Толопа Анастасия. 64. Пятигорск.
ПРИЗРАК ВЕНЕЦИИ
2 глава.(Продолжение. Начало № 61,62)
Грустные воспоминания.
Мариусу показалось мало того, что он увидел. Чтобы узнать больше о юноше и его обидчике, он зарылся в его мысли ещё глубже, откапывая в них всё то, что так интересовало вампира.
Взору блондина предстала небольшая комната. Светлая и чистая. Всё что она в себе содержала – была кровать, старенький шкаф с постоянно открытой настежь дверью, к которой было привинчено зеркало и стол с компьютером на котором скопилось изрядное количество пыли от того что его редко включали. Было видно, что комната была мальчишеской. Затем взору вампира открылся беспорядок, царивший на полу, где были разбросаны кисти, со следами свежей краски, свидетельствующие о том, что недавно ими рисовали. В углу он увидел перевёрнутый мольберт и испорченный холст. Не обнаружив хозяина комнаты и не узнав причины беспорядка, Мариус решил переместиться на день ранее в воспоминаниях юноши.
- Амадео! Ты неудачник и бездарь! – Услышал вампир, резкий голос молодой девушки, заставивший его вздрогнуть.
- Всегда им был и будешь, – продолжал всё тот же насмешливый голос, который начинал раздражать Мариуса. Сказав это, девушка залилась громким смехом, что ещё более разозлило Вампира.
Блондин напряг своё зрение, и увидел девушку, насмехавшуюся над Амадео. Комната, в которой она находилась, резко отличалась от той, которую вначале видел вампир. Розовые нежные тона стен и потолка, толстый ковёр на полу, кровать на которой сидели плюшевые игрушки, с безмолвным безразличием наблюдавшие за своей хозяйкой, стоявшей перед зеркалом в одном нижнем белье. Было видно, что девушка торопилась и куда-то собиралась. Она постоянно перебегала от шкафа к зеркалу, примеряя различные наряды. Взглянув на часы, висевшие как раз над зеркалом, Мариус увидел, что было почти полночь. Наконец, её выбор остановился на вызывающей короткой юбке, которая едва прикрывала бёдра, и розовом топике, одетом на обнажённою грудь. Умело уложив волосы, он поспешила нанести на своё лицо броский макияж, придавая векам голубоватый оттенок, а губам ярко- красный цвет. Макияж был настолько вызывающий, что показался Мариусу отвратительным. Стремительно вскочив на высокие каблуки и выйдя из своей комнаты, она подошла к запертой комнате Амадео.
- Ты отброс общества! Нет, ну, сколько можно сидеть взаперти со своими картинами? Ненужными картинами, никому непонятных, давно забытых святых! – Теперь Мариусу казалось, что девушка не говорила, а шипела подобно змее, выплёскивающей свой яд. Вампир проскользнул сквозь запертую дверь, чего не могла сделать девушка, напрасно барабанившая своими ногтями по дереву. Там он увидел того кто был так ненавистен этой особе лёгкого поведения, спешащей на ночную вечеринку.
