Воздух в машине сгустился до такой степени, что, казалось, его можно резать ножом. Степан вцепился в руль, его лицо окаменело, а желваки ходили ходуном. Он молчал, но это молчание было громче любого крика. Полина тоже не произносила ни слова. Она смотрела в боковое стекло на мелькающие деревья и думала о том, что её жизнь только что совершила крутой, непредсказуемый вираж и летит куда-то в неизвестность. Чувства внутри неё перепутались в тугой, вибрирующий клубок: горькая насмешка, холодная ярость и странное, почти истерическое облегчение. Занавес упал. Спектакль под названием «Полина — хорошая жена и невестка» окончен.
— Ты хоть что-нибудь скажешь? — не выдержал наконец Степан, когда они выехали на асфальтированную дорогу. Голос у него был хриплый, сдавленный. — Я для тебя старался! Я все наши сбережения вбухал в этот участок! Думал, ты обрадуешься…
Полина медленно повернула к нему голову. Её взгляд был спокойным и до ужаса трезвым.
— Обрадуюсь? Чему, Стёпа? Тому, что ты притащил меня на развалины, оставшиеся от твоей бывшей жены? Тому, что ты предлагаешь мне потратить остаток своей жизни, ковыряясь в её прошлом? Это не сюрприз, это оскорбление. Изощрённое и унизительное.
— Да что ты несёшь?! Какое прошлое? Это просто дом! Участок! Наш! Будущий! — Он ударил ладонью по рулю, и машина дёрнулась. — Я хотел как лучше! Хотел, чтобы у тебя было своё место!
— Своё? — Полина тихо рассмеялась, и от этого смеха у Степана по спине пробежал холодок. — В доме, который она строила? В саду, который она сажала? Чтобы твоя мамаша, приезжая в гости, ходила по участку и вещала: «А вот здесь у Мариночки росли пионы, да какие! Не то что эти твои, Полечка, дохленькие… А крыльцо-то Марина сама красила, ровненько, а у тебя, Полечка, подтёки». Ты этого хотел?! Чтобы я до конца своих дней соревновалась с её тенью на её же территории?
Он молчал, потому что возразить было нечего. В её словах была убийственная логика, до которой его мужской, прямолинейный ум просто не додумался. Он и вправду не видел в этом ничего такого. Ну, дача бывшей. Ну и что? Зато дёшево! Он думал категориями выгоды, а не чувств.
— Это была плохая идея, — наконец выдавил он. — Я не подумал. Полин, давай… давай продадим его? Прямо сейчас объявление дам. И забудем.
— Продавай, — равнодушно пожала плечами она. — Мне всё равно. Только «мы» уже ничего делать не будем. Ты будешь продавать. А я буду жить своей жизнью.
— Какой ещё своей жизнью? — взвился он. — Ты моя жена!
— Формально — да. Но только до тех пор, пока мы не дойдём до ЗАГСа, — спокойно ответила Полина. — Я подаю на развод, Степан.
Это было сказано так обыденно, словно речь шла о покупке хлеба. Степан резко затормозил у обочины.
— Ты с ума сошла? Из-за какой-то дурацкой дачи? Из-за пьяного слова? Восемнадцать лет коту под хвост?
— Не из-за дачи, Стёпа. И не из-за слова. А из-за восемнадцати лет, в течение которых ты позволял топтать моё достоинство. Сначала молчаливым согласием, а теперь вот — таким «сюрпризом». Это была последняя капля. Чаша переполнилась, понимаешь? Всё. Конец.
Она отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Остаток пути они ехали в мёртвой тишине.
Войдя в квартиру, Полина, не раздеваясь, прошла в спальню и достала с антресолей большую дорожную сумку. Она действовала спокойно и методично, как будто давно отрепетировала этот момент в своей голове. Открыла шкаф и начала складывать свои вещи: несколько блузок, две юбки, джинсы, домашний халат.
Степан стоял в дверях, беспомощно глядя на неё.
— Ты… ты куда? Прямо сейчас?
— Да. К Свете поживу пока, — Полина назвала имя своей лучшей подруги. — Не волнуйся, я заберу только самое необходимое. Твои квадратные метры мне не нужны.
Из своей комнаты вышла Катя. Она видела сумку, заплаканное лицо матери, растерянное — отца. И всё поняла без слов.
