Осень в тот год выдалась на редкость хмурой и дождливой. Оля спешила от машины к подъезду, сгибаясь под тяжестью двух переполненных сумок. Влажный ветер бил в лицо, и она уже мысленно корила себя за то, что не сделала лишний разворот, чтобы подъехать прямо ко входу. Пакеты впивались в пальцы, а до дома оставалось еще добрых пятьдесят метров.
И тут одна из сумок не выдержала — ручка лопнула с тихим хрустом, и апельсины покатились по мокрому асфальту.
— Вот черт, — выдохнула она с досадой, пытаясь подобрать рассыпавшиеся покупки, не выпуская из рук вторую сумку.
— Разрешите помочь?
Над ней склонился незнакомый мужчина. Он подхватил один из апельсинов и протянул ей. В его голосе не было навязчивости, лишь спокойная готовность помочь.
— Спасибо, — смущенно улыбнулась Оля. — Неловко как-то.
— Пустяки. Давайте я вам донесу. Вижу, нелегко вам.
Он без лишних слов взял обе сумки, включая ту, что была с надорванной ручкой, уверенно придерживая ее снизу. Они пошли к подъезду. Мужчина оказался разговорчивым. Он шутил про коварство пластиковых пакетов и про то, что осень — не время для героизма. Звали его Алексей. Разговор был легким, ни к чему не обязывающим. Он помог донести сумки до лифта, пожелал хорошего дня и ушел.
Оля тогда не придала этой встрече особого значения. Поблагодарила судьбу за небольшую помощь в неудачный день и забыла. Мысли были заняты другими вещами — работой, бытом, жизнью после развода, которая потихоньку налаживалась.
Судьба, однако, распорядилась иначе. Спустя несколько дней Оля зашла в небольшой продуктовый у дома. Выбрав йогурт и хлеб, она повернулась к кассе и почти столкнулась с кем-то грудью.
— Осторожнее… О! Это снова вы! — раздался знакомый голос.
Перед ней стоял тот самый Алексей. Он улыбался, и в его глазах читалось искреннее удивление.
— Весь мир в труху, а мы встречаемся в хлебном отделе, — рассмеялась Оля.
— Значит, такова воля вселенной. Знакомиться, так знакомиться. Оля, да? — он прекрасно помнил ее имя.
— А вы — Алексей.
Вечером того же дня они встретились снова, нарочно, чтобы прогуляться по опустевшим осенним улицам. Разговор лился сам собой. Оба были в свое время обожжены, оба с осторожностью смотрели на новые отношения, и это общее понимание боли сближало их. Они говорили обо всем на свете — о книгах, о кино, о сложностях воспитания детей, о том, как странно и трудно начинать все с чистого листа.
Прошла неделя. Их случайное знакомство переросло в теплую, доверительную дружбу, а затем и в нечто большее. Появились робкие надежды, тихая радость от встреч, ожидание звонка. Оля начала ловить себя на мысли, что впервые за долгое время она чувствует себя спокойно и защищенно. Казалось, жизнь наконец-то повернулась к ней лицом.
А потом ей приснился тот самый сон.
Она оказалась в небольшой комнате без окон и дверей. Свет лился откуда-то сверху, рассеянный и неясный. Рядом сидел Алексей. Он был спокоен, но молчалив. Напротив них расположилась пожилая пара. Женщина в простом темном платье смотрела куда-то мимо Алексея, ее глаза были будто затянуты дымкой.
— Как дела, сынок? — спросила она, и голос ее прозвучал глухо, как из-под толщи воды.
Все движения вокруг были плавными, тягучими, словно происходили в густой жидкости. Пожилой мужчина рядом с женщиной молчал, неподвижно уставившись в одну точку. И Оля вдруг с абсолютной ясностью поняла — это родители Лёши. Не было ни тени сомнения.
Потом они все вместе поднялись и вышли через невидимую до того момента дверь в другую, огромную и залитую ярким светом комнату. Посередине стоял длинный деревянный стол, за которым сидели множество людей — мужчины, женщины, молодые и старые. Все они, как по команде, обернулись и уставились на Олю. Она физически ощутила тяжесть их взглядов — не враждебных, но пристальных, изучающих, проницающих насквозь.
