В 15 лет я осталась сиротой, и мачеха великодушно позволила мне жить в квартире моего же отца, заставляя отрабатывать каждую тарелку супа. Я сбежала от нее в 17, поступила в вуз и думала, что кошмар позади. Но спустя 8 лет, когда я уже стала успешным архитектором и счастливой женой, она нашла меня. И выставила счет на 3 миллиона рублей за "заботу". Подавая в суд, она была уверена, что я — бедная сиротка без гроша за душой. Она и не подозревала, что все эти годы я хранила одну страшную тайну о ней и о деньгах моего отца...
***
Меня зовут Марина, мне 25, я архитектор. Моя работа — создавать пространства, в которых людям будет комфортно и безопасно. Ирония в том, что все свое детство я прожила в пространстве, где не было ни того, ни другого. Недавно я получила официальное письмо. Это был не очередной спам и не поздравление с недавней свадьбой. Это был иск в суд на три миллиона рублей от моей мачехи — женщины, которая взяла меня на воспитание после смерти отца. Она посчитала, что мое успешное замужество и начало карьеры — отличный повод выставить мне счет за мое "содержание". Она ошиблась. Она не учла, что за годы жизни с ней я научилась не только строить здания, но и выстраивать непробиваемую защиту.
Все началось не здесь. Все началось в нашем светлом, уютном мире, в "сталинке" с высокими потолками, где пахлó папиными сигаретами, мамиными духами и свежей выпечкой. Папа, Игорь, был инженером на местном заводе — человеком с золотыми руками и тихой, уверенной улыбкой. Мама, Лена, преподавала русский и литературу в гимназии. Я была их единственной, обожаемой дочкой, центром их вселенной. Мое детство — это дача, где я сбивала коленки, гоняя на велосипеде, это вечера, когда папа чинил что-то на кухне, а мама проверяла тетради, и я сидела между ними, рисуя в альбоме.
Папа говорил: "Маринка, голова у тебя светлая, как у матери, а характер — мой, упрямый. Далеко пойдешь". Он мечтал, что я стану архитектором, и постоянно приносил мне книги о знаменитых зданиях. Мы вместе строили невероятные замки из конструктора, и он объяснял мне, что такое аркбутан и почему важно правильно рассчитать нагрузку на опоры. Я впитывала все как губка, мечтая, как однажды построю самый красивый дом для нас троих.
Беда пришла, когда мне было 11. Мама возвращалась с работы все более бледной. Сначала списывали на усталость, а потом она просто не смогла встать с кровати. Диагноз прозвучал как приговор — агрессивная форма лейкемии. Наша светлая квартира наполнилась запахом лекарств. Папа забросил свои чертежи, все его силы уходили на борьбу за мамину жизнь. Я видела, как он седел на глазах, как осунулось его лицо. Я старалась помогать: научилась варить куриный бульон, делала уколы, которым меня научила медсестра из районной поликлиники, и часами сидела у маминой кровати, читая ей вслух Чехова. "Ты мое солнышко, — шептала она слабеющим голосом. — Обещай, что не бросишь свою мечту".
Она ушла тихим осенним вечером. Папа нашел меня спящей в кресле у ее кровати. Он не плакал. Он просто обнял меня так сильно, что захрустели кости, и долго молчал. С этого дня наш мир потерял цвет. Папа замкнулся, ушел в работу с головой, пытаясь заглушить боль. Я тоже повзрослела в одночасье. В 12 лет я полностью вела хозяйство, ходила за продуктами, готовила ужины и следила, чтобы папа не забывал поесть. Мы стали двумя тенями в большой квартире, полной воспоминаний.
Через год в нашей жизни появилась Светлана. Она работала в бухгалтерии на том же заводе. Яркая, громкая, с ослепительной улыбкой и хищным блеском в глазах. Она была полной противоположностью моей тихой, интеллигентной мамы. Папа, измученный горем и одиночеством, увидел в ней спасение. "Марина, пойми, мне тяжело одному, — говорил он, избегая моего взгляда. — Светлана хорошая женщина. Она будет заботиться о нас".
Я не верила ни единому его слову. Я видела, как она смотрит на нашу квартиру, на мамины антикварные сережки, которые папа хранил в шкатулке. Но я молчала. Ради папы. Ради его робкой надежды снова стать счастливым. Они расписались быстро, без торжеств. И в наш дом вошла чужая женщина, которая с первого дня начала устанавливать свои порядки, шаг за шагом вытесняя память о моей матери.
