и смотрел, как моя крепость, моя надежная дверь, трещит и ходит ходуном под напором неведомой силы.
Следующий удар был уже не по ручке. Что-то тяжелое и массивное с грохотом ударило в саму дверь. Раздался сухой, трескучий звук ломающегося дерева. Дверь прогнулась внутрь, и в щели вокруг замка я увидел тот самый непроглядный мрак, что таился в глазах существа.
Еще один удар. Еще один. Казалось, сейчас вся эта конструкция рухнет мне на голову.
Мое сознание, не выдержав перегрузки, пошло на попятную. Края зрения поплыли, смываясь в черноту. Последнее, что я услышал перед тем, как провалиться в небытие, — это нарастающее, яростное урчание, доносившееся из-за двери, низкое и победное.
Сознание возвращалось медленно и неохотно, как сквозь густой, вязкий сироп. Первым ощущением стала холодная жесткость паркета под щекой. Затем — тупая, ноющая боль в виске и плече, напоминание о падении. Я лежал ничком в темноте прихожей, и несколько долгих секунд мой разум, отказываясь вспоминать, пытался убедить себя, что все это был дурной сон.
Но потом я почувствовал запах.
Слабый, едва уловимый, но оттого не менее отталкивающий — запах медной монеты, ржавого железа и чего-то сладковато-тяжелого, гнилостного. Он висел в воздухе, пропитав собой все.
И тишина. Та самая, звенящая, мертвая тишина, что наступила после крика.
Память обрушилась на меня лавиной: пронзительный звонок, вопль, существо у глазка, его акулья улыбка, чудовищные удары в дверь. Адреналин снова хлестнул по венам, заставив сердце бешено колотиться. Я резко поднял голову, дергаясь от каждого шороха собственного тела.
В квартире было темно, лишь слабый серый свет раннего утра пробивался сквозь щели в шторах, знакомые очертания прихожей. Я замер, затаив дыхание, вслушиваясь. Ни стука, ни скрипа, ни того ужасного урчания. Только собственный предательски громкий пульс в ушах.
Мой взгляд упал на дверь.
Она была цела. Не была выбита, не лежала на полу, как я ожидал увидеть. Но даже в полумраке было видно, что с ней что-то не так. Темный контур двери казался неровным, будто ее изуродовали гигантские когти. Я не решался подойти ближе.
Подполз к окну в гостиной, ухватившись за подоконник, медленно приподнялся и осторожно раздвинул край шторы.
На улице светало. Призрачный рассвет размывал очертания домов, окрашивая небо в грязно-серые тона. Во дворе ни души. Обыденность происходящего за стеклом казалась издевкой, контрастируя с адом, который царил у меня в голове и за той самой дверью.
И тут до меня донесся звук. Не из-за двери. С улицы.
Приглушенные голоса. Неспешные, деловые.
Я снова выглянул, вжавшись лбом в холодное стекло. Внизу, у парадной, стояла машина без опознавательных знаков, но с той небрежной официальностью, что сразу выдает служебный транспорт. Рядом двое мужчин в темной, не по сезону легкой одежде. Один что-то говорил в рацию, второй курил, внимательно оглядывая фасад дома.
Полиция. Они уже здесь.
Облегчение, хлынувшее на меня, было таким всепоглощающим, что я едва не закричал. Слезы выступили на глазах. Кто-то вызвал их. Кто-то услышал. Я не один.
Я отпрянул от окна и бросился к двери, забыв о страхе. Теперь эта дверь была не угрозой, а барьером, отделявшим меня от спасения. Я прильнул к глазку.
Обзор был ограниченным, но я увидел то, что и ожидал: на площадке, прикрытое стандартным желтым брезентом с надписями МЧС, лежало нечто, угадывающееся по контуру как тело. Рядом стоял еще один человек в форме.
И тогда до меня дошло. Они уже все знают. Они работают. И сейчас они позвонят мне, чтобы расспросить, не видел ли я чего.
Как по заказу, раздался резкий, требовательный звонок.
Звук заставил меня вздрогнуть, сердце на мгновение ушло в пятки. Но сейчас это был другой звук — звук спасения. Я глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки, и снова посмотрел в глазок.
За дверью стоял один из тех людей, кого я видел снизу. Строгое, усталое лицо. Он снова нажал на кнопку.
