Конец рабочего дня выдался тяжелым. Наташа с трудом дождалась звонка, отключила компьютер и, почти не чувствуя ног, побрела к лифту. В голове стучала одна-единственная мысль: добраться до дома, заварить мятный чай, завалиться на диван и насладиться тишиной. Эти полчаса в метро пролетели в тумане усталости.
Она уже представляла, как поворачивает ключ в замке, скидывает туфли и остается наконец в покое. Но едва она поднялась на свой этаж, как из-за двери донеслись чужие громкие голоса и смех. Наташа нахмурилась. Неужели соседи за стенкой так расшумелись?
Она открыла дверь — и обомлела. В прихожей стояла груда чужой обуви, а из гостиной доносился громкий, знакомый и такой неприятный ей голос.
Из кухни вышел Виктор. Он выглядел растерянным и виноватым.
— Привет, родная. Не пугайся. Это Володя с Олесей приехали. Неожиданно.
— Это я вижу, — сухо ответила Наташа, снимая пальто. — И надолго ли это «неожиданно»?
— Ну, несколько дней. В гости. Соскучились.
В этот момент из гостиной выскочил их племянник Сережа лет семи и с визгом пронесся в сторону кухни, едва не сбив Наташу с ног.
— Прекрати беситься! — крикнула ему вдогонку Олеся, появляясь в дверном проеме с тарелкой фруктов. — О, Наташа, пришла! А мы уж думали, ты заночуешь на работе. Мы тут без тебя расположились, надеюсь, не против?
Наташа молча прошла на кухню. Стол был заставлен тарелками с остатками еды, а на плите стояла ее лучшая кастрюля, до краев наполненная каким-то супом. Холодильник был распахнут настежь.
— Виктор, а где сок? Я же просила тыквенный купить для детей, — раздался из гостиной голос Владимира.
— Я… я не успел, — растерянно пробормотал Виктор.
— Ничего, ничего, обойдемся, — великодушно разрешил брат.
Наташа, стиснув зубы, закрыла холодильник. Она поймала на себе взгляд мужа — умоляющий, виноватый. Он молча просил ее потерпеть, не скандалить. Она глубоко вздохнула, пытаясь загнать внутрь подступающую ярость.
— Ладно, я пойду переоденусь, — тихо сказала она и вышла.
Проходя через гостиную, она увидела, что ее хрустальная ваза, подаренная мамой, сдвинута на край тумбочки, а на новом диване прыгала их младшая племянница, Машенька, в уличных колготках.
В своей спальне она наконец смогла сделать глубокий вдох. За дверью слышались голоса, топот детских ног, громкий телевизор. Ее тихая гавань, ее крепость была захвачена вражеским десантом без объявления войны.
Она сидела на кровати, не в силах сдержать накатившие слезы обиды и бессилия, когда дверь приоткрылась. Вошел Виктор.
— Натуш, прости. Они просто позвонили и сказали, что уже у метро. Я не мог же их не пустить.
— Не пустить? Виктор, они уже вовсю здесь хозяйничают! Смотрят мой телевизор, роются в моем холодильнике, прыгают по моему дивану! Они хотя бы спросили, удобно ли нам? Предупредили бы хоть за час!
— Они же родня. Какие могут быть предупреждения? — попытался улыбнуться Виктор, но под взглядом жены его улыбка сразу исчезла.
— Родня? — фыркнула Наташа. — Родня, которая появляется только тогда, когда что-то нужно. Ты несешь эту чушь про «соскучились»? Да они последний раз звонили полгода назад!
Вдруг она замолчала. Из-за двери доносились голоса братьев. Владимир говорил уверенно и немного свысока.
— Так на чем мы остановились? Значит, завтра в банк к открытию, договорились. Чем раньше, тем лучше.
Наташа замерла, уставившись на Виктора.
— В банк? — тихо, почти беззвучно спросила она. — Зачем тебе завтра в банк?
Виктор отвел глаза и принялся разглядывать узор на ковре.
— Наташ, давай потом поговорим. Не сейчас.
— Виктор, какой банк? — ее голос дрогнул. — Что ты опять на себя взвалил?
Но он уже отворачивался, чтобы выйти из комнаты, поспешно бормоча что-то про то, что надо помочь Олесей накрыть на стол.
Дверь закрылась. Наташа осталась одна в окружении веселых голосов за стеной, которые теперь звучали для нее как зловещий гул. Она поняла, что ее тихий вечер не просто сорвался. Он рухнул, увлекая за собой в пропасть что-то гораздо более важное. И самое страшное было то, что она даже не могла предположить, насколько глубокой окажется эта пропасть.
Наташа еще несколько минут сидела на кровати, пытаясь привести в порядок расшатанные нервы. Она слышала, как за дверью Олеся командовала Виктором.
— Вик, а где у вас большой сервиз? В шкафу в гостиной? Давай его, по-праздничному накроем!
Наташа сжала кулаки. Этот сервиз ей подарила бабушка, он был дорог как память, и она сама пользовалась им лишь по большим праздникам.
Она решила, что не будет сидеть здесь, как затравленный зверек. Она вышла в коридор и направилась прямиком на кухню. Олеся, не замечая ее, рылась в шкафу с посудой.
— Олеся, я сама, — тихо, но твердо сказала Наташа.
Олеся обернулась, на лице ее играла дежурная улыбка.