И так же четко, как и про родителей, ей в голову пришла мысль: это вся его родня. Сам Лёша в это время стоял рядом и смотрел в пустоту, будто не видя никого из них. Затем он взял Олю за руку, развернулся, и они вышли обратно в полную тишину. Дверь за их спинами с глухим, окончательным стуком захлопнулась.
Оля проснулась с этим стуком в ушах. Сердце билось часто-часто. Она села на кровати, пытаясь отдышаться и осмыслить увиденное. Сон был настолько ясным и реальным, что не оставлял ощущения вымысла.
«Вещий сон, — первая пришла мысль. — Это его умершие родственники. Но почему все сразу? Почему так смотрели на меня?»
Оля почему-то была уверена, что это знак. Знак того, что она сыграет важную роль в жизни Алексея. Может, они скоро поженятся? Может, родня таким образом дает свое благословение свыше? Эта мысль согрела ее и придала уверенности.
При следующей встрече, за чашкой чая, она осторожно спросила:
— Лёш, а какими были твои родители? Можешь описать их?
Он удивился неожиданному вопросу, но охотно откликнулся.
— Ну, мама была невысокой, волосы седые, всегда убраны в пучок. Глаза серые, очень внимательные, казалось, она всегда все видела насквозь. А отец… Крупный, с большими рабочими руками. И взгляд у него был строгим, даже суровым. Почему спрашиваешь?
Оля похолодела. Она подробно, в мельчайших деталях, описала пару из своего сна. Цвет и уклад волос, форму бровей, особую манеру держать спину у мужчины, проницательный, но невидящий взгляд женщины.
Лицо Алексея стало серьезным, почти испуганным.
— Оль… Откуда ты можешь это знать? Они же умерли много лет назад. Их фотографии даже у меня не все есть.
Тогда она решилась и рассказала ему про сон. Про комнату без дверей, про долгий стол и десятки внимательных глаз.
Лёша молча выслушал, не перебивая. Потом достал смартфон, долго листал галерею и нашел старую, пожелтевшую от времени фотографию, отсканированную в телефон. На ней была та самая пара — и он, молодой, лет двадцати, между ними.
— Это они? — тихо спросил он.
Оля лишь кивнула, не в силах вымолвить слово. Удивление переросло в легкий трепет. Совпадение? Но такое точное?
Алексей внимательно посмотрел на нее.
— Видимо, им действительно было нужно на тебя посмотреть. Ты же не знаешь всего. Они у нас… особые.
Мама была известной на всю округу знахаркой, к ней люди со всей области ходили. И род у нас всегда был очень дружный. Мы до сих пор, все кто живы, собираемся два раза в год, не меньше. Со всей страны съезжаемся. Чтобы пообщаться, вспомнить тех, кого нет. А тех, кого нет… их много. Но они, я уверен, все равно с нами. Они тоже приходят на эти собрания. Только мы их не видим.
Теперь Оля поняла. Тот длинный стол, десятки глаз… Это было собрание. Сбор всего рода, и живых, и мертвых. Они пришли посмотреть на нее. Оценить. Решить, подходит ли она их Лёше, достойна ли войти в их большую и странную семью.
И ей показалось, что она прошла этот смотр. Ведь дверь за ними захлопнулась, оставив всю родню внутри, а их с Алексеем — снаружи, вдвоем. Вместе.
После того вечера, когда тайна сна начала приоткрываться, в отношениях Оли и Алексея что-то неуловимо изменилось. Стало больше доверия, какая-то глубокая, тихая уверенность в связи, которую они не могли объяснить, но оба чувствовали. Оля уже не сомневалась — раз род принял ее, значит, их ждет будущее вместе. Эта мысль грела ее изнутри, придавая обыденным дням особый, светлый смысл.