— Мам? — тихо спросила она.
— Всё хорошо, солнышко, — Полина попыталась улыбнуться, но получилось плохо. — Мы с папой решили, что нам лучше пожить отдельно.
Катя подошла к матери и крепко её обняла.
— Я с тобой, — твёрдо сказала она. — Если ты уходишь, то и я ухожу.
— Катюша, нет, — испугалась Полина. — У тебя школа, экзамены на носу! Ты не можешь сейчас всё бросить!
— Я не брошу. Буду ездить от тёти Светы. Это не так уж и далеко. Но я тебя одну не оставлю. И с ним, — она кивнула в сторону отца, — я жить не хочу.
Степан вздрогнул, как от удара. Предательство дочери оказалось больнее, чем уход жены.
— Доча… — пролепетал он.
— А что «доча», пап? — Катя отстранилась от матери и посмотрела на него в упор. Её юношеские глаза были полны взрослого презрения. — Ты хоть раз за маму заступился, когда бабушка её помоями поливала? Хоть раз сказал ей: «Хватит»? Нет. Ты сидел и молчал в тряпочку. А на юбилее — это вообще… Мне так стыдно было, я под стол готова была залезть. Ты не только маму, ты и меня унизил. Так что нет. Я с мамой.
Она развернулась и пошла в свою комнату, чтобы собрать рюкзак. Степан смотрел ей вслед, и лицо его стало серым. Он вдруг понял, что теряет не просто жену. Он теряет всю свою семью, весь свой привычный мир. И виноват в этом только он сам.
Квартира Светланы, старой Полининой подруги, встретила их запахом яблочного пирога и валокордина. Света, энергичная вдова за шестьдесят, работавшая медсестрой в районной поликлинике, была женщиной прямой, как рельса, и острой на язык, как скальпель. Выслушав сбивчивый рассказ Полины, она налила ей коньяку в чайную чашку, Кате — какао, а сама вынесла вердикт:
— Давно пора было этому маменькиному сынку чемодан за дверь выставить! Ты, Полечка, у меня святая. Другая бы эту Любку-гадюку ещё лет десять назад с лестницы спустила. А ты всё терпела, всё на лучшее надеялась. Ну вот, донадеялась. До руин бывшей жены. Это ж надо было додуматься!
Она по-хозяйски распорядилась:
— Так, погодите реветь, слёзы — вода, от них только отёки. Живите у меня, сколько надо. Квартира у меня двухкомнатная, не хоромы, но поместимся. Катьку в своей комнате положу, а мы с тобой, Поля, в зале на диване. Не сахарные, не растаем.
Вечером, когда Катя уже уснула, устав от переживаний, они сидели на кухне. Полина, немного успокоившись, пила горячий чай с чабрецом.
— Что я делать-то буду, Света? — растерянно спросила она. — Комнату снимать? На мою зарплату особо не разгуляешься. А Катьке скоро в институт поступать, там расходы…
— Погоди ты с комнатой, — отмахнулась Светлана. — Жить есть где. Тебе сейчас надо не о быте думать, а о себе. Ты себя в зеркало видела? Тень бледная. Тебе надо в себя прийти, силы восстановить. Кстати, о силах. Ты же у нас биолог, по растениям главная. Глянь на мою герань, — она кивнула на горшок на подоконнике. — Чахнет чего-то. Листья жёлтые. Может, подкормить чем?
Полина машинально взяла горшок. Осмотрела листочки, потрогала землю.
— Земля истощилась, — профессионально заключила она. — Ей пересадка нужна, в свежий грунт. И горшок побольше. А пока можно сделать экстренную подкормку. Знаешь, что хорошо помогает? Янтарная кислота. В аптеке копейки стоит. Одна таблетка на литр воды. И полить, и опрыскать. Она как реанимация для растений, стимулятор роста. Иммунитет повышает.
— Ого! — присвистнула Светлана. — Век живи — век учись. Янтарная кислота… Завтра же куплю. Видишь, Поля, голова у тебя на месте, руки тоже. Не пропадёшь. Тебе надо своё дело какое-то. Чтобы от мужиков не зависеть.
Слова Светланы о «своём деле» запали Полине в душу. А что, если и правда? Что она умеет и любит больше всего на свете? Ответ был очевиден: возиться с растениями. В школе она вела кружок юных натуралистов, и дети её обожали. Её кабинет был похож на оранжерею. Даже самые безнадёжные, принесённые кем-то «на выброс» цветы она умудрялась выходить. В этом было её призвание.
