— Паша, Паша, остановись, не беги! — попыталась приструнить расшалившегося сына Таня.
Но малыш словно не слышал ее и несся вперед, не разбирая дороги. Всего несколько метров отделяло женщину от ее ребенка. И несколько секунд… Несколько мгновений не хватило ей, чтобы догнать его и предотвратить беду.
Позже Таня пыталась восстановить в памяти подробности произошедшего, но все случившееся виделось точно во сне. В липком от нестерпимого ужаса видении, от которого невозможно было проснуться.
Маленький Павлик на полном ходу выскочил на прилегающую к основной дорогу как раз в тот момент, когда водитель бордовой Лады торопился, чтобы успеть проскочить на разрешающий сигнал светофора. Все произошло слишком быстро. Таня даже не успела ничего сообразить. Она только подумала о том, что ее малышу сейчас больно, он ударился, упав на асфальт. А уже через секунду женщина прижимала к себе, казалось, попросту заснувшего сына и плакала, повторяя одни и те же слова:
— Паша, Пашенька! Сыночек! Миленький мой! Пашенька!
Рядом толпились люди и обсуждали случившееся. Многие из них, не стесняясь в выражениях, обвиняли «никчемную мамашу, которая не глядит за своим дитя». Кто-то ругал водителя, что сбил выскочившего на дорогу мальчика. Некоторые из особо сердобольных пытались найти ободряющие слова, чтобы утешить обезумевшую от горя мать. Но никто из них не мог помочь Тане вернуть к жизни ее малыша. И приехавшие врачи не смогли. Паша умер еще до того, как его забрала скорая. Ушел на небо, так и не придя в себя и не открыв свои васильковые глазки, чтобы хоть еще один раз посмотреть на свою маму.
Все, что осталось у Тани от сына — это маленький холмик земли и бесконечная череда воспоминаний. Вот она впервые увидела его сморщенное личико и чуть не задохнулась от заполнившей все ее существо нежности. До этого момента Таня отнюдь не была рада тому, что ей пришлось стать матерью. Она никого не обвиняла и не винила отца своего сына в том, что он лишь посмеялся над нею, когда Таня сообщила ему о своем незавидном положении. Да. Таня не винила его. Она обвиняла только саму себя. Но от этого молодой матери легче не становилось. Она совершенно не понимала, что ей делать дальше и как растить ребенка одной.
Но едва Таня увидела своего сына, такого маленького и беззащитного, все в ней вмиг переменилось. Она словно стала совершенно другим человеком. Личностью даже. Откуда-то появились и силы, и уверенность в себе. И она все смогла, все преодолела!
Сейчас, спустя почти пять лет, Таня могла похвастаться тем, что добилась немало в этой жизни. По меркам простой провинциальной девушки, разумеется. На момент, когда Таня забеременела Павликом, она только-только окончила медучилище. Опыта работы у нее фактически не было, да и там, куда она могла бы устроиться на работу, платили сущие копейки. Вдвоем с ребенком, да еще и без жилья на эти деньги не проживешь.
Изначально Таня планировала вернуться в поселок, откуда она была родом. Но жить с родителями, которые редко бывают трезвыми, ей жутко не хотелось. Тем более, ее, так называемым родителям, о беременности дочери до сих пор не было известно. Жизнью ее они особо не интересовались, так что Таня давно привыкла заботиться о себе сама.
В поселок Таня не вернулась, а нашла отличный выход из ее положения. Она стала подрабатывать сиделкой для больных или пожилых людей. И желающих воспользоваться ее услугами было хоть отбавляй, и платили ей очень хорошо. И даже грудной ребенок, которого Татьяна всегда брала с собой, не был помехой. А потом, когда Пашка немного подрос и пошел в детский сад, Тане посчастливилось устроиться медсестрой в частную клинику. Одна из ее благодарных клиенток посодействовала в этом.
Теперь у Тани была хорошая работа с хорошей зарплатой, и жизнь казалась ей прекрасной и удивительной. Но вот все рухнуло в один миг, и остались только воспоминания о своем маленьком сыночке, что и был для Тани путеводной звездой. Без него, без своего Павлика Тане больше ничего не было нужно. Жизнь утратила всякий смысл, и все, о чем мечтала Таня сейчас — отправиться вслед за своим ребенком.