Я потянулся к замку, и мои пальцы наткнулись на что-то не то. Металл защелки и ригелей был испорчен глубокими царапинами, будто по нему водили напильником или точильным камнем. Дерево вокруг глазка было исцарапано, по краям двери шли длинные, неровные борозды, похожие на следы от когтей. Я машинально отдернул руку.
— Кто там? — прокричал я, и мой голос прозвучал хрипло и неуверенно.
— Полиция! Откройте!
Голос был спокойным, но твердым, безразличным. Обычная работа.
Я все еще боялся. Боялся, что это не они. Что это Оно научилось говорить их голосами. Я снова припал к глазку, вглядываясь в лицо человека. Он стоял, ожидая, и потер переносицу, усталым жестом обычного человека, у которого еще не закончился долгий рабочий день. Эта обыденность убедила меня больше любых слов.
Я с трудом, скрипя поврежденными механизмами, отодвинул засов и щеколду, повернул ключ и открыл дверь.
На пороге стоял тот самый мужчина. Его напарник внизу поднял голову и посмотрел на нас. Человек у моей двери показал удостоверение в кожаной кобуре.
— Здравствуйте. Происшествие в вашем подъезде. Можно задать вам несколько вопросов?
Я кивнул, не в силах вымолвить слова, и отступил, пропуская его внутрь. Его взгляд скользнул по внутренней стороне двери, по свежим повреждениям, но он ничего не сказал, лишь достал блокнот.
— Вы находились здесь ночью? Слышали или видели что-то необычное? Шум, крики?
Я заговорил. Сначала сбивчиво, путаясь в деталях, потом, видя его спокойное, внимательное лицо, все быстрее и увереннее. Я выложил ему все. Звонок. Крик. Картину за глазком. Существо. Его улыбку. Удары в дверь. Я говорил, жадно глотая воздух, чувствуя, как с меня спадает груз этого кошмара, ведь теперь его разделят со мной, теперь профессионалы займутся этим делом.
Он записывал, изредка переспрашивая или уточняя детали. Его лицо оставалось невозмутимым. Когда я закончил, он еще секунду молча смотрел на свои записи, потом поднял на меня глаза.
— Существо, — повторил он без всякой интонации. — Вы говорите, оно было похоже на женщину? В белом платье?
— Да! Да! — кивнул я с жаром. — И глаза… совсем черные. И зубы… — мои слова застряли в горле, когда я увидел его взгляд.
Он смотрел на меня не со страхом, не с удивлением, а с усталым, почти профессиональным сожалением. Таким взглядом смотрят на буйного пациента в больнице.
— Я понял, — он закрыл блокнот и сунул его во внутренний карман. — Спасибо, что нашли силы рассказать. Это было большим потрясением для вас. Вы не против, если мы осмотрим вашу дверь? И квартиру?
— Конечно! Смотрите! — я был готов на все, лишь бы он убедился. — Вот, смотрите, что оно сделало с замком! А здесь царапины! Оно пыталось сломать дверь!
Он внимательно, почти не прикасаясь, осмотрел повреждения, кивнул своему напарнику, который подошел и начал фотографировать. Потом они прошлись по квартире, вежливо заглядывая в комнаты. Их глаза скользили по углам, под кроватью, за шкафами — явно не в поисках следов монстра, а в поисках чего-то другого. Пустых бутылок. Странных предметов. Признаков неадекватности.
Когда они вернулись в прихожую, в их молчании уже читался вердикт.
— Вы не принимали накануне никаких лекарств? Успокоительное, снотворное? — спросил он, и его голос был мягким, каким говорят с детьми или сумасшедшими.
— Нет! Я же говорю вам, я все видел! Это было реально! — в моем голосе снова зазвучали паника и отчаяние.
— Я верю, что вы видели нечто очень пугающее, — сказал он, подбирая слова. — Сильный стресс может порождать яркие галлюцинации. Особенно в состоянии между сном и явью. Ваш сосед, Виктор Иванович, был жестоко убит. Вероятно, нападение совершил человек, возможно, под воздействием сильнодействующих наркотиков. Это объясняет и неестественную силу, и жестокость. А ваше сознание, напуганное увиденным, могло… дорисовать картину. Защитный механизм.
— Какие галлюцинации?! — я уже почти кричал, указывая на дверь. — А это?! Это что, тоже мне померещилось?!