В центре комнаты на коленях перед мольбертом сидел юноша, на вид не старше восемнадцати лет. Это был тот самый парень, сидевший сейчас с полупустой бутылкой вина на пристани. Только здесь его взгляд был сосредоточен на холсте, с которого на него смотрели, величественны карие глаза, глубокие и прекрасные, немного грустные, но в тоже время строгие и нежные. Тот, Чей лик взирал с картины, не был еще закончен. Вампира, увидевшего картину мальчика, тронуло, что среди молодежи, зацикленной на развлечениях, нашёлся человек, изобразивший Того, Чей образ Мариус наблюдал сквозь разные эпохи. Эти были те самые карие глаза, которые художники много раз изображали на стенах храмов. Блондина поразило то, что парень изобразил их именно так, как они уже много лет смотрят вглубь людских душ. Мариус вновь взглянул на парня, который до боли сжимал кисточку, омоченную в краске, но так и зависшую в нескольких сантиметрах от холста. Каштановые с красноватым отливом волосы падали на лицо парня, но, несмотря на это вампир увидел плотно сомкнутые губы и глаза, упертые в пол. Создавалось впечатление, что юноша, которого без сомнения звали Амадео, готов расплакаться. Парень с трудом, но все-таки сдерживался, чтобы не давать сестре лишнего повода для насмешек, делая вид, что ему абсолютно безразличны ее слова. Однако от мысленного взора Мариуса не укрылось, что каждое насмешливое слово болью отзывалось в чутком сердце юноши, заставляя его внутренне сжиматься и страдать от непонимания и насмешек. Отголосок этой боли коснулся души Мариуса, заставляя его сочувствовать юноше и вызывая жгучую ненависть по отношению к этой падшей, несмотря на свой совсем юный возраст, женщине. Грусть и злость разбирали вампира, безмолвно наблюдавшего за этой сценой унижения молодого парня, смиренно сносившего все оскорбления и ожидавшего, когда входная дверь, наконец, закроется за девицей быстро выскочившей из квартиры, уносящей с собой смех, еще долго после этого звучащий в ушах Амадео. Лишь убедившись, что сестру забрала ночь, Амадео расслабился и, опустившись на пол, уставился невидящим взглядом в потолок. Теперь Мариус мог детально рассмотреть юношу. Парень лежал навзничь, раскинув тонкие, почти женственные руки с красивыми утонченными пальцами. Расстёгнутая рубашка являла на свет не совсем сформировавшуюся хрупкую мальчишескую грудь, гладкую, с нежной кожей. Правильные черты лица, более подходящие девушке, чем парню поразили Мариуса своим совершенством. Невероятно выразительные крупные глаза с длинными, уходящими вверх ресницами, одного цвета с теми, которые он изображал на холсте. Амадео лежал, не шелохнувшись, лишь изредка тяжело вздыхая от нахлынувших воспоминаний, и Вампир поспешил окунуться в водоворот памяти, открывшийся его мысленному взору.
Амадео стоит среди просто обставленной комнаты, большого и просторного дома, не очень богатого, но всегда теплого и уютного. В центре комнаты возвышался большой старый камин, по старинке топившийся дровами. Мариус будто вживую ощутил запах кипящей на сосновых поленьях смолы. Ему передалось ощущение уюта и покоя, царившего в доме, что древний вампир проникся уважением к этой небогатой, но гостеприимной семье. Из воспоминаний юноши он видел, как часто вся семья собиралась у старого камина. Женщина средних лет, одетая в простые брюки и просторную сиреневую рубашку с большим воротником, полулежа расположилась на кресле с бокалом в руке. Ее лицо, не утратившее былой красоты, обрамляли длинные пышные волосы, аккуратно собранные на затылке. Временами она казалась строгой, но стоило ей улыбнуться своей лучезарной, по-матерински нежной улыбкой, как от строгости не оставалось и следа. Лишь небольшое пристрастие к алкоголю слегка портило портрет этой все еще привлекательной женщины. Рядом с матерью кружилась совсем юная девочка – старшая сестра Амадео, в которой с трудом угадывалась та падшая женщина-насмешница, которую Мариус видел минуту назад. Здесь ей всего восемь и она похожа на ангела с милым личиком и светлыми волосами, заплетенными в смешные косы с разноцветными лентами. Она с увлечением рассказывает матери о впечатлениях первого дня проведенного в