Тем утром Таня, не в силах больше выносить душевную муку, решилась на самое страшное. Она знала, какой препарат можно принять для того, чтобы уснуть навсегда, и ей было известно, где именно его можно взять. В процедурном кабинете верхний стеллаж, закрытый на маленький замочек. Все прошло как по маслу, и никто даже не обратил внимания на действия Тани.
Сжав в руке пузырек с лекарством, Татьяна выключила свет в подсобке и замерла на месте. «Потерпи, мой сыночек! Очень скоро мы будем вместе!», — прошептала молодая женщина.
— Ой, ты чего, Танюшка, тут в темноте делаешь? — раздался рядом голос старшей медсестры.
Татьяна вздрогнула и ничего не ответила, лишь молча смотрела прямо перед собой.
Валентина Андреевна щелкнула выключателем и, когда помещение залил свет, проговорила:
— А меня главный вызывал к себе. Представляешь, интересовался, не ищет ли кто из моих знакомых работу. А предложение то еще! У главврача родная сестра заведует детским домом интернатом в Сосновке. Так вот, пожилую медсестру, что раньше у них в заведении работала, они на пенсию проводили и теперь, значит, ищут ей замену. Только нелегко им придется. Кто же захочет работать в таком месте? Во-первых, находится этот интернат у черта на куличках. А во-вторых… Это же какую нужно иметь выдержку, чтобы каждый день наблюдать за мучениями несчастных деток!
— Почему мучениями? — еле слышно спросила Таня.
— А? Ну как? Сироты, да еще и больные. Умственно отсталые в основном, ну и калеки. Интернат чай, не санаторий. Вот я и говорю, никто не захочет работать в таком месте. Из тех, кого я знаю, так уж точно. Сейчас люди не такие, как раньше. Они сами себя жалеть привыкли, а не бедных детишек. — Валентина Андреевна замолчала и, пристально посмотрев на Татьяну, спросила, — а ты чего это домой не идешь? Смена твоя час назад вроде бы как закончилась.
— Иду уже, — ответила Таня и вышла в коридор.
Вечером того же дня женщина поставила на стол фотографию сына в рамке, а рядом стакан с водой. Присев напротив, она запустила руку в карман и нащупала пузырек с лекарством. «Кто же захочет каждый день наблюдать за мучениями несчастных деток!» — пронеслись в голове слова старшей медсестры Валентины Андреевны. Таня замерла в тишине квартиры. За стенкой в это время частенько плакал новорожденный ребенок, пока молодые родители пытались уложить его спать. Но сегодня вокруг не было слышно ни одного звука, словно весь мир затих, боясь помешать Тане совершить задуманное. Тане припомнилось, как ее соседка, недавно ставшая матерью и ранее любившая поболтать при встрече, теперь сторонилась ее словно чумной. Даже как будто старалась откатить подальше коляску со своим малышом. Люди боятся чужого горя. Прячут глаза и прячутся сами, опасаясь заразиться чужой бедой.
Таня вздохнула. Каково же живется тем несчастным детям, о которых говорила сегодня старшая?! Если даже работать в тот интернат люди не хотят пойти, чтобы не видеть этих детей и не чувствовать себя ответственными за их судьбы! Наверняка судьба каждого маленького обитателя того заведения — это отдельная история. И отдельная несчастливая история. Та же беда. Горе! Несчастье! А все вместе жители детского интерната представляют собой концентрированные горе и беду. Вот и отворачиваются от них все и вся.
Татьяне неожиданно стало так стыдно! За собственную слабость и даже в какой-то степени трусость. А ведь она могла бы попробовать устроиться работать в тот интернат. И таким вот образом помочь хоть кому-то в этой жизни. Подарить хотя бы капельку своей нерастраченной любви. А она решила сбежать. Спрятаться от своей боли и от всего мира заодно. Таня поднялась и прошла в ванную комнату. Достав из кармана пузырек с лекарством, она высыпала его содержимое в унитаз и нажала на кнопку смыва…
Спустя месяц Татьяна впервые вошла в дверь Сосновского детского интерната. Вопреки ожиданиям, здесь было вполне уютно и даже, как-то по-домашнему пахло вишневым вареньем. Как ей позже объяснили, местный повар Елизавета Михайловна старалась пустить в дело все плоды, что произрастали на интернатском приусадебном участке.
— Ой, это вы? Вы новенькая медсестра? Такая молоденькая! — набросилась на Татьяну круглолицая директор интерната.