— Вандализм, — пожал плечами второй. — Могли и после, пока мы не приехали. Или он сам царапал дверь, пока пытался вломиться. У наркоманов бывают приступы нечеловеческой силы.
Я понял. Они мне не верят. Они уже все для себя решили. Удобная, логичная версия: пьяный сосед, наркоман-убийца и сосед-истерик, насмотревшийся ужастиков.
Меня попросили проехать в участок для дачи официальных показаний. Я говорил там то же самое. Следователь, молодой парень с острым взглядом, сначала слушал внимательно, но когда я дошел до описания существа, он откинулся на стуле и начал качать ручкой. Меня отправили на медицинское освидетельствование. Проверяли на алкоголь, на наркотики, задавали кучу дурацких вопросов о моем психическом здоровье, о семье, о стрессе на работе.
Ко мне везде относились с вежливым, холодным сочувствием, за которым скрывалось одно: «Парень, ты спятил».
Через несколько дней я вернулся в свою квартиру. Пришлось вызывать мастера менять замки и навешивать новую дверь — старую пришлось выбросить, она была безнадежно испорчена. Мастер, орудуя шуруповертом, спросил:
— Вскрывали что ли? Грабители?
— Что-то вроде того, — буркнул я в ответ.
Я пытался вернуться к нормальной жизни, но не получалось. Каждая тень заставляла вздрагивать, каждый ночной звук парализовал страх. Я перестал спать. Сидел ночами у окна, смотрел на подъезд и ждал. Ждал, что оно вернется.
И однажды вечером, возвращаясь из магазина, я подошёл к своей новой, прочной и надежной двери. И обомлел.
Прямо на гладкой белой поверхности, на уровне глаз, было выцарапано слово. Царапины были свежими, глубокими, будто их оставили огромным гвоздем или когтем. Они складывались в одно-единственное слово:
ЖДИ.
Холодный ужас, тысячу раз более сильный, чем в ту ночь, сдавил мне горло. Оно не ушло. Оно знало, что я здесь. Оно играло со мной.
Я в панике вбежал в квартиру, захлопнул дверь, запер все замки и задвижки. Потом залез в платяной шкаф в спальне, зарывшись в груду одежды, и сидел там, не дыша, всю ночь, уставившись в щель между дверцами.
Но ничего не произошло. Ни звонка, ни стука.
Утром, обессиленный и трясущийся, я принял единственное решение. Я позвонил сестре в другой город, наскоро собрал самые необходимые вещи в один рюкзак и уехал на первой же электричке. Квартиру сдал риелтору по доверенности на продажу со всей обстановкой. Я не хотел туда возвращаться. Никогда.
Я думал, что побег спасет меня. Что расстояние имеет значение. Я был наивен.
Прошло полгода. Полгода жизни в крохотной комнатке у сестры, заставленной коробками с ее старыми вещами. Полгода прыжков от каждого скрипа на улице, полуночных кошмаров, от которых я просыпался с застывшим криком в горле, и бесконечных, изматывающих бесед с психотерапевтом, который пытался убедить меня, что все пережитое — лишь порождение стресса.
Я почти начал ему верить. Версия о наркоманe-убийце и моей истерзанной психике была такой удобной, такой земной и понятной. Она не требовала веры в необъяснимое. Я научился жить с этим, как живут с хронической болью, — просто принимая ее как данность.
Как-то раз сестра попросила меня заказать пиццу. Мой телефон сел, а зарядка, как назло, осталась в моей комнате. Я зашел в гостиную к ее старому компьютеру. Пока система загружалась, я смотрел в черный экран и видел в нем свое отражение — осунувшееся лицо, тени под глазами. Я выглядел как сам свой призрак.
Я зашел на свой старый почтовый ящик, чтобы найти логин от сервиса доставки. Папка «Входящие» была завалена спамом, рассылками от интернет-магазинов… и одним письмом. Оно висело самым первым.
Тема была пустой. Адрес отправителя — бессмысленный набор букв и цифр: Дата отправки — три дня назад.
В теле письма не было приветствия, подписи, никаких других данных. Только одна строка, набранная странным, чуть наклонным шрифтом:
«Ты не ждал. Я пришла.»