школе, однако уже в этом возрасте умудрялась вставлять в свой рассказ две-три обидные насмешки над младшим братишкой, которому только что исполнилось шесть лет. Таким образом, юный Амадео с детских лет приучил себя сдерживаться и не показывать своих слез, поверяя их лишь своей подушке, уткнувшись в которую он, бывало, рыдал всю ночь напролет. Но сейчас его голова покоилась на коленях отца, сидевшего напротив камина и читавшего сыну сборник сказок со всего мира. Из-за тяжелой изнурительной работы в порту отец Амадео выглядел немного старше своих лет. Это был высокий мускулистый мужчина с огрубевшим от соленого морского воздуха лицом, не лишенным при этом привлекательности, с доброжелательным открытым взглядом и темно-каштановыми, вьющимися, слегка тронутыми проседью, волосами. Одет он был в потертые, но чистые джинсы и зеленоватый свитер. Из памяти Амадео стерлось то, кем работал его отец, но то, что папа приходил всегда поздно и очень уставшим, четко отпечаталось в мозгу юноши. Уже тогда юный Амадео, жадно впитывающий рассказ отца, пытался представить сюжеты услышанных сказок и воспроизвести их в красках на холсте или бумаге. Но более всего его тянуло нарисовать образ, смотревший на него с иконы, бережно хранившейся в углу родительской комнаты. Это был невероятно древний образ, скорее всего передававшийся из поколения к поколению. Мать Амадео всячески поощряла интерес мальчика к рисованию и в частности к иконописи, и часто рассказывала об истории этой древней иконы. Сестра же, напротив, уже тогда насмехалась, считая Амадео сумасшедшим фанатиком, помешанным на том, чего по ее мнению не могло существовать. И даже несмотря на это Амадео встречал каждый день как праздник, считая, что живет в самой лучшей и очень счастливой семье.
Но капризная барышня – судьба иногда в мгновение ока путает карты, и замещает счастье горем, превращая радость в плачь. Так случилось и со счастливой семьей Амадео.
Спустя несколько лет, когда отец мальчика был на выходных дома, то вспомнил об одном не завершенном деле и стал собираться в порт.
- Не ходи, - просила мать, удерживая мужа за руку, - тебе совсем не обязательно идти на работу, у тебя выходные.
- Ты же знаешь, женщина, - спокойно отвечал мужчина, - как я не люблю оставлять недоделанной работу.
- После выходных закончишь, - не сдавалась мать Амадео, - мне сон плохой приснился. Неспокойно на душе.
- Все время, какие то суеверия, - воскликнул муж, - не принимай близко к сердцу. Это всего лишь сон. Все будет хорошо. Я вернусь ближе к вечеру. – И сказав это мужчина, чмокнув в щеку жену, исчез в дверном проеме, оставив жену сгорать от беспокойства за мужа.
Это решение было роковым для него. Вечером, когда вся семья дожидалась отца к ужину, по радио передали об утечке газа и ужасном взрыве, прогремевшем в этот день в порту. Все сразу поспешили узнать о жертвах. Оказалось, что в числе них был и отец Амадео, находившийся неподалеку от эпицентра взрыва. Он умер мгновенно.
Эта новость в буквальном смысле слова убила горем счастливую до того семью. Мать, казалось, сошла с ума, все чаще уходя в длительные запои. Амадео плакал все дни и ночи напролет. И только старшую сестру, казалось, совсем не волновало, что произошло с ее отцом – она все также беззаботно смеялась, часто гуляла допоздна и продолжала насмехаться над младшим братом. Худо-бедно, таким образом, они прожили пару лет. Однако теперь эту семью нельзя было назвать счастливой. Мать и сестра стали часто ссориться, последняя все реже возвращалась по ночам домой, пока окончательно не решила избавиться от досаждавшей матери. Она обратилась к врачам, и с помощью друзей и своего тела добилась признания матери сумасшедшей. Это был очередной удар по юной психике Амадео. Догадавшаяся обо всем мать пришла однажды к нему в комнату ночью и принесла тот самый образ, так долго висевший на стене в ее спальне. Спрятав икону под подушку сына, мать завещала хранить и беречь ее. Так они просидели, обнявшись, до рассвета, затем она простилась с рыдающим Амадео, крепко его поцеловала и ушла. В то же утро ее забрали в психиатрическую больницу, где она не прожив и года, умерла от горя и одиночества.
