Я целый вечер у плиты стояла. С семи утра — до одиннадцати вечера. Без перерыва. Без сидения. Без жалости к себе. Потому что приезжала *она*.
Свекровь.
Не просто приезжала — *инспектировала*. Как генерал перед парадом. Как критик на премьеру. Как богиня, спустившаяся с Олимпа, чтобы оценить, достойна ли смертная её сына.
И я, дура, решила: если уж она такая важная, то и ужин должен быть соответствующий. Не просто жареная курица и салат оливье. Нет. Я замахнулась на шедевр.
---
**Семь утра.**
Первое, что я сделала — выписала меню. На листочке, как в ресторане. С закусками, горячим, десертом и даже с вином. Потому что свекровь, как я помню, любит «тонкие нотки» и «ароматные букеты». Где она это подцепила — не знаю. Может, из сериала про сомелье. Но я решила не рисковать.
Закуски:
— Тарталетки с кремом из козьего сыра и карамелизированным луком.
— Брускетты с авокадо, рукколой и трюфельным маслом.
— Маринованные артишоки с оливковым маслом и чесноком.
Горячее:
— Филе лосося в медово-горчичной глазури с овощным рагу.
— Картофельное пюре с трюфельным маслом и пармезаном.
— Грибной крем-суп с белыми грибами и сливками.
Десерт:
— Шоколадный мусс с малиновым конфи и золотой пудрой.
— Миндальные макаруны ручной работы (я их сама пекла, два часа ушло только на это!).
— Кофе с лавандой и карамелью.
Вино:
— Белое сухое — для закусок.
— Красное полусухое — к лососю.
— Десертное — к муссу.
Я даже сервировку продумала. Белоснежная скатерть, хрустальные бокалы, серебряные приборы, свечи в матовых подсвечниках. Цветы — белые розы в хрустальной вазе. Аромат — ваниль и лаванда из диффузора. Музыка — джаз в фоновом режиме. Не громко. Чтобы не мешала разговору. Хотя… какому разговору? С ней?
---
**Два часа дня.**
Я уже устала. Руки в муке, волосы в пучке, фартук в пятнах бальзамического уксуса. Но я держалась. Потому что знала: если что-то пойдёт не так — она это заметит. И прокомментирует. С улыбкой. С жалостью. С «ох, милая, ты старалась…».
Я ненавижу эту фразу.
Она звучит, как похвала дебилу за то, что он хотя бы попытался.
---
**Шесть вечера.**
Стол накрыт. Еда — в подогревателях. Вино — охлаждено. Я приняла душ — переоделась. Чёрное платье, лёгкий макияж, волосы распущены. Выгляжу, как жена из глянца. Ухоженная. Элегантная. Готовая к приёму важного гостя.
Звонок в дверь.
Я улыбаюсь. Открываю.
— Здравствуй, мама!
Она стоит в пороге. В шубе. В перчатках. С сумкой Louis Vuitton (подарок мужа на день рождения). Взгляд скользит по мне — с ног до головы. Без одобрения. Без тепла.
— Здравствуй, Оля. Ты… выглядишь уставшей.
*Спасибо, дорогая. Я стояла у плиты 12 часов. А ты, наверное, весь день делала маникюр и выбирала, в какой шубе приехать.*
— Проходите, я всё приготовила.
Она проходит. Оглядывает квартиру. Медленно. Внимательно. Как инспектор санэпидемстанции.
— У тебя тут… уютно.
*«Уютно» — это её кодовое слово.*
— Спасибо. Проходите в столовую, я сейчас подам закуски.
---
**Семь вечера.**
Она сидит. Я подаю первую тарелку — тарталетки.
— Попробуйте, это с козьим сыром и карамелизированным луком.
Она берёт одну. Маленький кусочек. Жуёт. Медленно. Кладет вилку.
— Интересно. Но… слишком сладко. Лук, наверное, перекарамелизировался.
Я улыбаюсь. Через силу.
— Может, вином запьёте? Это совиньон блан, с цитрусовыми нотками.
Она пробует вино. Кивает.
— Неплохо. Но я бы выбрала что-то с большей кислотностью. Для контраста.