Тем временем в оставленной квартире Степан переживал все стадии горя. Сначала было отрицание. Он ходил по пустым комнатам и ждал, что Полина вот-вот вернётся. Ну, погостит у подруги день-другой и остынет. Куда она денется? Но проходил день, второй, третий, а телефон Полины был недоступен.
Потом пришёл гнев. Это всё она, Света, науськивает! И Катька, неблагодарная! Он столько для неё делал, а она…
Но гнев быстро сменился отчаянием, когда Степан столкнулся с суровой реальностью быта. Оказалось, что рубашки сами себя не гладят, борщ не варится по щелчку пальцев, а в холодильнике еда появляется не волшебным образом. Его первая попытка сварить пельмени закончилась тем, что они превратились в склизкую серую массу. Он попробовал постирать рабочую робу и засыпал в машинку тройную дозу порошка, после чего вся ванная комната покрылась мыльной пеной. Квартира за три дня превратилась в берлогу холостяка: грязная посуда в раковине, разбросанные носки, крошки на столе.
На четвёртый день, доведённый до ручки, он позвонил матери.
Любовь Ивановна явилась, как отряд МЧС на место катастрофы. Она всплеснула руками, заохала и немедленно развила бурную деятельность, сопровождая каждое своё действие ядовитыми комментариями.
— Господи, сынок, во что ты превратил квартиру! Свинарник! А эта твоя Полина — неряха! Ушла, даже посуду за собой не помыла! И это называется — женщина, хозяйка! Вот Мариночка… у неё всегда был идеальный порядок, пылинки не найдёшь.
Степан молча слушал, стиснув зубы. Раньше эти речи были для него фоновым шумом, но сейчас они резали по живому.
— И что ты собираешься делать? — не унималась Любовь Ивановна, яростно оттирая плиту. — Надо идти и возвращать её! На коленях ползти, если надо! А то ишь, моду взяли, чуть что — сразу к подружкам бежать! И дочку против отца настроила, змея подколодная!
— Не надо никуда ползти, мама, — глухо сказал Степан. — Она не вернётся.
— Это ещё почему? Что, принца на белом коне нашла? Учителка задрипанная! Кому она нужна в её возрасте? Побрыкается и прибежит обратно, как миленькая! Главное — не звони ей первый, не унижайся! Пусть посидит, подумает!
Две недели Степан жил в аду. Днём — тяжёлая работа на стройке, вечером — нравоучения матери, которая взяла на себя роль домработницы и командира в одном лице. Она переставила мебель в гостиной, выбросила любимую Полинину фиалку («рассадник микробов!») и каждый вечер кормила его ненавистной манной кашей («это полезно для желудка!»). Он чувствовал себя не хозяином в собственном доме, а провинившимся подростком.
Точка кипения была достигнута в воскресенье. Любовь Ивановна, разбирая шкаф, наткнулась на коробку со старыми фотографиями.
— Ой, Стёпочка, иди сюда, посмотри, что я нашла! — закричала она из спальни. — Это же вы с Мариночкой в Ялте! Какие вы тут молодые, красивые! А фигурка у неё какая была, а? Точёная! Не то что у некоторых… после родов расплылась, как квашня.
Она протянула ему выцветшую карточку. Степан посмотрел на улыбающуюся девушку рядом с молодым собой. И вдруг почувствовал такую острую, всепоглощающую ненависть. Не к Марине. Не к Полине. К собственной матери.
— Хватит, — сказал он тихо, но так, что Любовь Ивановна вздрогнула.
— Что «хватит», сынок?
— Хватит, мама! — Он вырвал у неё из рук фотографию, скомкал её и швырнул в угол. — Ты слышишь меня? Хватит! Марина! Марина! Марина! Двадцать лет прошло! У меня другая семья была! Жена, дочь! А ты всё никак не успокоишься!
— Да что ты на мать кричишь?! — взвизгнула она. — Я тебе глаза открываю!
— Ты мне жизнь сломала! — заорал он, и в его голосе прорвались годы сдерживаемой обиды. — Это ты во всём виновата! Ты с самого первого дня Полину гнобила! Ты лезла со своими советами, со своей Мариной! Ты нас лбами сталкивала! А я, дурак, молчал! Боялся тебя обидеть! И что в итоге? Полины нет! Катьки нет! Никого нет! Только ты и твои фотографии! Ты довольна?!