Сначала я не понял. Подумал, что это какая-то рекламная акция или чья-то дурацкая шутка. Но потом эти слова отозвались в памяти ледяным эхом. Слово, выцарапанное на двери. То самое, что заставило меня бежать.
«Жди».
А теперь — «Я пришла».
Ледяная волна прокатилась по моему телу, сжимая легкие, сковывая пальцы. Это не было спамом. Это было сообщение. Оно знало. Оно знало, где я. Оно читало мои мысли, мою ложную надежду на безопасность.
С диким, животным страхом я удалил письмо, очистил корзину, выдернул шнур из розетки, словно зараза могла просочиться через провода. Сердце бешено колотилось, в висках стучало.
— Все в порядке? — из кухни донесся голос сестры. — Нашел?
— Да… нет… ничего! — выдохнул я, с трудом контролируя голос. — Я… я сейчас!
Мне нужно было на воздух. Нужно было бежать. Куда угодно.
Я выскочил из квартиры, бормоча сестре что-то невнятное о том, что забыл купить сигареты. Я просто шел, не разбирая дороги, заложив руки в карманы, чтобы скрыть дрожь. Я механически сворачивал за углы, уходил все дальше от центра, в тихие спальные районы с частными домами и палисадниками.
Сумерки сгущались, окрашивая небо в лилово-синие тона. В воздухе висела предвечерняя прохлада. Я почти убедил себя, что это был просто нервный срыв, случайное совпадение, переутомление…
И тогда мой взгляд упал на него.
Обычный деревянный дом за обычным деревянным забором. Ничем не примечательный. Но на его калитке, свежей, будто только что сделанной, было выцарапано то самое слово. Тот самый почерк — рваные, глубокие линии, складывающиеся в знакомое послание:
«Жди».
Это был знак. Ловушка. Оно не просто нашло меня. Оно было здесь. Оно окружало меня. Оно играло со мной, как кошка с мышью, помечая территорию, наслаждаясь моим страхом.
Я отшатнулся, споткнулся о бордюр и едва не упал. Паника, настоящая, слепая, сковывающая паника, снова овладела мной. Я развернулся и побежал назад, не оглядываясь, чувствуя, как на спину мне давит чей-то незримый, ужасающий взгляд.
Я не помню, как добрался до квартиры. Дверь захлопнул на все замки, задвинул цепочку, прислонился к ней спиной, пытаясь отдышаться. Сердце выскакивало из груди. Сестра что-то спрашивала из кухни, но я не мог ответить. Я влетел в свою комнату, зашторил единственное окно, вжался в угол, на пол, и сидел там, обхватив колени руками, пытаясь стать как можно меньше.
Я ждал. Я вглядывался в щель под дверью, прислушивался к каждому звуку в доме — скрипу половиц, голосу сестры из телефона, гулу водопровода. Каждый шорох за окном заставлял меня вздрагивать. Я ждал звонка. Ждал стука. Ждал, что свет погаснет и в тишине раздастся то самое урчание.
Но ночь прошла тихо. Слишком тихо. Ничего не произошло. Ни единого звука, который мог бы подтвердить мою паранойю.
И тогда до меня начало медленно доходить. Это и была самая страшная часть игры. Самая изощренная пытка.
Оно сдержало свое обещание из письма. Оно пришло. Но пришло не в дверь, не в окно.
Оно пришло внутрь. В мое сознание.
Оно поселилось в каждой моей мысли, в каждом нервном окончании, в каждой тени, которую я видел краем глаза. Оно заставляло меня ждать каждую секунду каждой ночи. Я стал своим собственным тюремщиком, добровольно заключившим себя в четырех стенах собственного страха.
Я перестал выходить. Перестал отвечать на звонки сестры, стучавшей в мою дверь с тарелкой еды. Я только сидел в темноте и ждал. Ждал своего часа.
Теперь я понимаю. Это существо… оно не питается плотью. Плоть — это просто оболочка, ширма. Оно питается ужасом. Отчаянием. Агонией души. Оно выкалывает глаза не для еды, а чтобы лишить жертву последней возможности увидеть что-то, кроме надвигающейся тьмы. Чтобы страх стал абсолютным, всепоглощающим, единственной реальностью.
Я пишу это не как предупреждение. Бесполезно предупреждать. Я пишу это как исповедь. Как послание в бутылке, брошенной в океан безумия.