Однажды в субботу Оля поехала к Алексею. Он жил в частном доме на окраине города, который достался ему от родителей. День выдался на удивление ясным и теплым, будто сама осень решила сделать передышку перед зимними холодами.
Оля зашла во двор через калитку и застыла на мгновение, улыбаясь. Алексей, стоя на приставной лестнице, чинил кровлю старого сарая. Он был сосредоточен, ловко орудуя молотком, и не заметил ее сразу. Солнце золотило его взъерошенные волосы, а на лице была видна тонкая концентрация мастера, полностью погруженного в свое дело.
— Леш! — окликнула она его, подходя ближе.
Он обернулся, и его лицо озарилось улыбкой.
— Оль! Я как раз почти все. Осталось пару гвоздей забить. Присаживайся, отдохни, пять минут — и я весь твой.
Оля кивнула и присела на старую деревянную скамейку у забора. Она смотрела, как он ловко движется на высоте, как уверенно держится за лестницу, и в душе у нее было спокойно и хорошо. Она наблюдала, как последние листья медленно кружатся в воздухе, как дымка поднимается над крышами соседних домов. Картина была настолько мирной и идиллической, что даже мысль о какой-либо опасности казалась кощунственной.
Наконец, работа была закончена. Алексей положил молоток на крышу и начал спускаться. Он сделал первый шаг вниз, потом второй… И вдруг его нога, поставленная на перекладину, соскользнула.
Это произошло молниеносно и совершенно бесшумно. Он не вскрикнул, не издал ни звука. Просто потерял равновесие и рухнул вниз, на сложенные рядом старые доски, о которые только что опиралась лестница.
Тишину разорвал глухой, страшный удар тела о дерево.
Оля вскочила, сердце ее упало куда-то в пятки. Она подбежала к нему.
— Леша!
Он лежал на боку, пытаясь подняться, лицо его перекосилось от боли и шока. Из его ноги, чуть выше колена, торчал длинный ржавый гвоздь, впившийся глубоко в плоть. Но это было не самое страшное. Когда он инстинктивно дернулся, пытаясь отползти, доска с гвоздем отъехала в сторону, и из раны хлынула алая, пульсирующая струя.
Оля поняла все сразу. Ее прошлая работа, курсы первой помощи, которые она когда-то давно прошла почти для галочки, — все это пронзило сознание острой, холодной иглой. Это не просто рана. Это артерия.
Мысли стали кристально ясными, руки не дрожали. Весь мир сузился до этой пульсирующей струи и лица Алексея, быстро бледневшего от кровопотери.
— Леша, не двигайся! Все будет хорошо, — ее голос прозвучал удивительно твердо и спокойно, сама она не ожидала этого от себя.
Она бросилась на колени рядом с ним. Не думая о стерильности, она сильным, точным движением вдавила пальцы чуть выше раны, в то место на внутренней стороне бедра, где, как она помнила, должна проходить бедренная артерия. Пульсирующая струя тут же ослабла, превратившись в слабый ручеек.
Алексей стонал, глаза его были полны ужаса и непонимания.
— Держись, — шептала она, одной рукой продолжая давить, а другой срывая с себя длинный кожаный ремешок, который был повязан поверх платья. Она обмотала его вокруг его ноги выше раны, сделав импровизированный жгут. Вставила под узел палку, найденную тут же на земле, и начала закручивать. Кровотечение почти полностью остановилось.
Только тогда она отпустила онемевшие пальцы и схватилась за телефон. Голос ее был ровным и четким, когда она диктовала диспетчеру адрес и говорила: «Проникающее ранение бедра, массивное артериальное кровотечение. Жгут наложен. Пострадавший в сознании, но теряет много крови».
Пока они ждали скорую, она сидела на земле, прижимая его голову к своему колену, и гладила его по волосам.
— Держись, милый. Держись. Они уже близко.
В больнице, когда самое страшное было позади, хирург, усталый мужчина лет пятидесяти, вышел к ней в коридор.
— Вы ему жизнь спасли. Три минуты, не больше, было у него при таком ранении. Жгут наложен абсолютно правильно, пальцевое прижатие — идеально. Молодец. Очень молодец.