***
Светлана переехала к нам со своим сыном от первого брака, Димой, который был на два года старше меня. С ее приходом атмосфера в доме изменилась до неузнаваемости. Первым делом она сделала "косметический ремонт" в гостиной. Мамины книжные шкафы из темного дерева, которые папа делал на заказ, она безжалостно выставила на "Авито", заменив их безликой белой стенкой из ИКЕА. Мамины фотографии в рамках исчезли с комода. "Нужно жить настоящим, а не прошлым", — заявила она папе, и тот лишь устало кивнул.
Моя комната стала моим единственным убежищем. Но и туда она пыталась проникнуть. "Что за пылесборники? — морщила она нос, указывая на мои архитектурные модели. — Девочка должна увлекаться танцами, вышивкой. А ты как мальчишка". Я молча сносила ее нападки, пряча обиду глубоко внутри. Папа, казалось, ничего не замечал. Он много работал, а вечера проводил перед телевизором с бутылкой пива, пока Светлана что-то оживленно щебетала ему на ухо. Он отдалился, будто между нами выросла стеклянная стена.
Отношение ко мне и к Диме было кардинально разным. Диме покупали новые гаджеты, фирменную одежду. Когда я просила деньги на новые джинсы, потому что старые стали коротки, Светлана вздыхала: "Марина, твой отец не миллионер. Надо быть скромнее". При этом через день она могла купить себе новую сумочку или сапоги. Еда в доме тоже стала делиться на "общую" и "для своих". В холодильнике появились полки с деликатесами, к которым мне было запрещено прикасаться. "Это для Димы, ему нужно хорошо питаться, он растет", — отрезала Светлана, когда я однажды потянулась за йогуртом.
Все изменилось, когда мне исполнилось 15. Папа внезапно умер. Сердечный приступ на работе. В один миг я осталась круглой сиротой. На похоронах Светлана играла роль убитой горем вдовы так убедительно, что ей сочувствовали все. Она обнимала меня перед папиными коллегами и шептала: "Не волнуйся, девочка моя, я тебя не брошу".
Ее маска спала на следующий день после похорон. "Так, слушай сюда, — сказала она, усадив меня на кухне. — Квартира теперь моя. Твой отец был умным человеком и оставил дарственную на меня. Но я великодушно позволяю тебе здесь жить. Пока что. Но за все нужно платить". С этого дня моя жизнь превратилась в ад. Она забрала все деньги, которые люди дали "на похороны", сказав, что это компенсация ее затрат. Она заставила меня отдать ей мамины золотые украшения, которые папа хранил для меня. "Тебе они без надобности, а мне нужно Диму на ноги ставить".
Теперь я была не просто падчерицей, а бесплатной домработницей. Я убирала всю квартиру, готовила еду для нее и Димы, стирала их вещи. Любая провинность каралась лишением ужина или унизительными криками. "Ты живешь в моем доме, ешь мой хлеб, так что будь добра отрабатывать!" — кричала она, если находила пылинку на полке. Я начала понимать, что моя мечта стать архитектором под угрозой. Деньги на репетиторов или подготовительные курсы мне никто бы не дал. Я должна была вырваться отсюда, и единственным шансом был бюджет в хорошем вузе. Я начала готовиться к ЕГЭ сама, по ночам, когда все засыпали. Книги стали моими единственными друзьями. Я училась с остервенением, потому что знала: мой единственный билет на свободу — это высокий балл на экзамене.
***
Жизнь в доме Светланы стала невыносимой. Каждый день начинался и заканчивался упреками. "Опять свет в своей комнате жжешь до полуночи! Думаешь, электричество бесплатное?", "Съела лишний кусок колбасы — считай, обокрала меня!". Она создавала вокруг меня атмосферу тотальной вины за мое существование. Дима, ее сын, наслаждался своим положением и всячески меня унижал, особенно когда рядом не было матери. Он мог испортить мои чертежи, спрятать учебники перед контрольной или распускать обо мне грязные слухи в школе. Я чувствовала себя запертой в клетке.
Спасение пришло оттуда, откуда я не ждала. В нашей школе была замечательная учительница черчения, Ольга Петровна, женщина старой закалки, строгая, но справедливая. Она заметила мои способности и то, с каким отчаянием я вгрызаюсь в учебу. "Марина, у тебя талант от Бога, — сказала она мне однажды после уроков. — Но я вижу, что у тебя что-то не так дома. Глаза у тебя как у затравленного зверька".