— Ой, да не беспокойся, родная! Я сама прекрасно справлюсь. Ты же с работы устала, отдыхай. Кстати, а что это у тебя тут творог с зеленью в холодильнике завалялся? Я детям его отдала, они все съели. Он же, наверное, уже несвежий был?
Наташа молча взяла со стола заварочный чайник. Она помнила, что утром оставила в нем свежую заварку. Теперь он был пуст.
— Куда делась заварка? —А, это я выкинула, — махнула рукой Олеся. — Какая-то старая уже была. Я свежую сделала, пакетики нашла. Не благодари.
Наташа почувствовала, как по телу разливается жар. Она выдохнула и, не сказав больше ни слова, вышла из кухни.
В гостиной царил хаос. На диване, сдвинув в кучу декоративные подушки, развалился Владимир и смотрел спортивный канал на максимальной громкости. Дети играли на ковре, раскидав игрушки, которых у Наташи и Виктора не было и в помине — видимо, привезли с собой.
Виктор сидел в кресле, сгорбившись, и листал телефон, стараясь не смотреть ни на кого. Наташа села рядом с ним.
— Что за поход в банк? — спросила она тихо, но так, чтобы ее было слышно сквозь грохот телевизора.
Виктор вздрогнул. Владимир повернул голову, снисходительно улыбнулся и сделал звук потише.
— Да там, по мелочи, — начал Виктор. — Не стоит волноваться.
— Какая мелочь? — не отступала Наташа.
Владимир вмешался, не отрывая глаз от экрана.
— Да брату мои проблемы решать помогает. У меня там с кредитной историей небольшая незадача вышла, а денег на новую тачку нужны. Вот Виктор и выручает, поручителем выступает. Пустяки, дело житейское.
В комнате повисла тишина. Даже дети на секунду притихли. Наташа смотрела на мужа, не веря своим ушам.
— Поручителем? — прошептала она. — За сколько?
Виктор мотнул головой в сторону кухни, где хозяйничала Олеся.
— Давай потом, Наташ, при детях неудобно.
— При детях? — ее голос наконец сорвался и зазвучал громко и резко. — Ты собираешься поручиться на крупную сумму за своего брата, а при детях неудобно говорить о сумме? Ты в своем уме?
Олеся вышла из кухни, вытирая руки о полотенце. Она сразу уловила напряжение.
— Что такое? Опять денежные вопросы? Наташ, ну что ты как на иголках? Мужики разберутся свое мужское дело, а мы с тобой стол накроем. Виктор же не последние деньги отдает, мы вернем все до копеечки.
— Не последние? — Наташа встала. Она вся дрожала. — А какие? Те, что мы копили на отпуск? Или те, что отложены на новый холодильник? Или, может, те, что на черный день? Какую именно из наших последних денег он собирается вам отдать, Олеся?
Виктор тоже поднялся, пытаясь взять жену за руку.
— Наташа, успокойся. Я все объясню.
Она вырвала руку.
— Объясни! Объясни сейчас и при всех! На какую сумму ты собираешься поручиться?!
Виктор опустил глаза и тихо проговорил:
— На семьсот тысяч.
Воздух вырвался из ее легких со свистом. Комната поплыла перед глазами. Она схватилась за спинку кресла.
— Семь... Семьсот тысяч? — это было даже не слово, а какой-то чуждый звук. — Ты... ты сошел с ума? Это же почти все наши накопления! Ты готов рискнуть всем нашим будущим ради... ради его новой машины?
— Наташа, я все верну! — возмутился Владимир. — Чего ты разоралась-то? Я же не прошу подарить, я прошу помочь на время! Братская помощь!
— Братская помощь? — она засмеялась, и смех ее был горьким и истеричным. — А когда тебе в прошлый раз нужно было помочь с ремонтом, ты тоже вернул? Нет! Когда ты одалживал на бизнес, который прогорел, ты вернул? Нет! Почему мы должны верить тебе сейчас?
— Так тогда обстоятельства были другие! — закричал Владимир, тоже вскакивая. — А сейчас я точно все верну! У меня работа стабильная!
— До первой задержки зарплаты! До первого кризиса! — кричала в ответ Наташа. — А платить-то будем мы! Наша кредитная история испортится! Нам потом ипотеку не дадут! Ты об этом подумал?
Она снова повернулась к мужу, который стоял, опустив голову, как преступник у позорного столба.
— И ты... ты согласился? Без моего ведома? Ты посчитал, что это твое личное дело?
— Он же брат... — глухо проговорил Виктор. — Не могу же я ему отказать...
В этот момент маленькая Машенька, напуганная криками, громко расплакалась. Олеся бросилась к ней, бросив на Наташу злой взгляд.
— Вот, напугала ребенка! Ну и нрав у тебя, Наталья! Мужа на порог пустить спокойно не можеет, сразу скандал закатываешь! Из-за каких-то денег!
Наташа посмотрела на эту картину: ревущий ребенок, злая Олеся, надменный Владимир и ее несчастный, сломленный муж. Ее силы иссякли. Гнев сменился ледяной, всепроникающей пустотой.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Хорошо, Виктор. Помогай своему брату. Но знай.
Она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
— Если ты подпишешь эти бумаги, я подам на развод. Это не ультиматум. Это факт.