Ее звали Ульяна Степановна, и она говорила без умолку. Тараторила так, что Таня не всегда успевала понимать, о чем она толкует. Зато более позитивных людей Татьяна еще не встречала в своей жизни. И именно оптимизм и жизнерадостность Ульяны, как ее все здесь называли, помогли Тане во время знакомства с остальными будущими коллегами не ощущать своей обычной застенчивости.
В целом коллектив интерната принял Татьяну хорошо. Но были и те, кто выразил сомнение в том, как долго Таня задержится на этой должности. Например, местный преподаватель физической культуры прямо высказал свое недовольство молодостью вновь прибывшей медсестры.
— Сбежит через пару недель и поминай как звали! Или через полгода, что еще хуже, потому что ребята только начнут к ней привыкать,
— сказал он, не глядя при этом на Таню.
— А ты, Саша, не каркай раньше времени! — одернула его Ульяна Степановна. После чего, задорно улыбнувшись, добавила — и вот тебе мое поручение, — поможешь Татьяне влиться в нашу жизнь и вообще будешь всячески покровительствовать ей.
— Почему я? — удивился физрук.
— Потому что после твоих уроков дети в медпункт бегают чаще, чем после математики.
— Это было один раз! И то Кирилл случайно споткнулся!
— Вот и договорились! — рассмеялась директор интерната и повела Таню знакомиться с остальным персоналом.
Так Таня окунулась в жизнь интерната и очень быстро стала его частью. С первых же дней собственная душевная боль постепенно стала отступать на задний план. Сердце молодой женщины все больше заполняла нежность в отношении маленьких обитателей детского интерната, Отчасти эти чувства были вызваны состраданием к брошенным детям, но порой Таня ощущала и все возрастающую любовью к ним. А как же было не любить этих детей? Каждый воспитанник детского дома был по-своему уникальной личностью! Со своими желаниями и со своими потребностями. Кому-то из них достаточно было даже обычной ободряющей улыбки, кто-то нуждался в разговоре по душам, а кто-то и в том, чтобы его обняли. И уж точно всем вместе и каждому по отдельности этим детям недоставало обычной человеческой любви! Любви, что так много в окружающем нас мире, но которой отчего-то не хватило на них…
По своему профилю дом интернат, где предстояло работать Татьяне, предполагал то, что дети, попадающие сюда, были с умеренными отклонениями в развитии. Тяжелых больных среди них не было. А многие фактически ничем не отличались от своих сверстников. Вот, к примеру, мальчик Коля четырех лет. Совершенно здоровый мальчик, только по каким-то своим причинам отказывающийся говорить. У Коли, кстати сказать, была вполне нормальная мама, которая приблизительно раз в полгода приезжала его навестить. Многие дети не могли похвастаться тем же. Большую часть детей, на постоянной основе живущих в интернате, никто не навещал. Либо их родителей сложно было назвать «нормальными». Это были совершенно опустившиеся личности, и после их приезда дети еще долгое время приходили в себя.
Как раз в самом начале своей трудовой деятельности Татьяне довелось повстречаться с мамой того самого мальчика Коли. Женщина в очередной раз приехала навестить своего сына, и ее лицо показалось Тане смутно знакомым. Пока Татьяна силилась вспомнить, где могла ее видеть, та сама подошла к ней и заговорила.
— Давно работаешь тут? — спросила она, сразу же перейдя на ты.
— Недавно. А мы раньше встречались?
— На дне рождения у Владика Петрова. Ты тогда с Трофимовым пришла в качестве его подружки, а я дико тебе завидовала. Было бы чему! Ну да ладно. Трофимов та еще скотина оказался. Как узнал, что я беременна от него, так моментально нашел мне замену и сделал вид, будто нас с ним ничего не связывало.
— Постой! Коля сын Андрея Трофимова? — догадалась Татьяна.
— Ну да, — вздохнула мама Коли. Потом, будто пытаясь оправдать себя, проговорила, — жалко мальчонку, он не виноват в том, что его отец такой скотиной оказался. Только ты и меня пойми, я не могу Колю в одиночку растить. У меня ведь вся жизнь впереди! Я по глупости с его папашей связалась после того, как у вас с ним что-то не заладилось. И что же мне теперь всю жизнь за это расплачиваться?
Таня ничего не отвечала, размышляя о своем. Как же она раньше не замечала сходства между Колей и ее сыном?! Неуловимые движения рук, походка, то, как Коля хмурился, когда был чем-то недоволен, и даже его робкая улыбка — все это напоминало Пашку! Только теперь Таня поняла, отчего в присутствии этого мальчика ее сердце наполнялось щемящей нежностью. Выходит маленький Коля родной брат ее Паше! Боже! Как же так?!