Я не выдержала и разрыдалась прямо в классе, среди парт и стопок ватмана. Я рассказала ей все: про Светлану, про унижения, про страх остаться на улице. Ольга Петровна выслушала молча, лишь крепче сжимая мою руку. "Так, девочка, слезами горю не поможешь, — сказала она решительно. — Таланты не должны пропадать из-за таких... мегер. Будем бороться".
Она стала моим ангелом-хранителем. Ольга Петровна начала заниматься со мной черчением и композицией после уроков, абсолютно бесплатно. "Это мой вклад в твое будущее", — говорила она. Она приносила мне из дома профессиональные карандаши, рапидографы, дорогую бумагу. Она нашла в своих старых связях профессора из Строительного университета и показала ему мои работы. Профессор был впечатлен и сказал, что с такими данными я просто обязана поступать на бюджет.
Эта поддержка окрылила меня. У меня появилась цель и союзник. Я стала меньше реагировать на нападки Светланы, воспринимая их как неизбежный фон. Я знала, что нужно просто продержаться до выпускного. Однако Светлана, видя мои успехи в учебе, становилась все злее. "Ишь, в архитекторы метит! Думаешь, в сказку попала? — шипела она. — Ни копейки на твое образование я не дам! Пойдешь после школы в ПТУ на швею, хоть какая-то польза будет!".
Однажды вечером, убирая в папином старом шкафу, я наткнулась на металлическую коробку из-под печенья, засунутую далеко на антресоль. Внутри я нашла документы, которые перевернули все. Там лежала папина сберегательная книжка, открытая на мое имя, с последней записью о внушительной сумме, внесенной за неделю до его смерти. И главное — страховой полис с завода. Оказывается, у папы была оформлена страховка жизни, и в случае его смерти выгодоприобретателем была указана я, его единственная дочь. Сумма была огромной, ее с лихвой хватило бы на покупку квартиры и оплату обучения в любом вузе. Я поняла, что Светлана знала об этих деньгах. И она их получила, ведь для оформления наследства требовалось свидетельство о смерти, которое было у нее. Она просто украла мое будущее.
С дрожащими руками я сфотографировала все документы на свой старенький телефон и отправила снимки на почту Ольге Петровне. "Никому ни слова, — написала она в ответном сообщении. — Особенно дома. Спрячь документы. Твой главный козырь — внезапность". В ту ночь я впервые за долгое время почувствовала не страх, а холодную, расчетливую ярость. Я поняла, что буду бороться не только за мечту, но и за справедливость.
***
Последний год в школе пролетел как в тумане. Я жила двойной жизнью. Днем — прилежная ученица, ночью — боец, готовящийся к решающей битве. Ольга Петровна стала для меня не просто наставником, а настоящей семьей. Мы вместе готовились к творческому конкурсу в Строительном, который давал дополнительные баллы при поступлении. Я ночевала у нее, когда Светлана устраивала очередной скандал и выгоняла меня из дома "проветриться".
Светлана, чувствуя, что я ускользаю из-под ее контроля, усилила давление. "После школы пойдешь работать на кассу в "Пятерочку", — заявила она однажды за ужином. — Будешь отдавать мне всю зарплату за проживание. Хватит сидеть на моей шее". Я молча кивала, а сама подала документы в три лучших архитектурных вуза страны — в Москве, Питере и в нашем городе.
Результаты ЕГЭ пришли в конце июня. У меня были высочайшие баллы по всем предметам. Творческий конкурс я тоже выиграла. Меня были готовы зачислить на бюджетное отделение во все три университета. Я выбрала Москву. Это было дальше всего от Светланы.
В тот день, когда на сайте вуза появился приказ о моем зачислении, я почувствовала, как с плеч упал тяжеленный груз. Я свободна. Оставалось только дожить до отъезда. Я сказала Светлане, что еду в Москву "поступать в колледж на дизайнера", намеренно принизив свои достижения. Она лишь хмыкнула: "Ну-ну, посмотрим, как ты там одна выживешь. Через месяц приползешь обратно". Она даже не поинтересовалась, куда именно я еду и где собираюсь жить. Ей было все равно.
Собирать вещи было легко — их у меня почти не было. Самым ценным был тубус с моими чертежами и старый папин альбом с фотографиями. Ольга Петровна дала мне денег на билет и на первое время. "Звони мне каждый день, — сказала она, обнимая меня на вокзале. Ее глаза были на мокром месте. — Помни, ты не одна".