Если вы читаете это, значит, оно уже где-то рядом. Возможно, вы уже слышали ночной звонок и списали его на соседа. Возможно, вы уже видели краем глаза тень, которой не должно было быть, или нашли странную царапину на дверном косяке.
Оно не станет ломать вашу дверь. Оно просто оставит на ней знак. А потом начнет стучаться. Не в дерево. В ваше сознание. И вы будете ждать. Вы будете ждать всегда.
Потому что самое ужасное — это не тот момент, когда оно входит. Самый ужасный момент наступает потом. Когда ты понимаешь, что дверь в твое сознание была открыта все это время.
И что ждать больше нечего.
Оно уже здесь.
Время потеряло смысл. Сутки слились в одно бесконечное ожидание. Я сидел на полу в углу комнаты, спиной к стене, чтобы видеть и дверь, и окно. Шторы были плотно задернуты, и только тонкая полоска серого света у пола указывала на смену дня и ночи.
Сестра уже не стучала. Вчера вечером я услышал за дверью ее приглушенный разговор с кем-то, вероятно, с врачом.
— Он не выходит… Не ест… Говорит, что его что-то преследует… После того случая в его старой квартире…
Я замер, прислушиваясь. Голос незнакомца, спокойный, профессиональный:
— Острая параноидальная реакция на травмирующее событие. Понимаю. Дайте ему время. Насильно вытаскивать не стоит, это может усугубить. Оставьте еду у двери.
Они не понимали. Они думали, что я сломлен страхом. Они не знали, что страх — это уже не чувство. Это данность. Это воздух, которым я дышал. Я не боялся его. Я ждал его. И в этом ожидании была своя странная, извращенная ясность.
Оно пришло. Оно было здесь, в стенах этой комнаты, в самом моем разуме. И оно ждало, когда мой ужас достигнет пика, когда он созреет, как плод, и станет достойной пищей.
Я не спал. Дремал урывками, и каждый раз меня будил один и тот же кошмар: я подходил к двери, припадал к глазку и видел с другой стороны один огромный, черный, бездонный глаз, который смотрел прямо на меня.
В одну из таких минут, между сном и явью, я услышал звук.
Не стук. Не скрип.
Тихий, едва уловимый шорох. Будто по подоконнику с внешней стороны провели сухой веткой.
Я замер, превратившись в слух. Сердце заколотилось, сбиваясь с ритма. Я не дышал.
Шорох повторился. Теперь он был четче. Похоже, что кто-то медленно, очень медленно скребет ногтем по стеклу. Один длинный, неторопливый звук, от которого по коже побежали мурашки.
Это было невообразимо. Я жил на четвертом этаже.
Медленно, как во сне, я поднялся с пола. Ноги были ватными, голова кружилась от голода и недосыпа. Я подкрался к окну. Скребущий звук продолжался, теперь к нему добавилось тихое постукивание, словно кто-то перебирал острыми пальцами по стеклу.
Я стоял в сантиметре от шторы, не в силах пошевелиться. Рука сама потянулась к ткани, схватила ее край. И резко дернула на себя.
Стекло было черным от ночи. И на этом черном фоне, вплотную к окну, было лицо.
То самое лицо. Бледное, восковое. Слипшиеся пряди рыжих волос. И два угольных пятна глаз, в которых не отражалось ничего, кроме тьмы.
Оно не пыталось вломиться. Оно не злилось. Оно просто висело в воздухе за стеклом четвертого этажа, упираясь в него длинными, костлявыми пальцами с темными ногтями. Его голова была слегка наклонена, а на губах играла та самая, знакомая мне, чудовищная пародия на улыбку. Удовлетворенная, ждущая.
Мы смотрели друг на друга сквозь стекло. Я — в оцепенении ужаса, оно — с бесконечным, хищным терпением.
И тогда я понял самую страшную правду. Полиция искала маньяка. Врачи искали болезнь. Я искал монстра. И все мы ошибались.
Это не было существом. Это было проявлением чего-то гораздо большего. Древнего. Голодного. Оно пришло не из подъезда и не с улицы. Оно пришло из темноты между мирами, из тишины между мыслями. Оно было воплощенным Страхом, который всегда был здесь, просто ждал своего часа, чтобы явить себя мне.
Стекло под пальцами существа начало меняться. От точки, где касался его длинный ноготь, поползла паутина трещин. Они распространялись беззвучно, искривляясь, образуя причудливые узоры, похожие на иероглифы безумия.