— Извини, я забыла, как тебя зовут? — прервав мысли Татьяны, спросила женщина.
— Таня.
— А я Вика. Мне пора, в общем-то. Я пойду.
Мама Коли зацокала по коридору каблучками так быстро, будто за ней кто-то гнался, а Таня еще долгое время смотрела ей вслед, не в силах поверить в услышанное.
В тот же день Таня застала в туалете плачущего Колю. Мальчик сидел прямо на полу в уголочке и прижимал к груди плюшевого зайца, что, вероятно, привезла ему его мать. Таня осторожно подошла ближе и присела на корточки перед ним. Слова застряли в горле, и она лишь легонько коснулась рукой его стриженой головы. Ребенок замер, почувствовав ее прикосновение. Рыдания его стихли, и он лишь шмыгал носом, часто моргая и глядя Тане прямо в глаза. Тогда Таня тоже уселась на полу и, приподняв ребенка, посадила к себе на колени.
— Мне бабушка в детстве рассказывала сказку про храброго зайца. Хочешь, я тебе расскажу ее?
Малыш покивал головой.
— Родился зайчик в лесу и всё боялся. Треснет где-нибудь сучок, вспорхнет птица… — начала повествование Таня.
Три дня у Тани ушло на раздумья и на то, чтобы собраться с духом. Она все размышляла над тем, что скажет Вике, и даже стоя возле дверей квартиры, где проживала мать Коли, не была уверена, сумеет ли найти нужные слова.
Едва ее пальцы коснулись дверного звонка, как дверь отворилась. Увидев Таню, Вика переменилась в лице.
— Ты зачем здесь? — воскликнула она.
— Нам нужно поговорить. Вика, я в прошлый раз не успела тебе рассказать…
— О чем?
— Можно я войду?
— Только ненадолго. Ко мне должны прийти.
Таня кивнула, и Вика пропустила ее внутрь. Разговор их происходил прямо в прихожей.
— Что ты хотела мне рассказать? — нетерпеливо спросила хозяйка квартиры. Она скрестила на груди руки, как бы заняв оборонительную позицию. По мнению Вики, цель визита у Тани могла быть только одна, и Вика уже успела пожалеть о том, что вообще заговорила с ней тогда в интернате.
— Понимаешь, я ведь тоже родила ребенка от Андрея.
— Ты тоже родила от Трофимова?
Вика открыла рот от удивления.
— Да. И он точно так же обошелся со мной, как и с тобой. Бросил, едва узнав о моей беременности.
— Сочувствую. И что? Ты пришла, чтобы сообщить мне о том, что мы с тобой сестры по несчастью?
— Для меня мой сын не был «несчастьем». Наоборот, он был смыслом моей жизни! Высшим даром и всем тем, что я по-настоящему любила!
— Почему был?
— Мой мальчик погиб полгода назад. И я хотела тебе сказать, Вика, твой сын… он очень любит тебя и нуждается в тебе! Умоляю, забери его из интерната! Я изучила его медицинскую карточку. У Коли нет ничего серьезного. Никаких особых патологий не выявлено. Я уверена, он обязательно заговорит. Ему просто нужно тепло и материнская любовь. И тебе самой он нужен, ты поверь мне! Дети — это всегда счастье!
— Не нужно мне читать морали! Я сразу поняла, ты для этого приехала! Думаешь, без тебя не нашлось желающих учить меня жизни? Только я не собираюсь вас слушать! Я замуж выхожу! Понимаешь ты это? И у меня будет нормальная жизнь! Мне жаль, что так вышло, но я ничего не стану менять. Коле, между прочим, нормально живется в интернате, он давно привык ко всему. Ты сказала, работаешь там не так давно? Вот тебе и кажется, будто ты сумеешь изменить мир и помочь всем и вся. Только это тебе так кажется! Все! Не лезь в чужую жизнь! Поняла?! И не приезжай сюда больше. Ничего иного ты от меня не услышишь! И, кстати, мы с моим женихом планируем в скором времени перебраться в столицу. Поэтому в интернат я больше приезжать не смогу.