Таким образом, в семнадцать лет Амадео стал сиротой. Сестра, считая старомодным прежний дом, поспешила продать его и стала снимать им с братом квартиру. Переезд был столь поспешным, что совсем не осталось возможности забрать спрятанную в укромном месте икону. Юноша вдвойне страдал: из-за скорой смерти матери, и о потере последней связующей их нити – старинной иконы. Амадео, предоставленный самому себе устроился в колледж. А сестра, как всегда, беззаботно и самозабвенно предавалась разгулу. Однако, деньги вырученные от продажи дома скоро закончились и Амадео вынужден был подрабатывать, чтобы обеспечить себя, так как сестре не было дела ни да него, ни да отсутствия денег.
- Разве в деньгах счастье? - издеваясь, отвечала она на вопрос Амадео об отсутствии денег, хотя мало в чем себе отказывала, зарабатывая своим телом.
Амадео стал чаще запираться от насмешек сестры в своей комнате, где изо дня в день старался изобразить на холсте тот самый образ, завещанный ему матерью. В колледже Амадео учился жадно, впитывая все, что ему преподавали как губка. Но учеба не могла дать ответы на многие, мучившие его вопросы. И от этого он страдал еще больше. Немного отвлекала работа, но спасти от уныния она была не в состоянии. Одной его радостью в тот момент была его работа над завещанным образом, которой он самозабвенно предавался, то переделывая, то добавляя новые штрихи на белоснежный холст. Сестра продолжала насмехаться над его работой, и поэтому Амадео старался рисовать только когда ее не было дома. Лишь тогда, стоя перед холстом, он мог полностью раскрыть все грани своей израненной души.
Внезапно по щеке Мариуса, который был так увлечен мыслями парня, сидящего в нескольких метрах, скатилась кровавая слеза. Это не было слабостью, которую допустил древний могучий вампир. Это не было и слезой жалости, просто Мариус невольно частично забрал боль юноши себе.
Однако Мариус так и не узнал, что послужило причиной, выбрав самое дешёвое вино, поглощать его с такой горестью, сидя на холодном асфальте. И вампир вновь с осторожностью погрузился в мысли парня, выискивая события прошедшего дня.
Зная, что сестры сегодня не будет допоздна, Амадео спешил домой, скорее, с головой погрузиться в работу над иконой. Только попасть ему туда суждено было не скоро. Учитель попросил юноши остаться после лекций, позаниматься с однокурсниками перед грядущими экзаменами. Амадео не нашел причины отказать и пришлось задержаться. Как не старался парень закончить скорее все равно не смог освободиться раньше пяти часов вечера. И пока парень спешил домой, в квартире его происходили другие события, повлиявшие на его поведение.
Мариус с легкостью проследил, что же там происходило. Перовое, что он услышал – это безумный, пьяный смех сестры Амадео. В квартире в самом разгаре была очередная вечеринка
Две девицы и три парня отрывались по полной. Выкрикивая пошлости, смеясь друг над другом, распивая бутылку за бутылкой, выкуривая сигареты с травкой. Они уже изрядно подустали, занимаясь друг с другом сексом, причем в разной последовательности меняя партнеров. Теперь пьяная молодежь искала, чем еще можно развлечься. По наводке сестры они заглянули в комнату Амадео, где в самом центре стоял мольберт, с расположенным на нем холсте. Увиденное заставило молодых людей дружно разразиться злобным, заговорщицким хохотом. Насмехаясь над Амадео, и над образом, с которого на них с нежностью и любовью смотрели карие глаза, они не замечали или не хотели замечать этот взгляд, стараясь спрятать человеческие чувства глубоко в свои грубые и жестокие сердца, признавая лишь животные похоти.
- Здесь чего-то не хватает, - с диким смехом проговорил один из парней, еле стаявший на ногах.
- Я бы не прочь помочь юному художнику, - с улыбкой проговорил другой, прикладываясь к бутылке. Остальные тут же со смехом присоединились к нему. Затем схватив кисточки, аккуратно стоявшие в стакане, они стали по очереди наносить краски на незаконченную работу Амадео, пририсовывая к карим глазам темные очки, раскрашивая губы, перекрашивая волосы, добавляя то синие, то желтые полосы густой масляной краской.