Оля кивнула, и только тут ее начало бить мелкой дрожью. Она спасла его. Она была рядом.
Алексей поправлялся медленно, но верно. Оля проводила с ним все свободное время в палате. Казалось, после такой беды их должна была связать неразрывная нить. Он был бесконечно благодарен, смотрел на нее с обожанием и немым вопросом: «Как ты смогла?»
Но иногда, заставая его взгляд, устремленный в окно, она ловила в нем какую-то отстраненность, легкую тень, будто его мысли были где-то далеко.
Однажды ночью, уже дома, Оля снова увидела тот самый сон. Но на этот раз все было иначе.
Она снова стояла в светлой комнате с длинным столом. За ним сидели все те же люди. Но они не смотрели на нее. Их взоры были обращены куда-то в сторону. И тогда из их рядов поднялась знакомая пожилая женщина — мать Алексея. Она подошла к Оле, и на ее лице не было прежней суровой сосредоточенности. Она мягко улыбнулась. Затем она обернулась и указала рукой вперед.
И Оля увидела. Увидела своего Алексея. Он стоял с другой женщиной, незнакомой, светловолосой. Они держались за руки и смотрели друг на друга с такой нежностью, от которой заныло сердце. Мать Алексея снова посмотрела на Олю, ее улыбка стала печальной, но полной какого-то глубокого понимания. Затем она медленно растаяла, словно дымка.
Оля проснулась с тяжестью на душе. Сердце ныло от непонятной тоски. Она попыталась отогнать от себя дурные мысли. «Это просто от переутомления, от переживаний. Просто нервы».
Но через несколько дней она увидела их воочию.
Она шла по центру города и случайно взглянула на витрину уютного кафе. За столиком у окна сидел Алексей. Он не видел ее. Он смотрел на свою спутницу — ту самую светловолосую девушку из ее сна — и улыбался той самой улыбкой, полной нежности и счастья.
У Оли похолодело внутри. Она не стала устраивать сцен, не подошла. Она просто развернулась и ушла, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
На следующий день раздался телефонный звонок.
— Оль… — голос Алексея звучал виновато и растерянно. — Мне нужно тебе кое-что сказать. Там на работе… появилась новая сотрудница. Мы много общались… Я влюбился. Прости меня. Я не знаю, как это вышло. И не знаю, как теперь смотреть тебе в глаза после всего, что ты для меня сделала. Прости…
Оля молчала. Она не кричала, не упрекала. Она просто слушала, и в ее голове вдруг с ужасающей ясностью сложилась вся картина.
— Я поняла, — тихо сказала она и положила трубку.
Она сидела одна в тишине своей комнаты, и кусочки пазла начинали складываться в единую, пугающую и гениальную в своем жестоком смысле картину.
Они пришли к ней не для того, чтобы выбрать ее в невесты. Они пришли выбрать спасительницу.
Они знали. Они знали, что с их мальчиком случится беда. И им нужен был кто-то, кто окажется рядом в нужный момент. Кто-то сильный, хладнокровный и достаточно любящий, чтобы не растеряться. Они подстроили их встречу, вели их, вели ее рукой, когда она накладывала жгут. Их миссия была в этом — отвести от него смерть.
А теперь, когда опасность миновала, когда его жизнь была спасена, они отвели и ее от него. Потому что его судьба, его настоящая любовь, была в другом месте. Оля была лишь ступенькой, ангелом-хранителем на краткий миг, предназначенным не для счастья, а для подвига.
И мать Алексея в том последнем сне не прощалась. Она говорила ей «спасибо». И отпускала.
Тишина после звонка повисла в комнате густая и звенящая, как туго натянутая струна. Оля медленно опустила телефон на стол. Рука сама собой потянулась к горлу, где комом встали обида, недоумение и острая, режущая боль. Но слез не было. Был лишь холодный, тяжелый камень на душе и полная пустота внутри.
Она встала, подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение — уставшее, но спокойное. Глаза были чистыми, без слез.