И, развернувшись, она вышла из комнаты. За спиной она слышала возмущенный шепот Олеси: «Вот видишь, до чего дожил? Шантажировать тебя вздумала!».
Но Наташу это уже не волновало. Дверь в спальню закрылась, заглушая все звуки этого чужого, враждебного мира.
Хлопнув дверью спальни, Наташа прислонилась к ней спиной, словно пытаясь отгородиться от всего мира. Из-за двери доносились приглушенные взволнованные голоса, плач ребенка и басовитый, оправдывающийся голос Владимира. Она не вслушивалась. Ей было все равно.
Она медленно подошла к кровати и опустилась на край, обхватив голову руками. В ушах звенело. Семьсот тысяч. Поручительство. Развод. Слова висели в воздухе тяжелыми, нереальными глыбами. Она не хотела этого говорить. Это вырвалось само, выплеснулось наружу вместе с годами копившегося раздражения, обид и усталости от вечного давления его семьи.
Дверь скрипнула. Вошел Виктор. Он закрыл ее за спиной и остался стоять у косяка, не решаясь подойти ближе. Лицо его было серым, осунувшимся.
— Наташ... — он начал и замолчал, не зная, что сказать.
Она не поднимала на него глаз. Смотрела на узор на ковре, стараясь дышать глубже, чтобы не расплакаться.
— Как ты мог? — наконец выдохнула она. — Как ты мог даже не посоветоваться со мной? Мы же семья. Или я для тебя всего лишь соседка по жилплощади, с которой можно не считаться?
— Я же не хотел тебя расстраивать, — тихо, почти шепотом ответил он. — Я думал, сам все решу, они быстро отдадут, и ты даже не узнаешь.
— Не узнаю? — она резко подняла на него глаза, и он отшатнулся от ненависти в ее взгляде. — Виктор, мы живем в одной квартире! Ты собирался скрывать от меня, что мы в долгах как в шелках? Что любой твой пропуск платежа на работе или моя задержка зарплаты грозят нам долговой ямой? Ты считаешь меня настолько глупой?
— Нет! Но они же родня! — в его голосе прозвучала отчаянная мольба. — Я не могу им отказать! Они же не чужие люди!
— А я кто? — ее голос сорвался. — Я для тебя кто? Чужая? Твоя родня — это твой брат, который появляется только тогда, когда ему что-то нужно! Твоя родня — это его жена, которая считает в порядке вещей хозяйничать на моей кухне и выкидывать мои вещи! А я, которая вот уже семь лет рядом, которая делю с тобой все радости и проблемы, я — что? Так, попутчик?
— Не говори так, — он сделал шаг вперед, но она резко встала, и он замер. — Ты знаешь, что ты для меня самое главное.
— Нет, Виктор, не знаю! — крикнула она. — Потому что самые главные люди не принимают таких решений за спиной у своих самых главных! Самые главные люди не ставят благополучие своих братьев выше благополучия собственной жены!
— Он не просто брат! — в голосе Виктора тоже прорвалось отчаяние. — Он... Они для меня как родители! После того как мама с отцом умерли, Володя меня на ноги поставил! Он за меня горой был! Он вложился в мое образование!
Наташа горько усмехнулась.
— Да, я слышала эту песню. Он тебе постоянно это припоминает. И ты ведешься. Виктор, он помогал тебе тогда, потому что это было правильно. А теперь он садится тебе на шею и свешивает ноги. И ты даже не пытаешься его стряхнуть! Ты благодарен? Так подари ему на день рождения хороший подарок! Съезди вместе в отпуск! Но не подписывайся на кредит, который может нас уничтожить!
— Он вернет! — упрямо повторил Виктор. — Ты просто его не знаешь. Он человек слова.
— Слова? — Наташа засмеялась. — О да, я прекрасно знаю его слова! "Вернем до копеечки", "дело житейское", "ты же не последние деньги отдаешь". А знаешь, что я еще знаю? Я знаю про Риту.
Виктор замер. Его лицо вытянулось.
— При чем тут Рита? — он пробормотал, опуская глаза.
— При том, что твоя чудесная семья точно так же "помогала" вам с ней. Олеся постоянно нашептывала ей, что ты несерьезный, что у тебя на стороне кто-то есть. Владимир предлагал тебе "мужские" советы, как ее обманывать. Они ее изводили, пока она не сбежала. Потому что они хотели, чтобы ты был под их контролем. Одним. Или с той, кого они сами выберут. А я, видимо, не подхожу.
— Это неправда, — слабо возразил Виктор. — Они к тебе хорошо относятся.
— Да? — она подошла к двери и резко распахнула ее. — Хочешь, выйдем и спросим у них прямо сейчас? Хочешь, я спрошу у Олеси, почему она в прошлый раз сказала твоей тете, что я, наверное, бесплодна, раз у нас столько лет нет детей? Это хорошее отношение?
Виктор молчал. Он смотрел в пол, его плечи были ссутулены. Он выглядел разбитым и потерянным.
— Я не могу им отказать, — снова повторил он, но теперь это звучало как признание собственного поражения. — Они не поймут.
— А я? — прошептала Наташа. Вдруг вся злость ушла из нее, оставив после себя только бесконечную усталость и пустоту. — Я должна понять? Понять и простить, что ты выбираешь их, а не меня? Понять и ждать, когда мы останемся на улице из-за твоего долга чести?
