Найти в Дзене
cine/files

«мама!»: поворотный пункт в карьере Аронофски

Конечно, возвращение к фильму не сравнимо с опытом просмотра вслепую – а еще краше его делало недоумение случайных зрителей, которые повелись на громкие имена, но так и не сумели за два часа отличить зерна от плевел (и, например, на полном серьезе упрекали на выходе из зала героя Бардема в том, что тот никудышный муж). При этом взбудораживший интернет, редкий тогда для студийного кино мистический дурман (ничего не сообщавший маркетинг) сводится, в общем-то, к единственной трактовке: к пересказу Библии для учеников старших классов – на уровне абстрактных безымянных фигур, наделенных ролями Творца, Вдохновения и пр., и незатейливой религиозной символики, что размазана густым слоем по не покидающему условный дом сюжету. Если в «Ное» Аронофски буквально экранизировал Ветхий Завет (сохранив излюбленные мотивы одержимости и безумия), то в «маме!» действует на манер прямолинейной метафорики «Фонтана» – с той разницей, что место сантиментов заняли чувства парализующего замешательства, тревоги

Конечно, возвращение к фильму не сравнимо с опытом просмотра вслепую – а еще краше его делало недоумение случайных зрителей, которые повелись на громкие имена, но так и не сумели за два часа отличить зерна от плевел (и, например, на полном серьезе упрекали на выходе из зала героя Бардема в том, что тот никудышный муж).

При этом взбудораживший интернет, редкий тогда для студийного кино мистический дурман (ничего не сообщавший маркетинг) сводится, в общем-то, к единственной трактовке: к пересказу Библии для учеников старших классов – на уровне абстрактных безымянных фигур, наделенных ролями Творца, Вдохновения и пр., и незатейливой религиозной символики, что размазана густым слоем по не покидающему условный дом сюжету.

Если в «Ное» Аронофски буквально экранизировал Ветхий Завет (сохранив излюбленные мотивы одержимости и безумия), то в «маме!» действует на манер прямолинейной метафорики «Фонтана» – с той разницей, что место сантиментов заняли чувства парализующего замешательства, тревоги и самого черного ужаса.

При этом сила фильма парадоксальным образом проистекает из его избытков, которые уместнее принять за авторскую нахальность – зашифровать кричащую проповедь о людском насилии над планетой в притягательный своей мнимой неопределенностью код; привлечь загадкой, а затем постепенно отрезать от зрителя по куску.

-2

Ведь главное, что есть в «маме!» и что делает ее во многих отношениях выдающейся работой – типичный (но теперь выжатый до полнейшего максимума) инструментарий Аронофски с субъективным звуковым дизайном, следящей камерой и гиперкрупными планами – плюс предпочтение явному саундтреку оглушительной, невыносимой тишины и утробного гула подвального ада.

Именно здесь Даррен снял свою самую шокирующую сцену. Именно здесь достиг пика в сотворении кинетики и хаоса (почти вся вторая половина), как мало кто работая с пространством. Споры, продолжающие окружать «маму!», – уже сами по себе показатель сокрушительного жеста, но для нас все это – не только из самых эффектных, но и самых эффективных восклицательных знаков автора.

-3