— Ничего, — тихо сказала она себе. — Ничего. Все правильно. Так и должно было быть.
Она не чувствовала себя жертвой. Она чувствовала себя… избранной. Ее выбрали для тяжелой, но очень важной работы сильные мира сего. И она справилась. Она прошла проверку целого рода и выполнила его волю. Теперь ее миссия завершена, и она свободна.
Прошло несколько недель. Боль утихла, превратившись в легкую, почти философскую грусть. Оля вернулась к своей жизни, к работе, к заботам о сыне. Иногда она вспоминала Алексея, но уже без надрыва. Словно вспоминала героя книги, которую давно прочла и убрала на полку.
Однажды вечером, разбирая старые вещи на антресолях, она наткнулась на тот самый кожаный ремешок от платья. Тот самый. Он был тщательно вычищен, но на нем все еще виднелось темное, въевшееся пятно.
Оля взяла его в руки. Он был холодным. Она не содрогнулась, не отбросила его.
Потом она аккуратно сложила ремешок, убрала его в коробку с памятными вещами и отодвинула ее обратно вглубь антресоли. Не навсегда.
Она подошла к окну. На улице уже темнело, зажигались фонари. Где-то там был он, живой, счастливый, с другой женщиной. И где-то там, в невидимом мире, за большим столом, собиралась его дружная родня. И кто-то из них поднял за нее тихий тост. Не за невесту. За спасительницу.
И Оля вдруг почувствовала, что она не одинока. Что за ней тоже кто-то наблюдает. Возможно, ее собственные предки, гордые ею. Или просто сама Судьба, которая уже вела ее дальше, к новым встречам, к новым ролям. Кто знает, может быть, к той, где она наконец-то будет главной героиней, а не временным персонажем в чужой истории.
Она выдохнула, и на душе стало светло и пусто, как в чистой комнате после генеральной уборки. Все было правильно. Все было так, как должно было быть.
Прошло несколько месяцев. Острая боль отступила, оставив после себя тихую, привычную грусть, как осадок на дне стакана. Жизнь брала свое. Работа, дом, сын-подросток, который требовал все больше внимания и мудрости. Оля погрузилась в эту рутину, находя в ней утешение и опору. Она сознательно избегала мест, где могла случайно встретить Алексея, и постепенно его образ начал терять четкость, становясь воспоминанием, а не незаживающей раной.
Однажды субботним утром, когда она выбирала в цветочном павильоне свежие хризантемы для дома, ее окликнул знакомый голос.
— Ольга? Ольга, это вы?
Она обернулась. Перед ней стояла немолодая уже женщина с добрыми, умными глазами и седыми волосами, убранными в аккуратный пучок. Оля на мгновение растерялась, не узнавая ее.
— Извините, я, кажется, вас не…
— Я тетя Катя, Лешина тетя. Со свадьбы его старшего брата, помните? Мы за одним столом сидели.
И тогда Оля вспомнила. Да, было такое. Шумное застолье, на котором она чувствовала себя немного чужой, и эта самая тетя Катя, которая рассказывала забавные истории из детства Алексея.
— Конечно, помню. Здравствуйте.
Между ними повисло короткое, неловкое молчание. Оля понимала, что тетя Катя знает. Знает все.
— Как вы? — наконец спросила тетя Катя, и в ее голосе не было ни жалости, ни любопытства, лишь искреннее участие.
— Ничего, живем потихоньку. А вы?
— Да мы тоже. — Женщина переложила букет мимоз из одной руки в другую, словно собираясь с мыслями. — Я вас совсем ненадолго задержу. Хотела…все хотели вас поблагодарить.
Оля вопросительно посмотрела на нее.
— За Лешу. За то, что тогда… — тетя Катя кивнула, словно указывая в сторону того самого дома с сараем. — Мы все знаем. Он сам рассказал. Без вас… ничего бы уже не было.