Она посмотрела на него — на своего мужа, которого любила, с которым строила общий дом и общие планы. И не увидела в нем того сильного мужчину, за которого выходила замуж. Перед ней стоял запуганный мальчик, разрывающийся между чувством долга перед братом и женой.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Выбирай.
Она повернулась к нему спиной и подошла к окну, за которым уже спускались сумерки.
— Что? — не понял он.
— Ты сказал, что не можешь им отказать. Значит, можешь отказать мне. Значит, твой выбор сделан. — Она смотрела в темнеющее небо, не оборачиваясь. — Иди к ним. Или иди в банк. Делай что считаешь нужным. Но с завтрашнего дня я буду искать себе отдельное жилье.
Она услышала, как он ахнул, как его шаги приблизились к ней.
— Наташа, это же просто деньги! Мы что, из-за денег рушим все?
Она медленно обернулась. На ее глазах стояли слезы, но она не давала им скатиться.
— Нет, Виктор. Не из-за денег. Из-за доверия. Из-за уважения. Из-за того, что я для тебя всегда на втором месте. Иди. Оставь меня одну.
Он постоял еще несколько секунд, потом медленно, почти пошатываясь, вышел из спальни и тихо прикрыл за собой дверь.
Наташа осталась одна. За стеной слышались негромкие, но настойчивые голоса Владимира и Олеси. Они что-то внушали ему. Что-то объясняли. Убеждали.
Она подошла к комоду, где стояла их с Виктором свадебная фотография. Они смеялись, глядя друг на друга, и в их глазах светилось будущее. Она медленно положила рамку лицом вниз.
Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы этот день никогда не начинался. Чтобы она, как всегда, пришла домой в тишину и покой. Но чуда не произошло. Ее мир дал трещину, и она не знала, можно ли будет ее заделать.
Ночь прошла в тягостном, натянутом молчании. Наташа не сомкнула глаз, ворочаясь на своей половине кровати и прислушиваясь к каждому шороху за стеной. Виктор не приходил. Он остался ночевать на раскладном диване в гостиной, подчиняясь воле обстоятельств и, вероятно, настойчивым уговорам брата.
Утром она услышала, как он торопливо собрался и, не заходя в спальню, ушел на работу. Словно беглец. Словно боялся встретиться с ней взглядом.
В квартире воцарилась зловещая тишина. Гости, видимо, еще спали. Наташа медленно поднялась с кровати. Голова была тяжелой, глаза припухли от бессонницы и слез. Она налила себе стакан воды и заметила на столе на кухне забытую Олесей косметичку — дорогую, кожаную, с блестящей застежкой.
Внутри что-то екнуло. Не злорадство, нет. Скорее, холодная, расчетливая решимость. Этот забытый предмет был ее шансом. Предлогом увидеть их мир своими глазами, без прикрас и лживых улыбок.
Она быстро собралась, надела простое платье, не стала красить глаза — пусть видят, как она провела ночь. Косметичку сунула в сумку.
Адрес она знала. Виктор иногда ездил к ним «на помощь», и она слышала разговоры о новой квартире в том самом, престижном новостройке на окраине.
Дорога заняла больше часа. Она вышла из метро и пошла по чистым, еще не обжитым улицам нового района. Высокие стеклянные дома блестели на солнце. Она нашла нужный номер, набрала код домофона, который когда-то случайно услышала в разговоре Виктора.
— Кто там? — послышался удивленный голос Олеси. —Это Наташа. Вы у нас кое-что забыли.
Дверь с щелчком открылась.
Лифт поднял ее на высокий этаж. Дверь в квартиру была уже приоткрыта. На пороге стояла Олеся в дорогом шелковом халате, с маской недоумения на лице.
— Наташа? Что такое? Что-то случилось с Виктором?
— С Виктором все в порядке, — холодно ответила Наташа, протягивая косметичку. — Это вы вчера оставили.
— А, точно! — Олеся рассеянно взяла ее и сделал шаг назад, приглашая войти. — Заходи, не стой в дверях. Володя только в душ пошел.
Наташа переступила порог и замерла.
Она ожидала увидеть скромное жилье, нуждающееся в ремонте, на который, якобы, и требовались деньги. Но то, что открылось ее глазам, было похоже на картинку из глянцевого журнала.
Просторная гостиная с панорамным окном, дорогой ламинат, модная мебель в стиле лофт. С потолка свисала огромная хрустальная люстра. В воздухе пахло свежей краской и новым ковровым покрытием. Из полуоткрытой двери кухни виднелась столешница из искусственного камня и встроенная техника известных брендов.
Но самое главное — повсюду стояли коробки со стройматериалами, у стены прислонялись рулоны обоев, в углу лежала плитка для ванной. Шел активный, масштабный и, что было очевидно, совсем не дешевый ремонт.
Наташа медленно прошлась по гостиной, ее взгляд скользнул по дизайнерскому торшеру, по огромному телевизору на стене.
— Ремонт делаете? — спросила она, и ее голос прозвучал странно глухо в этой пустой, еще не обжитой квартире.
— Да, немного облагораживаем, — небрежно бросила Олеся, поправляя халат. — То, что сдавали, — это же всегда убожество. Надо под себя делать.
— Под себя, — повторила Наташа. Она подошла к окну, откуда открывался вид на новый парк. — Квартира очень хорошая. Дорогая. На такие обычно ипотека нужна.
