Напротив дома Махониных раскинулась пустошь, упиравшаяся в стену заброшенного склада. Шагах в пяти от стены высились футбольные ворота без сетки. Днем здесь играли мальчишки, а вечером, незадолго до заката солнца, когда на одиноком столбе у стены загорался неяркий фонарь, на пустошь выходил Борис Махонин. Отмерял от линии ворот одиннадцать шагов, опускал мяч на землю и бил изо всей силы. Мяч отскакивал от стены, Борис снова бил, опять бил — и так до тех пор, пока не выбивался из сил. Потом принимал ледяной душ и ложился спать, чтобы рано утром сесть за руль грузовика.
Четыре года назад Борис потерял жену и дочь, утонувших в реке там, где она широкой бурной петлей поворачивает к лесу. На следующий день после похорон он пьяный и босой вышел на пустырь и бил, бил по мячу, пока не упал лицом в лужу. Но больше его нетрезвым не видели. С той поры он даже зимой выходил по вечерам с мячом под мышкой, чтобы пробить сотню одиннадцатиметровых, иначе не мог заснуть.
Когда-то он играл в нападении за городскую команду, а когда дочь подросла, гонял с ней мяч на пустыре. Катя была цепким вратарем. Теперь Борис играл без вратаря и без оглядки на пустой дом.
Иногда на пустыре появлялась зрительница — Аглая Торопова, когда-то первая городская красавица, а сейчас — измученная мужем-пьяницей мать Ксении, страдавшей эпилепсией. Она жила в доме на другой стороне улицы, рядом с заброшенным складом.
Аглая садилась по-турецки в траву, курила и мрачно наблюдала за взмокшим Борисом, разбегавшимся для удара, и за мячом, который летел то низко над землей, то в девятку, а то и в штангу. Борис с остервенением бил по мячу снова и снова, Аглая курила сигарету за сигаретой, а потом они расходились — Борис под ледяной душ, Аглая в крошечную комнату дочери, где спала на полу, чтобы не встречаться с мужем.
Тем вечером, когда Борис вернулся с кладбища, где по воскресеньям проведывал своих, Аглая, поджидавшая его на пустыре, сказала:
— А давай я на ворота встану.
— В юбочке и блузочке?
— Ничего.
— Ну становись.
Ударил — она поймала.
Снова ударил — опять она поймала.
Посопел, ударил с силой — Аглая прыгнула, пытаясь поймать мяч, и упала.
— Еще?
— Давай.
Мяч попал ей в живот. Аглая согнулась.
— Как ты?
Она усмехнулась и бросила Борису мяч.
— Понравилось? - спросил Борис, когда она снова вернула мяч.
Растрепанная, перепачканная, раскрасневшаяся, Аглая тяжело дышала и улыбалась.
— Давно у меня не было хорошего секса.
Борис покачал головой, сдерживая улыбку, взял мяч под мышку и ушел домой.
Они играли в футбол все лето.
Иногда Аглая приводила с собой дочь, которая смирно играла во что-то в траве, изредка поглядывая то на мать, то на соседа.
В конце августа Борис сказал:
— Выходи за меня, что ли.
— А Ксения?
— Бери с собой.
Аглая вытерла нос ребром ладони, размазав грязь по лицу, и покачала головой.
— Мы ж с ним в церкви венчались все-таки.
— Так и будешь его терпеть? До смерти?
— Ну у нас с ним соревнование — кто сдохнет первым.
— Но ты все ж подумай. - Помолчал. - Завтра тебя ждать?
— Хорошо. - Вдруг положила руку на мяч, который он прижимал к животу. - Дождись.
— Дождусь.
Шмыгнув носом, она резко отвернулась, взяла дочь за руку и повела домой.
Борис смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду.
Дома он, как обычно, принял ледяной душ, съел бутерброд с сыром, запил холодным чаем, поцеловал фотографию дочери, выключил свет, содрогнулся и заплакал, прижимая к лицу огромные ладони, пахнущие мылом.