— Я просто оказалась рядом. Любой бы на моем месте…
— Нет, — мягко, но твердо перебила ее тетя Катя. — Не любой. Не каждый не растеряется, не каждый сможет правильно руку прижать, жгут наложить. Это вам спасибо за хладнокровие и за доброе сердце.
Оля молча кивнула, чувствуя, как в горле снова встает ком. Она боялась следующего вопроса, вопроса о них, о том, почему они расстались.
Но тетя Катя задала другой вопрос. Она посмотрела на Олю прямо, и в ее взгляде была какая-то древняя, глубокая понимание.
— Вам тоже снилось? Перед тем как все случилось?
Оля замерла. Холод пробежал по спине.
— Что… что вы имеете в виду?
— Комната. Стол длинный. Все наши. И мама Лешина, Анна Степановна, она на вас особенно смотрела.
Оля могла только кивать, потеряв дар речи. Ее тайна, ее самое сокровенное и мистическое переживание, вдруг оказалось известно этому практически незнакомому человеку.
— Как вы…?
— Они ко многим из нас являются, — тихо сказала тетя Катя. — Не всегда во сне, иногда просто чувствуется их совет, их одобрение или запрет. Род у нас такой. Дружный. И там тоже. — Она немного помолчала, глядя куда-то вдаль, а потом снова перевела взгляд на Олю. — Они вас выбрали. Они знали, что вам можно доверить самое дорогое. И вы не подвели.
В этих словах не было ни капли высокомерия или собственничества. Была простая констатация факта, словно речь шла о выборе хорошего врача для сложной операции.
— Но почему тогда… — начала Оля и запнулась, не зная, как сформулировать.
— Почему не вы его судьба? — тетя Катя закончила за нее. Она вздохнула. — Детка, дорогая наша. Они отвели от него беду. Вашими руками. А путь его жизни, его настоящее счастье — оно в другом месте было заранее уготовано. Они не могли его лишить этого. Их задача была — сохранить ему жизнь, чтобы он до этого счастья дошел. А ваша… ваша задача была — помочь им в этом. И вы справились. Вы великолепно справились.
Оля слушала, и последние осколки льда в ее душе начали таять. Это было не предательство. Это не было жестокостью. Это был… план. Жесткий, безличный, но совершенный в своей логике план спасения.
— Они вас не использовали, — словно прочитав ее мысли, сказала тетя Катя. — Они вам оказали высшее доверие. Доверили жизнь своего сына. И они вас никогда не забудут. Мы все вас никогда не забудем.
Она сделала шаг вперед и неожиданно обняла Олю, крепко, по-матерински.
— Простите нас, если вам было больно. И спасибо вам еще раз. Большое человеческое спасибо.
Сказав это, тетя Катя отпустила ее, кивнула на прощание и пошла своей дорогой, растворившись в утренней толпе у ларьков.
Оля стояла с букетом некупленных хризантем и смотрела ей вслед. Впервые за все это время она почувствовала не горькую резиньяцию, а нечто иное. Почтительность. Почтительность к той тайной силе, что управляет жизнями, к этой дружной родне, не оставляющей своих ни в жизни, ни после смерти.
И самое главное — она почувствовала уважение к самой себе. Ей доверили нечто огромное. И она справилась. Она не сломалась, не расплакалась, не растерялась тогда, на том дворе. Она сделала то, что должна была сделать.
Теперь ее путь был свободен. Ее миссия была завершена и признана теми, кто ее на нее благословил. Не с грохотом и славой, а тихо, с благодарностью в глазах пожилой женщины на рынке.
Оля глубоко вдохнула прохладный осенний воздух, пахнущий цветами и дымком. Она выбрала самые пышные белые хризантемы, заплатила и пошла домой.
В ее сердце больше не было обиды. Была лишь легкая, светлая печаль и странное, новое чувство — принадлежности к чему-то большему. Она была не пешкой. Она была союзником. Пусть и на время.
И она знала, что где-то там, за гранью, за большим столом, о ней помнят. И, возможно, когда-нибудь, в свой час, ее собственный род подскажет ей верную дорогу.