Олеся напряглась, ее глаза стали внимательными.
— Ну, мы как-то выкрутились. Володя хорошо зарабатывает.
В этот момент из глубины квартиры вышел Владимир, на ходу застегивая рубашку. Увидев Наташу, он удивленно поднял брови, но быстро овладел собой и расплылся в приветливой улыбке.
— Наташ! Какими судьбами? Виктор с тобой?
— Нет, Виктор на работе, — ответила она, не отводя от него взгляда. — Я привезла вещь, которую Олеся забыла.
— А, ну заходи, проходи, не стой тут. — Он широким жестом показал на квартиру. — Как тебе наша скромная обитель? Еще, конечно, не все доделано, но мы работаем над этим.
— Да, вижу, — кивнула Наташа. Ее сердце начало биться чаще. Она чувствовала, что приближается к чему-то важному. — Очень масштабно. И дорого. На одну машину, наверное, не хватит.
Владимир перестал улыбаться. Он переглянулся с женой.
— Что значит, на машину? —Ну, вы же у Виктора деньги просите. Семьсот тысяч. На машину, как он сказал.
Наступила короткая, но очень громкая пауза. Олеся нервно засмеялась.
— Наташ, ну что ты как с допросом? Деньги нужны на разные нужды. И на ремонт тоже, конечно. Машина — это лишь часть.
— Машина? — фыркнул Владимир, и в его голосе прозвучала неподдельная надменность. — Да какая там машина! Я новую Audi присмотрел. Так что эти деньги — только первый взнос. Остальное уже свои.
Наташа почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она облокотилась о подоконник, чтобы не упасть.
— Первый взнос? На Audi? — она с трудом выдавила из себя слова. — И вы... вы просите эти деньги у своего брата, который копит на холодильник? Который откладывает на отпуск раз в три года? Вы заставляете его лезть в долги, чтобы сделать первый взнос на свою иномарку?
— Наталья, успокойся, — властно сказал Владимир, его лицо стало жестким. — Не твое дело, на что мы берем деньги. Это между мной и братом. Он мне должен.
— Должен? — ее голос взвизгнул. — Чем он вам должен? Тем, что вы ему помогли когда-то? Так это называется родственная помощь, а не долговая расписка на всю жизнь!
— Он должен мне гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — холодно отрезал Владимир. — Если бы не я, он бы сейчас по помойкам шарился, а не в своей уютной квартирке сидел с такой... с такой неблагодарной женой.
Олеся одергивающе тронула его за локоть, но он уже разошелся.
— Да, я вкладывался в его учебу! Я его на ноги ставил! И теперь он будет мне помогать, сколько я скажу! Это его долг! И твое дело — не лезть в мужские отношения, а поддерживать мужа, как подобает хорошей жене!
Наташа выпрямилась. Вся боль, вся обида, вся ярость ушли, оставив после себя лишь ледяное, кристально ясное спокойствие. Она посмотрела на них — на него, раздувшегося от собственной значимости, и на нее, испуганную, но подобострастно молчащую.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Теперь я все поняла.
Она повернулась и пошла к выходу. Ее шаги отдавались гулким эхом в пустой квартире.
— Наташа, подожди! — крикнула ей вдогонку Олеся. — Не надо ничего говорить Виктору! Он и так расстроен, не добавляй ему проблем!
Наташа остановилась у самой двери, не оборачиваясь.
— Не беспокойтесь. Я ему все расскажу. Дословно.
И она вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Она шла по коридору к лифту, и ее не трясло, не рвало наружу. Внутри было пусто и холодно. Но зато теперь она знала правду. И эта правда была ужаснее, чем она могла предположить.
Обратная дорога казалась бесконечной. Слова Владимира звенели в ушах навязчивым, злым эхом. «Он мне должен». «По помойкам бы шарился». «Первые взнос на Audi». Наташа сжимала сумку так, что костяшки пальцев белели. Она не плакала. Глаза были сухими и горячими, будто в них насыпали песка.
Она зашла в пустую квартиру. Тишина повисла густая, звенящая. Следы вчерашнего нашествия еще оставались: сдвинутая мебель, пятно от чего-то на стекле журнального столика, чужая кружка в раковине.
Она методично, почти механически принялась за уборку. Собрала разбросанные игрушки, вытерла пыль, вымыла полы. Каждое движение было резким, отточенным. Она смывала не просто грязь, она смывала их присутствие, их наглость, их ядовитое влияние.
Закончив, она села на чистый диван и стала ждать. Она знала, что будет дальше. Они позвонят Виктору. Они начнут оправдываться, перевирать ее слова, представлять ее истеричной скандалисткой. Она была к этому готова.
Ключ повернулся в замке ровно в семь. Виктор вошел медленно, нерешительно. Он выглядел уставшим и побитым. Его взгляд сразу же нашел ее. Он ждал крика, слез, упреков.
Но Наташа молчала. Она просто смотрела на него, и в ее взгляде не было ни злобы, ни обиды. Только усталое ожидание.
— Ты была у них, — не спросил, а констатировал он, снимая куртку.
— Да. Отвезла косметичку.
Он тяжело вздохнул и прошел в комнату, сел в кресло напротив нее.
— Они звонили мне. Олеся сказала, что ты там устроила сцену, наговорила грубостей, оскорбляла их.
Наташа тихо усмехнулась.
