Испытание кедром
Осень в тайге пришла неожиданно рано. Золотистая листва берез лишь на миг вспыхнула ярким пожаром, как тут же погасла под натиском затяжных холодных дождей. Дороги развезло, превратив в бурое месиво, а небо затянуло свинцовыми тучами, низко нависшими над макушками кедров.
Именно в такую погоду Ваня, самый шустрый и любознательный из младших, не вернулся со школы. Фельдшерский пункт, магазин, дома друзей — все было проверено. Пусто. Тревога, поначалу слабая, как комар под пологом, к сумеркам превратилась в ледяной ужас, сжимающий горло.
Леонид, не говоря ни слова, стал собираться. Лицо его было каменным, но в глазах бушевала знакомая Веронике тихая паника, та самая, что была в день их встречи. Только теперь она была вдесятеро сильнее.
—В лес мог податься, — сквозь зубы проговорил он, проверяя заряд фонаря. — Говорил, что видел в той стороне белку-летягу с выводком. Наверняка решил выследить.
Он ушел в промозглую, быстро темнеющую чащу, созывая мужиков из поселка. Вероника осталась с детьми. Алёна, бледная, с огромными глазами, прижимала к себе перепуганную Лидку. Миша молча сидел на лавке, сжимая в кулаке самодельного деревянного солдатика.
Часы тянулись мучительно долго. Вероника ходила от окна к окну, вглядываясь в непроглядную тьму за стеклом. Внутри все застыло. Даже привычное утешающее дыхание тайги сейчас казалось ей враждебным, полным скрытых угроз.
И тут ее взгляд упал на старую, потрепанную карту лесных угодий, висевшую на стене. Леонид показывал ей ее когда-то, объясняя, где какие тропы, где старые делянки. И вдруг ее осенило. Неделю назад Ваня с упоением расспрашивал отца о кедраче — одиночном могучем кедре-великане, который стоял на старой гарях. Леонид сказал, что тому кедру лет триста, и что по преданию, под ним когда-то охотники спаслись от медведя. Для мальчишки это была не старая сказка, а самая настоящая быль.
Сердце ее екнуло. Она не могла сидеть сложа руки.
—Алёна, — голос Вероники прозвучал непривычно твердо. — Ты за главную. Запри дверь. Никого не впускай, кроме нас или отца. Я знаю, куда он мог пойти.
Не слушая возражений дочери, она набросила старый дождевик Леонида, взяла второй фонарь и кинулась в ночь. Дождь хлестал по лицу, ветки хлестали по рукам, ноги вязли в грязи. Она не бежала, а продиралась сквозь мокрую, сопротивляющуюся тьму, крича хриплым, срывающимся голосом: «Ваня! Ванюша! Откликнись!»
Она шла, ориентируясь по смутным воспоминаниям о карте, падая, поднимаясь и снова идя вперед. Страх за мальчика придавал ей силы, которых, казалось, не могло быть в ее хрупком теле. Она уже не думала о прошлом, о Борисе, о Вадиме. Весь ее мир сузился до луча фонаря, до хриплого крика и до образа Ваниного испуганного лица.
И вдруг, впереди, в разрыве туч, блеснул лунный свет, озарив на мгновение гигантский, причудливо разлапистый силуэт. Кедр-великан. Под ним, прижавшись спиной к шершавому стволу, сидел Ваня. Он был мокрый, продрогший, и тихо плакал от страха и холода.
Увидев свет фонаря, он вскрикнул и зажмурился.
—Мама? — это был крошечный, потерянный голосок.
Слово «мама», сказанное им впервые не как обращение, а как вопрос, спасения, обожгло ее сильнее любого костра. Она подбежала, рухнула на колени в мокрую хвою и обхватила его дрожащее тельце.
—Я тут, сынок, я тут. Все хорошо.
Она сняла с себя мокрый дождевик и закутала его, пытаясь согреть дрожь. Фонарь ее был уже почти мертв, а до дома — километры по непролазной грязи. Силы покидали ее. Они сидели под древним кедром, двое маленьких людей в огромном, темном лесу, и ждали.
И дождались. Сквозь шум дождя и ветра донесся отчаянный, хриплый крик: «ВЕ-РО-НИ-КА!» Это был не просто зов. Это был вой, полный такого отчаяния и боли, что ей стало страшно за самого Леонида.
Она собрала последние силы и крикнула в ответ: «ЛЕО-НИД! ЗДЕСЬ! МЫ ЗДЕСЬ!»
Вскоре в просвете между деревьями возник его силуэт. Он бежал, спотыкаясь, с растрепанными волосами, с лицом, искаженным гримасой ужаса. Увидев их, он не замедлил шаг, а просто рухнул перед ними на колени, обхватывая их обоих своими могучими руками, прижимая к своей мокрой, пропахшей дымом и потом телогрейке.
Он не говорил ничего. Просто дышал, тяжело и прерывисто, и его могучие плечи вздрагивали. Он держал их так крепко, словно боялся, что они рассыпятся в прах.
— Я нашла его, — тихо сказала Вероника, уткнувшись лицом в его грудь.
—Я знал, — его голос был хриплым от напряжения. — Я знал, что если он и сгинул, то ты… ты его найдешь.
Он поднял на руки замерзшего Ваню, другой рукой крепко обхватив за плечо Веронику, поддерживая ее, почти неся. И они пошли домой, к свету, пробивавшемуся сквозь тучи и ветви, — триединство, скрепленное не кровью, а чем-то гораздо более крепким: общей бедой, общим страхом и общим спасением.
Дома, у печи, обогреваясь кружками горячего чая, Ваня тихо сказал:
—Я не испугался. Потому что знал, что вы меня найдете. Вы же команда.
Леонид посмотрел на Веронику через голову сына. И в его взгляде не было ни паники, ни усталости. Была абсолютная, безоговорочная уверенность. Они были экипажем. И их корабль выдержал первый серьезный шторм.
Продолжение рассказа всегда в 7 утра, читайте :