*Конечно. Ты же эксперт. Ты же богиня.*
Следующая закуска — брускетты.
— Авокадо, руккола, трюфельное масло.
Она ест. Молчит. Потом:
— Трюфельное масло… наверное, не настоящее. Запах слишком слабый.
Я чуть не лопаюсь от злости. Я купила это масло за 2800 рублей! Оно *настоящее*! Но я молчу. Улыбаюсь. Наливаю вино.
---
**Восемь вечера.**
Подаю суп.
— Грибной крем-суп с белыми грибами.
Она пробует. Медленно. Кладет ложку.
— Грибы… не очень ароматные. Наверное, не свежие.
Я сжимаю кулаки под столом.
— Я их вчера купила на рынке. У проверенного продавца.
— Ах, на рынке… — она вздыхает, как будто я сказала, что собирала их в лесу с медведями. — Ну что ж… попробуем лосося.
Я подаю лосося. Красиво. С овощами. С соусом. С любовью.
Она режет. Ест. Жуёт. Молчит.
— Рыба… немного пересушена. Глазурь слишком сладкая. И овощи… не хрустящие.
Я чувствую, как у меня внутри всё кипит. Но я держусь. Потому что муж сидит рядом. Молчит. Смотрит в тарелку. Он знает — если вмешается, будет хуже.
— Может, десерт поднимет настроение? — я улыбаюсь, как будто мне весело.
— Давай, — говорит она. — Я люблю сладкое.
---
**Девять вечера.**
Я подаю шоколадный мусс. Он идеален. Воздушный. Нежный. С малиновым конфи. С золотой пудрой. С любовью.
Она берёт ложку. Пробует. Медленно. Кладет.
— Шоколад… слишком горький. Малина… кислая. Золото… ну, это, конечно, мило, но излишне.
Я смотрю на неё. Прямо. В глаза.
— Вам не понравилось?
Она пожимает плечами.
— Ты старалась, Оля. Это главное. Не все могут так… потрудиться.
Вот оно. Моя любимая фраза. «Ты старалась». Как будто я ребёнок, который нарисовал кривой домик, а взрослые хлопают в ладоши: «Какой милый!».
Я встаю.
— Извините, мне нужно в кухню.
Я ухожу. Захлопываю дверь. Стою у раковины. Дышу. Считаю до десяти. Потом до ста. Потом до тысячи.
Но не помогает.
Потому что я понимаю: она *никогда* не оценит. Никогда не скажет «спасибо». Никогда не признает, что я — достойная жена её сына. Для неё я — всегда «та, что старалась».
И вдруг… мне приходит идея.
Простая. Гениальная. Жестокая.
Я улыбаюсь. По-настоящему. Впервые за весь вечер.
---
**Десять вечера.**
Я возвращаюсь в столовую. С подносом. На нём — кофе. В красивых чашках. С лавандой. С карамелью. И… с маленьким, почти незаметным дополнением.
— Вот ваш кофе, мама. С лавандой. Как вы любите.
Она улыбается. Берёт чашку.
— Спасибо, Оля. Наконец-то что-то… приятное.
Она пьёт. Медленно. С наслаждением.
Я сажусь. Смотрю на неё. Улыбаюсь.
— Вам нравится?
— Да, — она кивает. — Очень ароматный. Ты молодец.
*О, как же сладко звучит «молодец» от тебя, дорогая.*
Она допивает кофе. Ставит чашку.
— Ну что ж, пора и честь знать. Я, пожалуй, соберусь.
Она встаёт. Берёт сумку. Идёт к прихожей.
И тут…
— Ой!
Она хватается за живот. Лицо искажает гримаса боли.
— Что… что это?.. Оля… мне плохо…
Я встаю. Подхожу. Спокойно.
— Что случилось, мама?
— Живот… резь… тошнит… — она сгибается пополам.
Муж вскакивает.
— Мама! Что с тобой?!
— Кофе… — она с трудом выдавливает. — Кофе… что ты туда положила?!
Я смотрю на неё. Улыбаюсь. Мило. Невинно.
— Обычный кофе, мама. С лавандой. С карамелью. И… с небольшим количеством касторового масла.