Оно не ломало окно. Оно меняло его суть, подчиняя себе реальность.
И в этот миг что-то во мне переключилось. Паника, сковывавшая все эти дни, вдруг уступила место странному, ледяному спокойствию. Бегство бессмысленно. Сопротивление бесполезно. Это не нападение. Это… визит. Пришло время платы по счету.
Я медленно потянулся к ручке окна. Мои пальцы не дрожали. Существо за стеклом не двигалось, лишь его улыбка стала чуть шире, чуть голоднее.
Я повернул ручку и рывком распахнул окно.
В комнату ворвалась ледяная ночная свежесть. Оно не впорхнуло, не влезло. Оно просто… оказалось внутри. Запах медной крови, старой пыли и сладковатого тления заполнил пространство.
Оно стояло передо мной, касаясь головой потолка, неестественно длинное, тонкое, почти бесплотное. Его черные глаза были теперь на одном уровне с моими.
Я не отступал. Я смотрел в эту бездну. И ждал.
Его рука, холодная и легкая, как ветка мертвого дерева, потянулась к моему лицу. Острый, длинный ноготь коснулся кожи у виска, повел вниз, к уголку глаза. Боль была острой и жгучей, но я не закрывал глаз. Я видел его лицо. Видел голод в этой ужасной улыбке.
Но это был не голод к плоти. Это была жажда. Жажда того, что скрывалось за моим глазом. Моих страхов. Моих кошмаров. Всего, что составляло мою суть за эти месяцы.
Ноготь вошел глубже. Мир на мгновение уплыл в алом тумане. А потом…
Потом не стало боли. Не стало страха. Не стало меня.
Был только бесконечный, всепоглощающий восторг полного, абсолютного исчезновения. Я наконец-то переставал ждать. Я стал тем, чего ждал.
***
Мою сестру через неделю нашли в той самой комнате. Врачи констатировали смерть от истощения и обезвоживания. Говорили, у нее было лицо, искаженное таким нечеловеческим ужасом, что морги не хотели принимать тело.
На стене в комнате, на обоях, рядом с телом, были найдены глубокие царапины. Слово, выведенное чьим-то острым ногтем или чем-то похуже.
«НАСЛАЖДАЙСЯ».
А в моей старой квартире, которую так и не продали, новые жильцы иногда слышат по ночам тихий скребущий звук за окном. Но они не смотрят. Они боятся. И их страх такой сладкий, такой вкусный.
Он питает нас. И мы ждем. Всегда ждем следующего.
Прошло много лет. Достаточно, чтобы история о жестоком убийстве в хрущевке и последующем исчезновении одного из жильцов превратилась в местную легенду. Ее пересказывали на форумах любителей мистики, иногда вспоминали в телепередачах о нераскрытых преступлениях. Для большинства это была просто страшилка.
Квартиру в том доме, в конце концов, купила молодая пара. Они были практичными, современными людьми. Максим и Катя. Им понравилась цена и расположение. Слухи их только забавляли.
— Привидения? Отлично, — смеялся Максим, занося в квартиру коробки. — Сэкономим на кондиционере.
Они сделали ремонт. Снесли старые обои, выбросили ветхую мебель, поменяли все двери и окна, включая то самое, в спальне. От прошлого не осталось и следа. Жизнь вошла в свое русло: работа, планы на будущее, мечты о детях.
Как-то раз, глубокой осенью, Максим задержался на работе. Катя вернулась домой одна. В подъезде, как всегда, было грязно и темно — лампочка на площадке их этажа снова перегорела. Она, кряхтя, вставила ключ в новую, надежную дверь и вошла в тепло и уют своей крепости.
Она приняла душ, поужинала, села смотреть сериал. За окном шумел дождь, ветер гнал по улице опавшие листья.
И вдруг раздался звонок.
Резкий, пронзительный, двухтональный «дин-дон».
Катя вздрогнула. Максим обычно открывает дверь своими ключами.
Она подошла к двери и прильнула к глазку. Снаружи было темно.
— Кто там? — крикнула она.
В ответ — тишина. Лишь завывание ветра в подъездной шахте.
— Макс, это ты? Дурачишься?
Снова тишина. Катя пожала плечами. Наверное, дети балуются. Или померещилось. Она вернулась к дивану.