Переезд в Москву был как глоток свежего воздуха. Я поселилась в общежитии. Моя комната была не большой, с двумя соседками, но она казалась мне раем после жизни в постоянном страхе. Я с головой ушла в учебу. Бессонные ночи над проектами, лекции знаменитых профессоров, новые друзья, которые восхищались моими работами, а не считали их "пылесборниками" — я была по-настоящему счастлива.
Я устроилась на подработку в кофейню, чтобы иметь карманные деньги. Жизнь была трудной, но своей. Я почти забыла о Светлане. Она не звонила и не писала, и я была этому только рада. На каникулы я ездила не домой, а к Ольге Петровне. Мы сидели на ее маленькой кухне, пили чай, и я взахлеб рассказывала о своей новой жизни.
На втором курсе я познакомилась с Андреем. Он учился на курс старше, был звездой нашего факультета, победителем нескольких конкурсов. Умный, начитанный, с потрясающим чувством юмора. Он вырос в профессорской семье, его родители были воплощением московской интеллигенции. Я боялась, что он не воспримет всерьез девочку-провинциалку из общежития. Но он разглядел во мне нечто большее. Мы могли часами говорить об архитектуре, гулять по городо, и он показывал мне скрытые от глаз туристов дворики и здания с удивительной историей.
Когда наши отношения стали серьезными, я решилась рассказать ему свою историю. Я показала ему фотографии документов, которые хранила в облаке. Андрей был в ярости. "Марина, это же уголовное преступление! — сказал он. — Мошенничество в особо крупном размере! Она не просто украла твои деньги, она украла твое детство. Ты должна подать в суд". Мысль о суде пугала меня. Я не хотела снова погружаться в эту грязь. Я просто хотела забыть Светлану как страшный сон. "Подумай об этом, — сказал Андрей. — Это не месть. Это справедливость. Ради памяти твоего отца".
***
Годы в университете пролетели незаметно. Я была одной из лучших студенток на курсе. Мой дипломный проект — концепция реновации старого речного вокзала в моем родном городе — получил высшую оценку и был отмечен на всероссийском конкурсе. Меня сразу после выпуска пригласили на работу в крупное архитектурное бюро. Андрей к тому времени уже открыл свою небольшую, но успешную студию. Мы решили пожениться.
Его родители, интеллигентные и тактичные люди, приняли меня как родную. Узнав мою историю, они были шокированы, но окружили меня такой заботой и теплом, что я впервые за много лет почувствовала себя частью настоящей семьи. Мы начали планировать свадьбу — скромную, для самых близких. Я решила, что из моей "прошлой" жизни я приглашу только Ольгу Петровну.
Я не общалась со Светланой с самого отъезда. Знала только из редких разговоров со старыми соседями, что Дима так никуда и не поступил, перебивается случайными заработками и периодически попадает в неприятные истории. Светлана, по слухам, сильно сдала, растеряла свою показную яркость.
За месяц до свадьбы мне на телефон пришло сообщение с незнакомого номера: "Марина, это Света. Нам надо поговорить. Срочно". У меня внутри все похолодело. Я не отвечала, но сообщения продолжали приходить, становясь все более настойчивыми. Наконец, она позвонила. Я сбросила. Она позвонила снова. И снова. Андрей взял у меня телефон. "Алло. Марина не может сейчас говорить. Что вы хотели?"
Ее голос в трубке был визгливым и требовательным. "Передай этой неблагодарной, что она мне должна! Я ее растила, кормила, а она сбежала, даже спасибо не сказала! У меня сейчас трудные времена, пусть вернет долг!" Андрей спокойно ответил, что она, должно быть, ошиблась номером, и повесил трубку. "Блокируй ее", — сказал он мне.
Но это было только начало. Через неделю мне на электронную почту пришло письмо. К нему был прикреплен файл — отсканированный документ, напечатанный на компьютере. Заголовок гласил: "Счет за содержание и воспитание несовершеннолетней Марины Игоревны". Дальше шел подробный список "расходов" за шесть лет:
- Проживание и коммунальные услуги: 1,200,000 рублей.
- Питание: 950,000 рублей.
- Одежда и личные вещи: 450,000 рублей.
- "Моральная компенсация" за трудности воспитания "трудного подростка": 400,000 рублей.
Итоговая сумма, обведенная красным, была почти 3 миллиона рублей.
В конце письма была приписка: "Если в течение двух недель ты не свяжешься со мной для обсуждения графика погашения долга, я буду вынуждена обратиться в суд. У меня есть свидетели, которые подтвердят, какие жертвы я принесла, чтобы вырастить тебя".