Прошел год. Год, который многому научил Олю. Она научилась жить не с оглядкой на прошлое, а с тихой уверенностью в завтрашнем дне. Тот разговор с тетей Катей поставил окончательную точку в истории с Алексей, но не закрыл ее, а скорее аккуратно вписал в книгу ее жизни как одну из важнейших глав — не про любовь, и предназначение.
Она больше не чувствовала себя использованной. Она чувствовала себя избранной. Избранной силами, о которых раньше лишь смутно догадывалась. И это знание придавало ей сил.
Как-то раз, перебирая старые фотографии на компьютере, сын показал на снимок, сделанный на пикнике несколько лет назад.
— Мам, а кто это с бабушкой? Рядом сидит, такой серьезный дедушка.
Оля присмотрелась. На краю пледа, рядом с ее давно ушедшей мамой, сидел незнакомый ей пожилой мужчина. Он смотрел не в объектив, а на нее, Олю, и в его взгляде читалось что-то бесконечно доброе и знакомое. Она никогда не видела этого человека и всегда думала, что это просто какой-то случайный попутчик, запечатленный на фото.
Но сейчас, вглядевшись, она ощутила странное тепло, исходящее от цифрового изображения. И вдруг поняла — она не одна. За ней тоже наблюдают. Ее собственная родня. Может быть, не такая шумная и могущественная, как у Алексея, но своя. И именно они вели ее руку в тот день, давали ей силы и знание.
Эта мысль была уже не пугающей, а умиротворяющей.
Однажды вечером, когда она читала книгу, раздался звонок в дверь. На пороге стоял курьер с огромным букетом из белых хризантем. Цветы были прекрасны и выглядели дорого. Сердце Оли на мгновение екнуло — старая рана напомнила о себе сентиментальной памятью.
Она развернула маленькую конверт-открытку, ожидая увидеть подпись Алексея — может быть, поздравление с днем рождения, которое он забыл вовремя прислать?
Но почерк был незнакомым, твердым и уверенным.
«Ольга. Спасибо за мою жизнь. За наше счастье. Мы с Леной ждем ребенка. Я всегда буду вам благодарен. Алексей».
Оля прочла эти строки несколько раз. И случилось странное — никакой боли не было. Ни капли горечи или зависти. Было лишь чистое, светлое чувство — завершенности.
Он жив. Он счастлив. У него будет ребенок. И в этом есть и ее крошечная заслуга. Она не просто спасла ему жизнь, она подарила будущее его детям. Его род продолжится. И в этом продолжении будет и частичка ее подвига.
Она поставила цветы в воду, любуясь их строгой красотой. Хризантемы… Ее любимые цветы. Он запомнил.
Это было не прощание. Это была точка. Благодарность и признание ее роли в его истории.
Оля подошла к окну. На улице уже падал первый снег, тихо и торжественно укутывая город в белое одеяло. Все умирало до весны, чтобы возродиться вновь. Циклы жизни продолжались.
Она думала о той дружной родне, которая, по словам тети Кати, никогда ее не забудет. Они достигли своей цели. Их мальчик был жив, здоров и давал новую жизнь. Их круг замкнулся.
А ее круг? Ее путь был свободен. Ее долг был исполнен с честью. Теперь она была вольна идти своей собственной дорогой. И впервые за долгое время она с нетерпением ждала, что же уготовила ей судьба дальше. Не как инструменту для чужого спасения, а как главной героине своей собственной истории.
Она поймала себя на мысли, что улыбается. Улыбается снегу, тишине, будущему и тому далекому, незнакомому мальчику или девочке, которые когда-нибудь родятся и будут обязаны ей своим отцом.
И где-то там, в ином мире, за большим столом, возможно, сидели они все вместе — и его родня, и ее. И они поднимали тихий тост за нее. За свою союзницу. За ангела-хранителя, который выполнил свою миссию и теперь был свободен.
Оля выключила свет и осталась стоять в темноте, глядя на падающие снежины в отсвете фонарей. На душе было спокойно и пусто, как на чистом листе бумаги, на котором только предстоит написать новую главу.