— А что именно я, по их словам, говорила?
— Что ты кричала про какую-то Audi, обвиняла их во лжи, в том, что они нас используют... Наташ, я же тебя просил не лезть! — в его голосе прозвучали нотки раздражения. — Теперь они обижены, вся семья в ссоре!
— Вся семья? — переспросила она мягко. — Какая семья, Виктор? Ты уверен, что мы одна семья?
— Ну конечно! Они же мои родные!
— Родные, которые просят у тебя семьсот тысяч рублей на первый взнос за новую Audi, в то время как у них самих идет дорогостоящий ремонт в новой трехкомнатной квартире? — ее голос был ровным, без единой эмоции. — Родные, которые считают, что ты обязан им всю жизнь за то, что они помогли тебе когда-то? Родные, которые назвали твою жену «неблагодарной» и намекнули, что ты мог бы найти и получше?
Виктор замер, его рот приоткрылся от изумления.
— Что? Какая Audi? Какой ремонт? У них же старая двушка в хрущевке...
— У них больше нет хрущевки, Виктор. У них сейчас новая трешка в элитном комплексе. С панорамными окнами, дорогой отделкой и хрустальной люстрой. И да, деньги им нужны не на жизнь и не на ремонт. А на первый взнос за новую иномарку. Твой брат лично мне это заявил. Сказал, что это его право — твои деньги брать. Потому что ты ему должен. На всю жизнь.
Она видела, как его лицо постепенно менялось. Сначала недоверие. Потом замешательство. Затем медленное, тяжелое прояснение. И наконец — боль. Глубокая, предательская боль.
— Не может быть... — прошептал он. — Он бы не стал... Он же знает, как мы живем...
— Знает, — кивнула Наташа. — И ему все равно. Потому что его комфорт и его статус важнее нашего с тобой благополучия. Важнее нашего брака.
Он закрыл лицо руками, его плечи содрогнулись.
— Но почему?.. За что?.. Я же всегда им помогал... Всегда...
— Потому что ты для них не брат, Виктор. Ты — ресурс. Удобный и молчаливый. Который не смеет отказать.
Она встала, подошла к нему и опустилась на корточки перед его креслом, осторожно убрав его руки с лица.
— Посмотри на меня. Ты действительно веришь, что они вернут эти деньги? Зная, во что они их вбухивают? Зная, как легко они тратят то, что тебе годами копить?
Он молчал, глядя на нее мокрыми от навернувшихся слез глазами. В них читался страшный внутренний разлад.
— Они сказали... они сказали, что если я не помогу, то значит, я их предал... что я забыл, кто для меня сделал все...
— А они? — тихо спросила Наташа. — Они не предают тебя, требуя за твою же благодарность разорить твою собственную семью? Не предает тебя брат, который лжет тебе в глаза о причинах своего «займа»?
Он откинулся на спинку кресла, смотря в потолок. По его щеке скатилась слеза.
— Я так верил им... — выдохнул он. — Я всегда думал, что семья — это самое важное...
— Семья — это и есть самое важное, — мягко, но твердо сказала она. — Но семья — это мы с тобой. Это наш общий дом, наши планы, наше доверие друг к другу. А они... они просто родственники. Которые давно уже живут своей жизнью. Без нас.
Он долго сидел молча, переваривая ее слова. Воздух в комнате сгустился, наполнился тяжестью принятия горькой правды.
— Что же мне теперь делать? — спросил он наконец, и в его голосе слышалась растерянность маленького мальчика. — Я уже почти дал слово...
— Ты можешь сдержать слово перед ними, — сказала Наташа, вставая. — И потерять меня. Или ты можешь выбрать нас. Нашу семью. И сказать «нет».
Она не стала давить на него. Она повернулась и вышла на кухню, чтобы поставить чайник. Решение он должен был принять сам.
Она стояла у окна, смотря на зажигающиеся в сумерках огни города, когда услышала его шаги. Он подошел к ней сзади и обнял. Его руки дрожали.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Прости за то, что был слеп. За то, что не видел очевидного. За то, что чуть не потерял тебя.
Она обернулась и посмотрела ему в глаза. В них была боль, но уже не растерянность, а решимость.
— Я позвоню ему завтра утром, — тихо сказал Виктор. — И скажу, что не дам ни копейки.
Наташа кивнула, прижимаясь к нему. Она знала, что это будет нелегкий разговор. Что последуют угрозы, обиды, шантаж. Но теперь они будут противостоять этому вместе.
Впервые за долгое время она почувствовала, что они снова — одна команда. Одна семья.
Утро началось с телефонного звонка. Наташа, стоя у плиты, готовя завтрак, увидела, как Виктор взял трубку, лицо его стало напряженным. Он вышел на балкон, притворив за собой дверь. Она не слышала слов, но сквозь стекло видела, как он сначала пытался что-то объяснить, потом молчал, слушая разгневанную тираду, и, наконец, резко что-то сказал и положил трубку.
Он вернулся в кухню бледный, с трясущимися руками.
— Это был Володя, — глухо произнес он. — Он сказал, что я... что я предатель. Что я забыл, кому обязан всем. Что из-за какой-то бабы я готов порвать с родней. И что... что я еще об этом пожалею.
Наташа подошла к нему, взяла его холодные пальцы в свои.
— Ты поступил правильно. —Я знаю, — он выдохнул. — Но черт, как же тяжело это слышать...