Любовь Ивановна застыла с открытым ртом. Она никогда не видела своего тихого, покладистого Стёпочку таким.
— Уходи, — сказал он, отвернувшись. — Пожалуйста, уходи. Я хочу побыть один.
— Сынок…
— Уходи!
Она подхватила свою сумку, бросила на него полный обиды и недоумения взгляд и, хлопнув дверью, ушла. Степан опустился на стул и обхватил голову руками. Впервые в жизни он не послушал маму. И от этого было одновременно страшно и как-то по-новому легко.
Пока Степан проходил через личный катарсис, Полина действовала. Мысль о «своём деле» не давала ей покоя. Однажды, гуляя по району, она наткнулась на объявление «Сдаётся в аренду» на дверях небольшого павильона, где раньше была мастерская по ремонту обуви. Место было неплохое, рядом с остановкой и продуктовым магазином.
Сердце ёкнуло. Она позвонила по указанному номеру. Цена аренды была, конечно, кусачей, но подъёмной, если затянуть пояс. Но откуда взять деньги на первоначальный взнос, на закупку товара?
Вечером она поделилась своими мыслями со Светой.
— У меня есть кое-какие сбережения, — призналась она. — Ещё когда бабушка умерла, она мне оставила свои золотые серьги с сапфирами. Старинные. Я их берегла, думала, Кате на свадьбу подарю. Но, видимо, час настал.
— Ты что, с ума сошла? — возмутилась Светлана. — Память продавать! Ни в коем случае! Так, погоди…
Она вышла в комнату и вернулась со старенькой металлической шкатулкой. Открыла её и достала тоненькую сберкнижку.
— Вот. Это моя «заначка на похороны», — серьёзно сказала она. — Я тут понемногу откладывала, чтобы детям своим на шею не падать, когда помру. Но я, знаешь ли, помирать пока не собираюсь, чувствую себя огурцом. А тебе деньги нужнее. Бери. Без процентов. Когда раскрутишься — отдашь.
У Полины на глаза навернулись слёзы.
— Света, я не могу…
— Можешь! — отрезала подруга. — Я в тебя верю. У тебя всё получится. А теперь иди и работай. Создавай свою оранжерею.
Через неделю Полина подписала договор аренды. Павильон был запущенным и грязным, но у неё горели глаза. Вместе со Светой и Катей они отмыли окна, покрасили стены в нежный фисташковый цвет. Степан, узнав от Кати о затее, приехал вечером. Молча, не говоря ни слова, починил розетки и повесил новые светильники. Полина так же молча его покормила ужином. Они были чужими людьми, которые пытались наладить хрупкое перемирие ради дочери.
Она назвала свой маленький магазинчик просто — «Зелёный уголок». На оптовой базе закупила первую партию растений: неприхотливые фикусы, спатифиллумы, которые в народе называют «женским счастьем», яркие каланхоэ, нежные фиалки. Кроме цветов, она продавала красивые кашпо, грунт, удобрения. И каждому покупателю давала подробную консультацию по уходу, делилась своими маленькими хитростями.
Люди потянулись. Особенно женщины её возраста и старше. Им нравилась уютная атмосфера и то, с какой любовью Полина рассказывала о каждом зелёном питомце. Она не просто продавала, она делилась своей страстью. И это подкупало.
Любовь Ивановна, изгнанная сыном, затаила обиду. Она не могла поверить, что её авторитет рухнул. Пару раз она пыталась позвонить Степану, но он отвечал односложно и быстро прощался. Тогда она решила пойти с другого фланга. Она явилась к «Зелёному уголку».
Полина как раз протирала листочки у монстеры, когда дверь звякнула колокольчиком, и на пороге появилась её бывшая свекровь.
— Ну, здравствуй, бизнес-леди, — с ехидной усмешкой произнесла Любовь Ивановна, оглядывая магазинчик. — Решила, значит, в торговки податься? Учительского жалования мало стало?
Полина выпрямилась и спокойно посмотрела на неё. Это была уже не та забитая невестка, которая боялась сказать слово поперёк. Перед свекровью стояла хозяйка своего маленького мира, уверенная и спокойная.
