Моё отцовство было выстрадано. Мы с Ирой не могли иметь детей. Три года бесплодных попыток, ЭКО, выкидыш... Врачи разводили руками. И тогда мы решились на усыновление. Я боялся. Честно. Смогу ли я полюбить неродного ребёнка?
Но когда в детском доме мне на руки положили трёхмесячного Вовку — маленького, щуплого, с огромными испуганными глазами — что-то щёлкнуло внутри. Это был мой сын. Точка.
Я отдал ему всего себя. Ночные колики, первые шаги, слово «папа», скарлатина, школа... Я был его горой, его защитником, его лучшим другом. Он рос счастливым, уверенным в себе мальчишкой. Он знал, что он приёмный. Мы не скрывали. Но для нас всех это была просто формальность. Он был нашим сыном. Кровнее некуда.
Ему было уже двадцать, он заканчивал университет, привёл домой невесту — милую девочку-студентку. Мы с Ирой уже присматривали себе костюмы на свадьбу, мечтали о внуках.
И вот в эту самую идиллию, как ураган, ворвался Он.
Дверьbell зазвонила поздно вечером. На пороге стоял мужчина. Лет пятидесяти, потрёпанный, но крепкий, с колючим взглядом и шрамом на щеке. От него пахло дешёвым табаком и перегаром.
— Вы кого? — спросил я, instinctively прикрывая дверь.
— Вовку, — хрипло ответил он. — Моего сына.
У меня подкосились ноги. Я опёрся о косяк.
— Вы ошиблись. У меня нет сына Вовки.
— Как же нет, — он усмехнулся, и усмешка была неприятной. — Владимир. Родился 12 мая. Мать — Ирина Васильева. Я его отец. Родной.
Из гостиной вышла Ирина. Услышала голоса. Увидела его — и побелела, как мел. Рука сама потянулась к сердцу.
— Ты... — выдохнула она. — Жив...
— В живых, мать, — он снова усмехнулся. — Отсидел своё. Теперь пришёл за своим.
Оказалось, история, которую мне рассказывала Ира, была лишь верхушкой айсберга. Да, она оставила ребёнка в детдоме. Но не потому, что была бедной студенткой, брошенной парнем. Парень — этот тип, Сергей — сел за вооружённое ограбление. А она, испугавшись связей с преступным миром, а может, и его самого, сбежала, сменила город и подкинула ребёнка в детдом, сама устроившись там же работницей. Там мы и встретились. А потом она оформила опеку над собственным сыном, выйдя за меня замуж.
Она плакала у меня на кухне, умоляя о прощении.
— Я боялась его! Он же уголовник! Он бы забрал его, испортил ему жизнь! Я хотела дать ему шанс на нормальную жизнь! С тобой!
А теперь он здесь. Отсидел. Узнал, где она и сын. И пришёл предъявить права.
— По закону, — говорил он, усевшись за наш стол и закуривая, не спросив разрешения, — я его кровный отец. Лишён прав не был. Так что я имею полное право с ним пообщаться.
Я пытался сопротивляться. Грозил полицией. Но юридически он был прав. Мы — всего лишь опекуны. Приёмные родители. А он — плоть от плоти.
Вовка... Владимир... был в шоке. Сначала он не хотел даже разговаривать с этим человеком. Но Сергей был настойчив. Он караулил его у университета, писал сообщения, рассказывал истории из своего прошлого — конечно, приукрашенные, полные «романтики» и «понятий».
И я с ужасом наблюдал, как мой умный, воспитанный сын начинает поддаваться этому влиянию. Его как будто затягивало в воронку этого другого, бандитского мира. Мира, где прав сильный, где «пацаны уважают», где всё решается кулаками и наглостью.
— Пап, он же мой отец, — сказал он мне как-то раз. — Я должен дать ему шанс.
— Он уголовник, Вова! Он ничего хорошего тебе не принесёт!
— А что, твой мир такой уж идеальный? — неожиданно огрызнулся он. — Офисы, ипотека, скучная жизнь до пенсии? Может, он прав? Может, жизнь — это не только это?
Они стали встречаться. Сначала изредка, потом всё чаще. Сергей водил его в свои «заведения», познакомил со своими друзьями. Вова стал позже приходить домой, от него пахло алкоголем, он стал грубее, резче.
Апофеоз наступил, когда он заявил, что бросает университет. Что пойдёт работать к «отцу» — тот якобы открывает свой «бизнес» (я прекрасно понимал, что это за бизнес).
— Он предлагает мне реальные деньги, а не диплом, который ничего не гарантирует!
Мы с Ириной умоляли его, плакали, ругались. Он был непреклонен.
— Он мой отец. Он плохому не научит.
— А я? — вырвалось у меня. — Я двадцать лет был тебе отцом! Я ночи не спал, когда ты болеел! Я учил тебя жизни! И это всё ничего не стоит?
Он посмотрел на меня с каким-то сожалением.
— Ты был хорошим опекуном, пап. Спасибо тебе за всё. Но это другое. Это кровь.
В тот вечер я впервые в жизни напился. В одиночку. Сидел на кухне и плакал, как ребёнок. Ирина пыталась меня утешить, но её вина была слишком велика. Это она принесла этого человека в наш дом. Своей ложью.
Вова съехал. Переехал к Сергею. Мы почти не общались. Изредка он присылал безэмоциональные сообщения: «Всё ок», «Деньги есть». Его невеста ушла от него. Он и не расстроился.
Прошло полгода. Ночью раздался звонок. Незнакомый голос:
— Это Михалыч? Ты отец Вовки?
— Да... — сердце ушло в пятки.
— Вызывйте скорее скорую. Ваш тут... нехорошо стало.
Мы примчались в ту квартиру, которую снимал Сергей. Вова лежал на полу без сознания. Рядом — шприцы. Сергея и его «друзей» и след простыл. Они просто бросили его умирать, испугавшись ответственности.
Мы вызвали скорую. Реанимация. Передозировка. Он чудом выжил.
Когда он пришёл в себя, я сидел у его койки. Он был бледный, разбитый, и смотрел на меня взрослыми, уставшими от жизни глазами.
— Пап... — его губы едва шевельнулись. — Прости...
— Тихо, сынок, — я взял его руку, ту самую, которую когда-то держал, уча его ходить. — Всё хорошо. Я здесь.
Он выжил. Выкарабкался. Но это стоило ему здоровья и жестокого урока. Сергей, его «кровный» отец, так и не появился. Слился.
Вова вернулся домой. Долго молчал, зализывал раны, физические и душевные. Потом пошёл в полицию, дал показания против Сергея и его компании. Пошёл на восстановительные курсы. Сейчас досдает экзамены в универе.
Мы с ним много говорим. Иногда ночами. Он говорит, что был ослеплён, что его тянуло на запретное, на «настоящую», как ему казалось, жизнь.
— Ты мой отец, — говорит он мне. — Единственный. Кровь — это всего лишь биология. А папа — это тот, кто не бросит. Никогда.
Ирина смотрит на нас с благодарностью и бесконечным стыдом. Наша семья ранена, но жива. Мы выстояли. Потому что настоящее отцовство — это не гены. Это выбор. Каждый день. Выбор любить, заботиться и быть рядом. Несмотря ни на что.