Она замирает. Глаза — в ужасе.
— Ты… что?!
— Ты же сказала, что любишь «тонкие нотки». Вот я и добавила одну. Очень… *тонкую*.
Муж смотрит на меня. Шокирован.
— Оля… ты что сделала?!
— Проучила, — говорю я спокойно. — Потому что целый день я слушала, как она критикует мою еду, мой вкус, мои усилия. А я… я *старалась*. И знаешь что? Иногда «стараться» — значит не только готовить, но и защищаться.
Свекровь уже не слушает. Она бежит в туалет. Буквально. Придерживая живот. В шубе. В туфлях на каблуках.
Муж стоит как вкопанный.
— Ты… ты её отравила?!
— Не отравила. Просто… слабительное. Касторка. Безопасная. Но очень эффективная.
— Оля… она же…
— Она что? — я смотрю на него. — Она весь вечер унижала меня. Ты это видел? Ты молчал. Почему?
Он молчит.
— Вот именно. Поэтому я решила… проучить. Чтобы в следующий раз она подумала, прежде чем открывать рот.
---
**Одиннадцать вечера.**
Свекровь выходит из туалета. Бледная. Взъерошенная. Без макияжа. Без шубы. Без достоинства.
— Ты… ты… — она дрожит от злости. — Я… я скажу Сергею! Я… я…
— Что вы скажете? — я спокойно смотрю на неё. — Что я добавила в кофе касторку? А зачем? Потому что вы весь вечер вели себя как королева, которой всё не так. Вы не сказали ни одного «спасибо». Ни одного «вкусно». Только «слишком сладко», «не хрустящие», «не настоящие». Вы думаете, это нормально?
Она молчит. Смотрит на меня. В её глазах — ярость. Но ещё что-то. Страх? Уважение? Не знаю.
— Я… я уезжаю.
— Конечно, — я киваю. — Я вызову вам такси.
Она молча одевается. Быстро. Дрожащими руками.
Муж стоит в стороне. Не знает, что делать.
Когда она выходит за дверь, я говорю ей вслед:
— Приезжайте ещё. Я обязательно что-нибудь приготовлю. Может, в следующий раз — с перцем чили. Или с чесноком. Или… с ещё чем-нибудь *тонким*.
Она не оборачивается.
---
**Полночь.**
Муж сидит на кухне. Молчит. Пьёт воду.
Я мою посуду. Спокойно. С улыбкой.
— Ты… ты могла бы просто сказать ей, — наконец говорит он.
— Сказать? — я смеюсь. — Ты её знаешь. Она не слушает. Она *оценивает*. И если оценка ниже пяти — всё, ты никто.
— Но касторка… это…
— Это урок, — перебиваю я. — Иногда люди понимают только на собственном опыте. Особенно те, кто привык командовать и критиковать.
Он смотрит на меня. Долго. Потом… улыбается.
— Ты… жестокая.
— Нет, — я подхожу к нему. Целую в лоб. — Я справедливая.
---
**Через неделю.**
Звонок. От свекрови.
Я снимаю трубку.
— Алло?
— Оля… это я.
— Здравствуйте, мама.
— Я… хотела сказать… спасибо.
Я замираю.
— За что?
— За ужин. Он… был вкусный. Очень. Просто… я тогда… не в настроении была.
Я молчу. Наслаждаюсь моментом.
— И… кофе… тоже был… интересный.
Я смеюсь.
— Рада, что вам понравилось. Приезжайте ещё. Я приготовлю что-нибудь новое.
— Обязательно, — она говорит быстро. — Только… без… дополнительных ингредиентов, хорошо?
— Обещаю, — улыбаюсь я. — Будет только любовь. И немного перца чили. Для остроты.
Она вешает трубку.
Я смотрю в окно. Улыбаюсь.
Иногда, чтобы научить человека уважению… нужно чуть-чуть касторки. И много терпения.
Но главное — не сдаваться.
Потому что ты — не «та, что старалась».
Ты — хозяйка. Жена. Женщина. И твой труд *достоин* уважения.
Даже если приходится… проучить.
---
**КОНЕЦ.**