После этого заявления Вика буквально выпроводила за дверь нежданную гостью, и Татьяне пришлось признать полное свое поражение. Всю дорогу до Сосновки Таня пыталась сдерживать подступавшие рыдания, а едва добравшись до своего нового места жительства — половины дома, что она снимала, женщина дала волю слезам. В тот момент ее решение приехать в Сосновку показалось ей очень глупым. Вика абсолютно права! Таня никогда не сумеет ни помочь кому-то из этих детей, ни изменить существующее положение дел. Да и физрук Александр Дмитриевич был прав. Не получится у Тани работать в их заведении. Она сама и со своим-то горем не в силах справиться, где уж ей приносить пользу несчастным брошенным детям!
Едва Таня вспомнила о физруке, как за дверью послышался его голос.
— Эй, дома есть кто?
Татьяна вскочила на ноги и выглянула в окно. Увидев возле входа Александра Дмитриевича, она принялась срочно приводить себя в порядок. Не хватало еще, чтобы он решил, будто она уже решила сдаться
— Ульяна просила зайти к тебе и посмотреть печь. Дымит вроде. Так? — недовольным тоном проговорил физрук.
— А вы что, печник? — спросила Таня, не глядя на него.
— А что, не похоже? — усмехнулся мужчина и строго добавил, — я, моя милая, мужик! А мужик, он и печник, и столяр, и слесарь. Показывай свою печь.
Пришлось Татьяне в срочном порядке забыть обо всех тех мыслях, что только что бродили в ее голове, и принимать у себя нежданного помощника. Проницательная Ульяна догадалась, для чего молодая медсестра попросила у нее адрес матери одного из воспитанников. И чем закончится этот ее визит, тоже предполагала. Вот и надумала именно сегодня отправить рукастого физрука в дом к своей новенькой работнице. Авось тот поможет девушке справиться с разочарованием. Это с виду Сашка такой грозный, а на самом деле добрее его людей еще поискать надо. Ульяне это было известно, ведь когда-то давно, еще в те времена, когда она сама только-только начинала свою трудовую деятельность в интернате, Саша Ветров был одним из ее воспитанников…
Прошло полгода с тех пор, как Таня пришла работать в детский дом. С каждым днем ее уверенность в том, что она нашла свое место, возрастала все больше. Воспитанники просто обожали ее. Пожилая врач Алевтина Михайловна иногда со смехом говорила: «К нашей Танюше дети даже на уколы готовы в очередь вставать!».
По понятным причинам к Коле у Тани было особое отношение. Она прямо-таки чувствовала ту тонкую ниточку, что связала ее с этим ребенком. Мальчик тоже тянулся к ней, это было заметно. Однажды во время ночного дежурства Татьяна проходила мимо комнаты, где спали дети, и, не удержавшись, заглянула проверить, как там Коля. Мальчик не спал и ворочался в своей кровати. Тогда Таня присела возле него и погладила по голове.
— Спи, Коленька, спи, малыш, — прошептала она.
Ребенок приоткрыл глаза и вдруг произнес одно единственное слово:
— Мама.
— Что ты сказал? Коля, ты что-то сказал?! Повтори, пожалуйста! — возбужденно зашептала женщина.
Но малыш молчал. Он подтянул к подбородку свое одеяло и сладко зевнул. Тогда Таня поплотнее укрыла его и сидела рядом, пока мальчик не заснул. Утром Таня рассказала об этом случае детскому врачу, что непосредственно наблюдала Николая. Мальчика снова осмотрели, но он так же, как раньше, отказывался говорить. Однако, несмотря на это, Таня сохранила в своем сердце то единственное слово, что слышала от Коли. И внутри нее поселилось странное чувство, будто она несет личную ответственность за то, что бы маленький Коля научился разговаривать.
Таня изучила весь доступный материал по таким случаям и испросила у Ульяны разрешение на то, чтобы самой заниматься с мальчиком. Так Таня и ее подопечный стали еще больше времени проводить вместе. Кто знает, что именно помогло молоденькой медсестре добиться результата. Новая методика, которую ей удалось где-то откопать, или личное упрямство. А может быть, нежность, с которой она смотрела на этого брошенного родной матерью ребенка. Но только через месяц с небольшим Коля говорил ничуть не хуже своих сверстников!
Коллеги Тани и другие сотрудники интерната при встрече считали своим долгом похвалить новенькую медсестру. И Таня не удивилась, когда и Александр Дмитриевич, встретив ее в коридоре, заговорил с ней о том же.
— Беру свои слова обратно, — произнес физрук.