— Здравствуйте, Любовь Ивановна. Вы что-то хотели? Если цветок — я помогу выбрать. Если поговорить — то извините, у меня работа.
— Поговорить! — фыркнула та. — Я пришла сказать тебе, чтобы ты семью не рушила! Чтобы к мужу вернулась! Он из-за тебя страдает, похудел весь! Совсем совесть потеряла!
— Семью разрушила не я, — ровным голосом ответила Полина. — А вы. Своими вечными сравнениями и придирками. И Степан, своим малодушием. А страдает он не из-за меня, а из-за того, что лишился бесплатной кухарки и уборщицы. Не путайте понятия.
— Ах ты…! — задохнулась от возмущения Любовь Ивановна. — Да я…, да я на тебя в опеку пожалуюсь! Что ты ребёнка из дома увела, отца лишила!
— Моему «ребёнку» скоро восемнадцать, и она сама решает, с кем ей жить. И, кстати, она счастлива, что больше не видит, как вы унижаете её мать. У вас всё?
Полина обошла прилавок и открыла входную дверь.
— Всего доброго, Любовь Ивановна. И не приходите сюда больше. Здесь хорошая энергетика, не портите её.
Бывшая свекровь вылетела из магазинчика, как ошпаренная. Она проиграла. Окончательно и бесповоротно. Её оружие — манипуляции и ядовитые слова — больше не действовало.
Прошло полгода. Наступила весна. «Зелёный уголок» Полины стал популярным местом в районе. Она расширила ассортимент, начала продавать рассаду для дачников, семена редких цветов. Дела шли так хорошо, что она смогла не только вернуть Свете долг, но и снять для себя с Катей небольшую, но уютную однокомнатную квартиру в соседнем доме.
Катя успешно сдала пробные ЕГЭ и готовилась к поступлению на бюджетное отделение в медицинский. Она часто забегала к маме в магазин после школы, помогала с поливом, общалась с покупателями. Она повзрослела и стала для Полины не просто дочерью, а настоящей подругой.
Степан по-прежнему жил один. Он научился готовить съедобную яичницу и даже варить суп. Раз в неделю он встречался с Катей, давал ей деньги, расспрашивал об учёбе. Он похудел, осунулся, в глазах появилась какая-то тоскливая мудрость. Однажды он пришёл к Полине в магазин.
— Привет, — сказал он, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Красиво у тебя тут.
— Привет. Спасибо, — ответила она, не отрываясь от пересадки бегонии.
— Полин, я… я хотел извиниться. По-настоящему. Я всё понял. Я был идиотом. И трусом. Прости меня. Если сможешь.
Он смотрел на неё, и в его взгляде не было надежды на возвращение. Было только чистое, запоздалое раскаяние.
— Я простила, Стёпа, — сказала она, и это было правдой. Обида давно ушла, осталась только лёгкая грусть о потраченных впустую годах. — Живи своей жизнью. И будь счастлив.
Он кивнул и вышел. Больше он не приходил. Дачу Марины он, в конце концов, продал, потеряв на этом кучу денег, но избавившись от тяжёлого груза.
А Любовь Ивановна так и осталась одна в своей квартире, полной воспоминаний о мифической идеальной невестке. Сын звонил ей редко, по праздникам. Внучка и вовсе перестала общаться. Она получила то, к чему стремилась — избавилась от «плохой» Полины. Но почему-то радости это не принесло. Только пустоту.
Однажды летним вечером Полина, закрыв свой магазинчик, шла домой. У неё было прекрасное настроение: сегодня она продала огромную пальму в офис одной фирмы и получила хороший заказ на озеленение летней веранды кафе. Она думала о том, что завтра нужно будет съездить на оптовую базу за новыми орхидеями. Она была уставшей, но счастливой. Свободной.
Иногда она вспоминала тот злополучный юбилей, ту унизительную фразу мужа и его нелепый «сюрприз» с заброшенной дачей. И понимала, что, как ни странно, благодарна ему за это. Если бы не тот чудовищный вечер, она бы так и прожила всю жизнь в тени другой женщины, пытаясь заслужить любовь и одобрение тех, кто этого не стоил.
От автора:
Всё-таки иногда самый худший подарок судьбы оказывается билетом в новую, настоящую жизнь. Главное — не побояться им воспользоваться.