Минут через двадцать звонок повторился. На этот раз он прозвучал настойчивее, злее. Катя нахмурилась. Это уже было не смешно. Она снова подошла к двери.
— Я сейчас полицию вызову! — сказала она громко, стараясь, чтобы голос не дрожал.
И тогда с другой стороны двери донесся звук. Не голос. Тихий, едва слышный смех. Детский и одновременно старческий, скрипучий, полный какой-то нездоровой, язвительной радости.
У Кати похолодело внутри. Она отступила от двери, схватила телефон. Руки дрожали. Она начала набирать номер Максима.
И тут же ее телефон завибрировал. Пришло новое сообщение. От неизвестного номера.
Сердце у нее упало. Она медленно открыла его.
В сообщении не было текста. Только одна картинка. Черно-белая, зернистая, словно с камеры наблюдения. На ней была изображена она сама. Она стояла спиной к камере и смотрела в глазок своей двери. Снимок был сделан несколько секунд назад.
С улицы донесся звук тормозов, хлопок дверцы машины. Это был Максим. Катя бросилась к окну, отдернула занавеску. Он шел от машины к подъезду, под зонтом.
Облегчение захлестнуло ее. Она побежала открывать ему.
Максим поднимался на лифте. Она уже стояла в прихожей, готовая броситься ему на шею, рассказать обо всем.
Лифт остановился. Раздался звук открывающихся дверей. Послышались его шаги по бетонному полу площадки.
И вдруг они резко оборвались.
Наступила мертвая тишина. Ни крика, ни стонов, ни звука борьбы. Только тихий, скребущий звук, будто по стене кто-то провел чем-то острым.
Катя застыла у своей двери, рука замерла на замке. Ледяной ужас сковал ее. Она боялась пошевелиться, боялась дышать.
Она медленно, медленно наклонилась к глазку.
Снаружи было темно. Но через секунду ее зрение привыкло к мраку. Она увидела прямо перед глазком, вплотную к двери, лицо.
Это было не лицо Максима.
Это было другое лицо. Бледное, с темными впадинами вместо глаз. Оно было обращено не к ней. Оно смотрело куда-то в сторону, в темноту подъезда. И на этом лице застыла улыбка. Широкая, блаженная, полная безмерного, нечеловеческого наслаждения. Улыбка, которую Катя видела лишь однажды — на старой фотографии того самого парня, который исчез здесь много лет назад. Его лицо тогда казалось таким обычным.
Теперь оно было искажено восторгом чудовища.
И тогда Катя поняла. Все. Она поняла, что это не существо пришло тогда в дом. Оно уже было здесь. Оно ждало. Оно искало того, кто сможет выдержать страх, кто сможет вынести такой ужас, что его душа не сломается, а… преобразуется. Станет сосудом. Станет частью чего-то большего.
И оно нашло его. Тогда, много лет назад. И теперь у него был новый сосуд. И новый дом. И новый источник пищи.
Существо на той стороне двери медленно повернуло голову. Его пустые глазницы уставились прямо в глазок. Прямо на Катю. Его улыбка стала еще шире, еще радостнее.
Оно подняло длинный, бледный палец и приложило его к губам в немом призыве к тишине.
А потом повернулось и растворилось в темноте.
Катя не звонила в полицию. Она не кричала. Она отползла от двери и забилась в дальний угол комнаты, где просидела до самого утра.
Утром пришли полицейские. Нашли Максима. Он сидел на лестничной клетке этажом ниже, прислонившись к стене. На его лице застыла та самая, блаженная, нечеловеческая улыбка. Врачи констатировали смерть от остановки сердца. Причина — невыясненна.
Катя ничего не рассказала им. Она молча собрала вещи и уехала из города навсегда.
А в той квартире снова поселились новые жильцы. Молодой человек, который купил ее за бесценок.
Иногда по ночам он просыпается от странного чувства. Ему кажется, что за окном кто-то есть. Что кто-то смотрит на него из темноты. Но он отмахивается от этих мыслей. Он практичный человек.
Он не знает, что его предшественник оставил ему кое-что на прощание. Подарок. Нацарапал его на внутренней стороне дверцы платяного шкафа, в самом дальнем углу, куда новоиспеченный хозяин еще не заглядывал.
Всего одно слово.
«ЖДИ».