— Вы о чем? — спросила Таня, уже успев позабыть их первую встречу и его сомнения на ее счет.
— Пожалуй, вы, несмотря на свой возраст и внешность Мальвины, гораздо сильнее многих других. Так что примите мои извинения и благодарность заодно.
— А благодарность за что? — усмехнувшись, решила уточнить Татьяна.
Александр Дмитриевич немного замешкался с ответом. Таня почувствовала, как внутри него идет некая борьба, и перестала улыбаться.
— Вы, конечно, этого не знаете, — проговорил, наконец, мужчина,— я вырос в этом заведении. И тоже долго не разговаривал. Как Коля. Наверное, из-за того, что мои родители погибли у меня на глазах, когда я был совсем маленьким. Так что мне есть за что вас благодарить.
Александр Дмитриевич немного смущенно кивнул и пошел дальше. А Таня после этого разговора стала смотреть на физрука совершенно иными глазами. Если раньше он казался ей немного заносчивым и слишком самоуверенным, то теперь она замечала все то, что было сокрыто для нее. И его неподдельную доброту к воспитанникам, и повышенное чувство справедливости, и силу воли. А еще настоящий сильный характер. Человеку с такой, как у него судьбой, как ни крути, а не так уж просто сохранить все эти качества, Чаще люди, обиженные жизнью, начинают жалеть самих себя и обвинять общество во всех своих несчастьях. В несправедливости раздачи обыкновенного человеческого счастья как минимум. И их можно понять. Отчего у одного есть все – дом, семья, куча любящих родственников и так далее, а они лишены всего этого?
Но Александр Дмитриевич никого не обвинял и никогда ни о чем не сожалел. Он воспринимал жизнь такой, какая она у него есть, и не жаждал добыть все звезды с неба. В Таню он влюбился, как только лучше узнал ее. Но для него она была звездой — далекой и недосягаемой. Разница в возрасте у них составляла четырнадцать лет, так что Александр Дмитриевич считал себя слишком старым. А о Тане думал так — вся жизнь у нее еще впереди, и рядом с ней обязательно еще появится настоящий принц.
А потом Таня решилась на то, чтобы взять опеку над Колей, и обратилась к Ульяне для того, чтобы та помогла ей в этом вопросе. Но директор интерната неожиданно встала в позу и заявила:
— Сначала найди себе мужа!
— Как мужа? Зачем? — опешила Таня.
— А за тем, что ребенок должен расти в полноценной семье! Сама посуди, встретишь ты через год какого-нибудь добра молодца, а тот пожелает сдать Колю назад в интернат. И что тогда? Мальчику снова привыкать к такой жизни?
— Да вы что, Ульяна Степановна?! Какой еще добрый молодец! Мне никто на свете не нужен, кроме Коли!
— Это ты сейчас так думаешь. Не может молодая женщина всю жизнь одна прожить. Так не бывает. Так что ищи мужа сейчас, и чтобы он был согласен вместе с тобой Колю растить.
— Да где же я его такого найду? — в отчаянии воскликнула Татьяна.
— А ты по сторонам посмотри, может, и ходить далеко не надо, — мягко проговорила директор интерната.
Таня тут же покраснела. Неужели проницательная Ульяна каким-то образом узнала о ее потаенных чувствах к физруку? Но ведь Таня даже самой себе не признавалась в том, что испытывает к Александру Дмитриевичу что-то большее, чем уважение и восхищение.
— А может, ну ее, эту женскую гордость? А, Танюш? Для дела ведь надо! И отец у Коли будет хороший, и семья самая лучшая!
Ульяна коснулась плеча Тани и ободряюще улыбнулась.
***
Коленька пошел в первый класс. Папа и мама провожали его в школу вместе, держась при этом за руки. Вряд ли среди первоклассников был хоть кто-то счастливее его. Маленького мальчика, что благодаря хитросплетениям судьбы обрел свое счастье!
Когда Коля читал со сцены стихи, немного картаво, но так проникновенно, по щеке Тани скатились две слезинки. Тогда муж крепче сжал в руке ее ладошку, а Таня подумала: «Хороший отец у Коли. Лучший на свете!». И не раз уже женщина с ужасом представляла себе иной исход из этой ситуации — если бы родной отец Коли и ее погибшего Пашки соизволил принять хоть одного из своих сыновей, каким бы он был отцом? Плохим отцом! — уверена Таня, — и какое же счастье, что он не пожелал стать их папой!
Юферева С.