Казалось, на этом все и закончится. Напряженное затишье продлилось два дня. Они молчали. Ни звонков, ни сообщений. Наташа уже начала надеяться, что они просто исчезнут из их жизни, обидевшись навсегда.
Но на третий день все изменилось.
Первым звонком оказался звонок от тети Люды, сестры отца Виктора.
— Виктор, дорогой, что же у вас там происходит? — почти сразу запищала она в трубку. — Мне Володя звонил, весь в слезах. Говорит, ты его на порог не пускаешь, жену твоя оскорбила, денег в долг не даешь, хотя у самого куры денег не клюют! Он же брат тебе родной! Как же так?
Виктор попытался было что-то объяснить, но тетя Люда его даже слушать не стала.
— Не оправдывайся! Брат всегда должен быть первым! Жена — она пришла и ушла, а кровь — она навсегда! Ты опомнись!
Он положил трубку в полном недоумении. А через час раздался звонок от двоюродного брата.
— Вик, а че это ты семью расписываешь? Мужики же должны держаться вместе! Кто тебе поможет, если не брат? Баба мозги запудрила?
Потом посыпались сообщения в общем семейном чате, от которого Виктор давно уже отписался, но не удалил.
От тети Кати: «Витенька, помирись с братом. Нехорошо выходит». От дяди Славы,которого Виктор видел раз в жизни: «Слышал, ты там в долгах как в шелках, а брату помочь ссуду оформить скупщишься? Не по-мужски».
Это был настоящий потоп. Ложь, искажения, вырванные из контекста фразы. Владимир и Олеся выставили их с Виктором жадными, черствыми неблагодарными людьми, которые отвернулись от семьи в трудную минуту.
Наташа сидела, листая эти сообщения, и у нее холодело внутри. Она смотрела на фотографии в чате — улыбающиеся лица родственников на семейных праздниках. Все они теперь видели в них врагов.
— Боже мой, — прошептала она. — Они же всю родню против нас настроили.
Виктор молча кивнул. Он выглядел совершенно разбитым.
— Я сейчас позвоню ему, все объясню, — сказал он, хватаясь за телефон как за соломинку.
— Не надо, — остановила его Наташа. — Он только этого и ждет. Ты будешь оправдываться, а он будет делать из тебя виноватого. Он уже все решил за нас.
Но самое страшное было впереди. Вечером Виктору позвонил его непосредственный начальник, Сергей Петрович, человек сдержанный и редко звонящий по вечерам.
— Виктор, извини, что беспокою после работы, — сказал он озабоченно. — Ко мне тут один твой родственник звонил... Брат, кажется. Владимир.
У Виктора похолодели пальцы.
— И что он сказал? —Ну, он... выразил concern насчет твоего финансового положения. Сказал, что у тебя большие долги, что ты берешь непосильные кредиты, что это может негативно отразиться на твоей работе... На концентрации и т.д. Я, конечно, не поверил, но... ты же понимаешь, такой звонок от родственника... Это настораживает. У тебя все в порядке?
Виктору потребовалось несколько секунд, чтобы найти слова. Он чувствовал, как по его спине ползет липкий, холодный пот. Владимир добрался до его работы. До его репутации.
— Все в порядке, Сергей Петрович, — он с трудом выдавил из себя. — Это... семейный конфликт. Он пытается на меня давить. Никаких долгов у меня нет, и кредитов я не беру. Можете быть спокойны.
— Ну, хорошо, хорошо, — начальник звучал не до конца убежденным. — Разберись с этим, ладно? Не хотелось бы лишних проблем.
Положив трубку, Виктор несколько секунд просто сидел, уставившись в стену. Потом медленно поднял на Наташу глаза, полые ужаса и неверия.
— Он позвонил моему боссу. Сказал, что я по уши в долгах. Что я ненадежен.
Наташа подошла и обняла его. Он дрожал.
— Они уничтожают нас, — прошептал он. — Они готовы разрушить мою карьеру, лишь бы добиться своего. Собственный брат...
Он замолчал, и в тишине кухни было слышно только его тяжелое дыхание.
Наташа гладила его по спине, но внутри у нее все сжималось от холодной ярости. Она понимала, что это была не просто месть. Это была демонстрация силы. Показать, кто здесь главный. Показать, что неповиновение будет жестоко наказано.
Они сидели так вдвоем, прижавшись друг к другу, как два корабля в бушующем море, а вокруг них бушевала буря, поднятая самыми близкими, казалось бы, людьми.
И в этот момент на телефон Наташи пришло сообщение. Незнакомый номер. «Привет,это Рита. Твоя ситуация мне очень знакома. Можем поговорить?»
Наташа вздрогнула, показывая телефон мужу. Рита. Та самая Рита, бывшая Виктора, с которой когда-то так же жестоко расправилась его семья.
— Что ей нужно? — мрачно спросил Виктор.
— Не знаю, — ответила Наташа, уже набирая ответ. — Но, похоже, мы не единственные, кто столкнулся с их «братской любовью».
Они встретились с Ритой на следующий день в тихой кофейне в центре города. Наташа пришла первой, нервно перебирая салфетку и гадая, что же может сказать эта женщина, с которой ее связывало лишь имя общего мужчины и общие враги.