Я сидела перед экраном ноутбука, и у меня тряслись руки. Это было так абсурдно, так дико, что походило на дурной сон. Андрей, прочитав письмо, нахмурился. "Она блефует. Ни один суд в мире не примет такой иск. Но она может потрепать тебе нервы". Он тут же позвонил своему другу-адвокату.
Адвокат, выслушав историю и изучив "счет", рассмеялся. "Это, конечно, цирк. Но ваша мачеха, похоже, в отчаянии. Советую пока ничего не отвечать. Если она действительно подаст в суд — это будет ее самой большой ошибкой. Потому что тогда мы сможем подать встречный иск. У вас ведь сохранились те фотографии документов?"
Я кивнула. Они были в надежном месте. "Отлично, — сказал адвокат. — Тогда ждем ее хода. И поверьте, в этой партии у нас на руках все козыри". Несмотря на его уверенность, мне было тревожно. Призрак прошлого, который я так старательно пыталась похоронить, вернулся и снова пытался отравить мою жизнь.
***
Свадьба прошла как в сказке. Рядом были любящий муж, его прекрасная семья, моя дорогая Ольга Петровна, приехавшая из родного города, и наши друзья. В этот день я чувствовала себя абсолютно счастливой и защищенной. Я почти убедила себя, что письмо Светланы было просто актом отчаяния, пустой угрозой.
Но через месяц после свадьбы, когда мы вернулись из свадебного путешествия, в почтовом ящике нас ждала официальная повестка. Светлана действительно подала в суд. Исковое заявление было составлено на удивление грамотно — видимо, она нашла какого-то юриста. Она требовала взыскать с меня 3 миллиона рублей в качестве "неосновательного обогащения", утверждая, что я, проживая у нее, получала полное материальное обеспечение, а теперь, став успешным специалистом, "морально обязана" компенсировать ей затраты.
Паника, которую я испытала, была почти такой же сильной, как в детстве. Все вернулось: чувство вины, страх, ощущение себя "должницей". Андрей крепко обнял меня. "Тише, тише. Мы же этого ждали. Помнишь, что сказал адвокат? Это ее ошибка, не наша".
Наш адвокат, Вадим, отреагировал спокойно. "Прекрасно. Теперь играем по-настоящему". Он немедленно подготовил отзыв на иск, в котором мы полностью отрицали все требования. А затем он сделал главный ход — подал встречное исковое заявление. Мы требовали признать Светлану недобросовестным опекуном и взыскать с нее все средства, полученные ею после смерти моего отца: деньги со сберегательной книжки и всю сумму страховой выплаты с завода, плюс проценты за годы незаконного пользования этими средствами. Общая сумма нашего иска приближалась к 8 миллионам рублей.
В качестве обеспечительной меры Вадим попросил суд наложить арест на ту самую квартиру, в которой жила Светлана. "Дарственная, о которой она говорила, скорее всего, липа, или была подписана под давлением, — объяснял он. — Но даже если квартира ее, мы докажем, что она была куплена или содержалась на деньги, украденные у тебя. Так что без крыши над головой она не останется, но и продать ее, чтобы избежать выплаты долга, не сможет".
Подготовка к суду была тяжелым испытанием. Мне пришлось снова и снова пересказывать Вадиму все детали моей жизни у Светланы. Мы нашли старых соседей, которые согласились дать показания. Ольга Петровна предоставила письменную характеристику и была готова выступить в суде. Самым сложным было то, что Вадим настоял на запросе официальных документов: выписки с банковских счетов Светланы за все эти годы, документов из страховой компании и архивов завода.
То, что мы обнаружили, было еще хуже, чем я предполагала. Светлана получила страховую выплату — огромную по тем временам сумму — через два месяца после смерти папы. Деньги со сберкнижки она сняла в тот же день. В последующие годы на ее счетах отражались крупные покупки: новая машина для Димы, дорогая бытовая техника, регулярные поездки на курорты. Она жила на широкую ногу, пока я донашивала старые вещи и считала копейки на школьные обеды. Она не просто украла мои деньги, она цинично транжирила их на себя и своего сына, пока я жила в нищете и унижении.
"Теперь все, — сказал Вадим, раскладывая перед собой пухлую папку с документами. — У нас есть все. Она сама залезла в петлю. Нам остается только затянуть ее". День суда был назначен. Я знала, что мне придется посмотреть ей в глаза. Но на этот раз я не была одинокой, напуганной девочкой. Рядом со мной были мой муж, моя новая семья и закон.