- Смотри Дженнифер, твой брат совсем ни чего не понимает в этом! – воскликнула одна из девиц, пририсовывая к утонченному носу кольцо.
Сердце Мариуса сжималось при виде такого кощунства, он невольно стиснул кулаки так, что острые как бритва ногти вонзились в ладони, и на мостовую закапала кровь. Вампир дал себе клятву, что каждый участвующий в этом попрании святыни жестоко заплатит за свое злодеяние. Его лицо озарила злобная улыбка, превращая Мариуса в ангела правосудия, несущего на своих крыльях лишь смерть.
Тем временем Амадео спешил домой, в объятия покоя и умиротворения, предчувствуя восторг от работы. Он вошел в квартиру ровно через пятнадцать минут после ухода нашумевшей компании и, увидев разгром, царивший в гостиной, поспешил в свою комнату.
Амадео застыл на месте, когда увидел изуродованную икону, разлитые краски и разбросанные кисточки. Ему казалось, что он спит и видит кошмарный сон. Но, к сожалению это была реальность. Жестокая реальность, сковывавшая его движения. Юноша задыхался от бессильной ярости. Ему хотелось кричать. Тот, чей образ парень так отчаянно пытался возродить из памяти, был окончательно изуродован дьявольскими художниками. Годы горя и слез, пролитых от бессилия, что-нибудь изменить и вернуть родителей и утерянный бесследно образ, так и оставшийся в старом доме. Годы работы, в надежде, восстановить утраченную икону. Все было безвозвратно испорчено. В этот миг Амадео показалось, что вокруг него рухнул так упорно возводимый им воздушный замок, и он возненавидел весь мир и даже самого Создателя, допустившего такое поругание над чувствами юноши. Лоб Амадео покрылся крупными каплями пота, будто в комнате стояла жара. По щекам потекли горячие слезы. Рубашка прилипла к телу, мешая дышать и парень, просто разорвал ее.
- За что? – раздался хриплый вздох, скорее стон юноши, полный боли и отчаяния. Находиться в этом, опостылевшем теперь месте было просто невыносимо. Амадео скинул с себя разорванную рубашку и, схватив первую попавшуюся ветровку, выбежал в уже опускавшуюся на город ночь. Обнаружив в кармане немного денег, он купил бутылку вина и, не задумываясь, откупорив, сделал большой глоток. Горючая жидкость обжигала глотку, но парень не обращал на это внимания. Слезы непрерывным потоком текли по щекам Амадео. Он брел и брел без устали, сам не зная куда, пока не дошел до пристани, где и обнаружил его Мариус, одинокого, оставшегося наедине со своей изнуряющей кровоточащей раной.
Мариус глубоко вздохнул, покидая мысли Амадео. За считанные минуты вампир узнал почти всю жизнь несчастного юноши. Сердце Мариуса бешено стучало о грудную клетку, так что он слышал, как кровь стремительно мчится по венам.
- Не бойся, мой мальчик, я стану твоим хранителем, - прошептал Мариус, почти не шевеля губами. – Твое сердце больше не вкусит страданий, – добавил он чуть громче, устремляя свой взгляд к горизонту, где уже рождался рассвет. Вампир обреченно вздохнул, бессильный противостоять приходу дня.
- Я непременно увижу тебя следующей ночью, мой возлюбленный, – все также тихо произнес Мариус, позволяя, однако услышать свои слова юноше, посылая с ними успокоительное тепло, тот час же коснувшееся сердца мальчика. Амадео очнувшись, огляделся по сторонам, пытаясь найти источник странного голоса, но никого не увидел, потому что ночь постепенно таяла, растворяясь в свете нового дня, унося с собой того, кто смог на мгновенье успокоить рыдающее сердце.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ГЛАВЫ.
.