Рита вошла точно в назначенное время. Высокая, стройная, с умными, немного усталыми глазами. Она легко узнала Наташу, улыбнулась сдержанно и подошла к ее столику.
— Наташа? Я рада, что ты пришла.
Они заказали кофе, и несколько минут прошли в неловком молчании.
— Спасибо, что откликнулась, — наконец начала Наташа. — Честно говоря, я не ожидала...
— Твоего сообщения? — Рита улыбнулась, но в ее улыбке не было веселья. — Мне позвонила Олеся. В слезах. Рассказала, какая ты неблагодарная и жестокая, как вы с Виктором опозорили их перед всеми, отказав в помощи. И, конечно, упомянула, что Виктор всегда был слабым, и что это ты его подчинила себе. Слово в слово, как было со мной.
Наташа вздохнула.
— Да, они, кажется, действуют по какому-то своему уставу. Сначала шантаж, потом клевета, потом давление на работе.
Рита кивнула, ее лицо стало серьезным.
— Они не меняются. И не изменятся. Владимир и Олеся — это система. Система контроля и потребления. Они считают, что имеют право на жизнь Виктора, потому что когда-то ему помогли. И они будут высасывать из него все соки, пока он не сломается окончательно или не даст им отпор.
Она сделала глоток кофе, ее взгляд стал отрешенным.
— Со мной они поступили так же. Сначала — милые, заботливые родственники. Потом — советы, как мне жить, как одеваться, как тратить деньги. Потом — намеки Виктору, что я ему не пара, что я использую его. Потом — прямой набор лжи в общие чаты. А когда Виктор, тогда еще неопытный и запуганный, не смог меня защитить... они добились своего. Мы расстались.
— А почему ты... почему ты ничего ему тогда не объяснила? — осторожно спросила Наташа.
— Пыталась. Но он не был готов это услышать. Для него они были святыми. А я — истеричной дурой, которая наговаривает на его любимую семью. — Рита горько усмехнулась. — Судя по всему, сейчас он стал мудрее. Раз он тебе поверил и отказал им.
— Не сразу, — честно призналась Наташа. — И не без борьбы.
— Это всегда борьба, — тихо сказала Рита. — Борьба с годами промывания мозгов. С чувством вины, которое в нем воспитали. Я рада, что у него хватило сил выбрать тебя.
Она помолчала, словно что-то взвешивая, потом открыла сумку и достала небольшой диктофон.
— Я не специально это сохранила. Тогда, после расставания, я просто хотела понять, что же со мной произошло. И я... я записывала некоторые наши разговоры. Сначала чтобы доказать Виктору, что я не сумасшедшая. Потом — чтобы самой не сойти с ума. Слушай.
Она нажала кнопку воспроизведения. Сначала послышался лишь фоновый шум кафе, потом — четкие, знакомые Наташе голоса. Владимир и Олеся. Они говорили между собой, не подозревая, что Рита оставила включенный диктофон в сумке, выходя из-за стола.
Голос Олеси был спокоен и полон презрения: —Ну что, опять твой братец ноет, что денег нет? Нашли кого жалеть. Сам виноват, надо было на той Рите жениться, она хоть деньги водила. А эту свою Наташку он где-то на помойке нашел.
Голос Владимира, снисходительный и уверенный: —Успокойся. Он отдаст. Он всегда отдает. Он же обязан. Если бы не мы, он бы сейчас вкалывал на заводе, а не в офисе сидел. Пусть радуется, что мы с него не слишком много пока просим. Вырастили же его, в конце концов. Теперь он наша копилка. И если эта его новая взбрыкнет слишком сильно, мы и ее уберем. Как ту, прошлую.
Потом послышался их смех — циничный, самодовольный.
Наташа сидела, не двигаясь. По ее коже бежали мурашки. Эти голоса, этот тон... Это было даже страшнее, чем прямые оскорбления в лицо. Эта спокойная уверенность в своем праве распоряжаться чужой жизнью.
Рита выключила запись.
— У меня есть еще. Где они обсуждают, как нажаловаться моему начальству, чтобы меня уволили. Где они придумывают несуществующие долги Виктора. Это... Это их обычная тактика.
Она положила диктофон на стол между ними.
— Я долго хранила это. Думала, что однажды приду к Виктору и покажу ему, кто на самом деле его брат. Но потом поняла, что он должен дойти сам. И, кажется, он дошел. Возьми. Возможно, это вам пригодится.
Наташа смотрела на маленький черный прибор, словно на оружие. Оно и было оружием. Оружием против лжи.
— Зачем? — спросила она, поднимая на Риту глаза. — Зачем ты это делаешь для нас? После всего, что они тебе сделали?
Рита грустно улыбнулась.
— Потому что я потратила годы, чтобы оправиться от того, что они со мной сделали. Потому что я ненавижу их не за то, что они отняли у меня мужчину, а за то, что они отняли у меня веру в людей, в справедливость. И если я могу помочь вам остановить их, возможно, я наконец закрою эту главу в своей жизни. Для меня это искупление.
Она допила кофе и встала.
— Скажи Виктору... Скажи, что я желаю ему счастья.
Она ушла, оставив Наташу наедине с диктофоном и кружкой остывшего кофе. Наташа сидела еще долго, переваривая услышанное. Она держала в руках не просто запись. Она держала в руках правду. Горькую, уродливую, но настоящую.
И теперь им предстояло решить, что с этой правдой делать.