***
Зал суда показался мне холодным и гулким. Я сидела рядом с Вадимом, Андрей крепко держал меня за руку. Напротив сидела Светлана со своим адвокатом. Она сильно изменилась: постарела, поблекла, от былой уверенности не осталось и следа. Она избегала смотреть мне в глаза. Дима тоже был здесь, в качестве свидетеля с ее стороны. Он сидел в углу, уткнувшись в телефон.
Процесс начался. Адвокат Светланы произнес пафосную речь о святости семейных уз, о жертвенности его клиентки, которая "взяла на себя бремя воспитания чужого ребенка". Он пытался представить меня как черствую и неблагодарную эгоистку, которая бросила "любящую мачеху" в трудную минуту.
Потом вызвали Светлану. Она говорила заученный текст о том, как ей было тяжело, как она "отрывала от себя последнее", чтобы я была "одета, обута и накормлена". Когда ее адвокат спросил, почему же она решила подать в суд, она пустила слезу: "Я не от хорошей жизни. Сын болеет, нужны деньги на лечение. Я думала, у Марины совесть проснется".
Настала очередь Вадима. Он был спокоен и методичен. "Скажите, пожалуйста, — обратился он к Светлане, — вы получали какие-либо выплаты после смерти вашего покойного мужа, Игоря?". Светлана замялась. "Ну, какие-то копейки... пенсия по потере кормильца".
И тут Вадим начал выкладывать на стол судьи документы один за другим. "Копейки, говорите? — голос Вадима звенел от ледяного спокойствия. — Вот документ о получении вами страховой выплаты в размере пяти миллионов рублей. А вот — о снятии полутора миллионов со счета, открытого на имя вашей падчерицы. Не могли бы вы пояснить суду, на что были потрачены эти 'копейки'?
Лицо Светланы стало белым как полотно. Она что-то лепетала про "непредвиденные расходы", "ремонт квартиры". Вадим вызвал свидетелей: нашу старую соседку, которая рассказала, как Светлана хвасталась новой норковой шубой через полгода после смерти папы. Выступила Ольга Петровна, которая подтвердила, что я ходила в обносках и она сама покупала мне все для учебы.
Когда пришла моя очередь говорить, я посмотрела прямо на судью — пожилую, уставшую женщину с умными глазами. Я не кричала и не плакала. Я просто спокойно рассказала свою историю. О том, как считала каждый кусок хлеба. О том, как ночами учила уроки, чтобы вырваться. О папиной мечте и о том, как у меня ее пытались отнять.
Последним ударом стал вызов свидетеля, которого никто не ожидал. Вадим вызвал Диму. Тот вышел неохотно. "Скажите, — спросил Вадим, — ваша мама говорила вам, что у вашей сводной сестры были деньги от ее родного отца?" Дима молчал, глядя в пол. "Отвечайте на вопрос!" — строго сказала судья. И он сломался. "Да, говорила, — пробормотал он. — Она сказала, что это теперь наши деньги. Что ее отец нам их 'задолжал' за то, что мама на него лучшие годы потратила".
В зале повисла тишина. Светлана закрыла лицо руками. Судья объявила перерыв. Когда заседание возобновилось, ее голос был тверд как сталь. "Суд рассмотрел все материалы дела. В иске гражданки Светланы отказать в полном объеме за необоснованностью. Встречный иск гражданки Марины удовлетворить. Взыскать с ответчицы полную сумму присвоенных денежных средств с учетом инфляции и процентов. Также суд выносит частное определение о передаче материалов дела в прокуратуру для проверки на наличие признаков преступления по статье 'Мошенничество в особо крупном размере'".
Это был конец. Я смотрела на сгорбленную фигуру Светланы и не чувствовала ни злорадства, ни радости. Только пустоту и грусть. Мы вышли из зала суда. Андрей обнял меня. "Все кончено. Ты победила".
Я стою на балконе нашей с Андреем квартиры. Внизу шумит Москва — город, который дал мне новую жизнь. Я больше не оглядываюсь назад. Мое прошлое сделало меня сильнее, но оно больше не определяет мое будущее. У меня есть любимый человек, любимая работа и целая жизнь впереди, чтобы строить красивые дома и создавать свой собственный, теплый и светлый мир. Тот, который у меня однажды отняли, но который я смогла построить заново. И в этом мире нет места для долгов и счетов за сиротство. Только для любви и созидания.