Я работала из дома, занималась графическим дизайном, и утро было моим самым продуктивным временем. Мой муж Дима уже уехал на работу. Его бизнес по продаже какого-то хитрого оборудования для производств шел в гору, и я искренне радовалась его успехам. Мы были вместе почти десять лет, и наша жизнь казалась мне той самой картинкой из глянцевого журнала: красивая квартира в хорошем районе, две машины, отпуск два раза в год. Идеально. Настолько идеально, что иногда становилось немного скучно.
Как же я тогда ошибалась насчет скуки. Иногда лучше бы она и не кончалась.
Телефонный звонок разрезал утреннюю тишину. Это был Дима. Голос у него был встревоженный, сдавленный.
— Аня, привет. У меня плохие новости. Мама… она упала.
Внутри всё похолодело. Моя свекровь, Светлана Петровна, женщина с характером тяжелее чугунной гири, никогда меня особо не жаловала. Она считала, что ее сыночка, ее сокровище, заслуживает лучшей партии. Не «какой-то там художницы, которая сидит дома». Но она была его матерью, и я почувствовала укол сочувствия.
— Что случилось? Сильно? — спросила я, отодвигая ноутбук.
— Перелом шейки бедра. Сложный. Ее сейчас в больницу везут, будут оперировать. Но дело не в этом. Врач сказал, что после операции ей нужен будет постоянный уход. Очень долгий. Несколько месяцев, как минимум.
Я молчала, переваривая информацию. Постоянный уход… Это значит, сиделка? Или специальный центр?
— Мы найдем хорошую сиделку, Дим. Не переживай, сейчас есть прекрасные специалисты, агентства…
Он перебил меня, и в его голосе прорезались жесткие, незнакомые нотки.
— Какая сиделка, Аня? Ты о чем? У нас на это нет денег. Дела сейчас идут не очень, сама понимаешь, кризис, нестабильность. Я целыми днями на работе, пытаюсь удержать бизнес на плаву. А ты… ты же все равно дома работаешь.
Я замерла. Воздух в легких будто закончился.
Он ведь не это имеет в виду? Нет, не может быть.
— Дим, я не понимаю, к чему ты ведешь.
— К тому, Аня, что ухаживать за ней будешь ты. Это твой долг как жены. Моя мама — это и твоя семья. Ты же можешь двигать свои картинки на компьютере и по вечерам, а днем нужна помощь. Поменять белье, приготовить, подать… Это же несложно.
Я смотрела в окно на беззаботно снующих по улице людей. Мир за стеклом продолжал жить своей жизнью, а мой собственный только что треснул.
— Но… у меня проекты, сроки, заказчики, — пролепетала я, чувствуя, как слабеют ноги. — Я не могу просто все бросить. Это моя работа, мой доход.
— Доход? — он усмехнулся. — Аня, не смеши. Твои заработки — это капля в море по сравнению с тем, что я вкладываю в семью. Так что давай без этого. Вопрос решен. Маму после больницы привезем к нам. У нас как раз есть гостевая спальня. Ты обязана ухаживать за моей матерью!
Он произнес эту фразу так, будто выносил приговор. Не просьба, не предложение. Требование. Приказ. В тот момент наша идеальная картинка не просто треснула — она рассыпалась на тысячи мелких, острых осколков. Он повесил трубку, а я так и осталась стоять посреди своей солнечной кухни, которая внезапно показалась чужой и холодной. Я чувствовала себя преданной. Не потому, что его мать нуждалась в помощи, а потому, что мое мнение, моя жизнь, моя работа были для него пустым звуком. Всего лишь «картинки на компьютере». И это было только начало.
Первая неделя после возвращения Светланы Петровны из больницы превратилась в персональный ад. Нашу просторную квартиру вмиг наполнил терпкий запах лекарств и постоянное, недовольное кряхтение. Моя свекровь, и без того не подарок, в состоянии беспомощности стала совершенно невыносимой. Все было не так: суп слишком соленый, подушка слишком жесткая, я говорю слишком громко, хожу слишком быстро. Каждое мое действие подвергалось жесточайшей критике. Я разрывалась между своими рабочими проектами, которые приходилось делать урывками по ночам, и бесконечными «подай-принеси-убери». Я похудела, под глазами залегли темные круги. Я перестала улыбаться.
Дима возвращался с работы поздно, усталый и раздраженный. Он заглядывал в комнату к матери на пять минут, спрашивал, как дела, и скрывался в нашем кабинете с ноутбуком. На мои робкие попытки поговорить, сказать, что я не справляюсь, он отмахивался.
— Анечка, ну потерпи немного. Ты же у меня умница. Кто, если не ты? Я же работаю ради нас.
«Ради нас». Эта фраза звучала все более фальшиво. Он работал, а я превращалась в бесплатную прислугу, теряя себя, свою профессию и свое достоинство.
Постепенно в эту удушающую атмосферу начали прокрадываться странности. Мелочи, на которые в другой ситуации я бы не обратила внимания. Однажды я попросила у Димы денег на специальный ортопедический матрас для свекрови, который посоветовал врач. Он тяжело вздохнул, достал из кошелька сумму, ровно в два раза меньшую необходимой, и сказал:
— Поищи что-нибудь подешевле. Сейчас каждая копейка на счету. Нужно экономить.
Я была озадачена. Экономить? Буквально на прошлой неделе он купил себе новые часы, стоимость которых равнялась трем таким матрасам. Я видела коробку в мусорном ведре. Когда я спросила об этом, он поморщился.
— Аня, это для имиджа. Для встреч с партнерами. Ты не понимаешь.
Не понимаю. Кажется, я и правда перестала что-либо понимать в нашей жизни. Или, наоборот, только начинала прозревать?
Через несколько дней я убиралась в нашей спальне и случайно смахнула его телефон с прикроватной тумбочки. Он упал на мягкий ковер, экран загорелся. И я увидела уведомление из банковского приложения. «Перевод на сумму… исполнен». Сумма была внушительная. Очень. А имя получателя мне ничего не говорило. Какая-то женщина. Может, это по бизнесу? Партнер? Но почему-то внутри заворочался холодный, скользкий змей подозрения. Я быстро положила телефон на место, сердце колотилось, как бешеное.
Вечером, когда Дима был в душе, я не выдержала. Я знала пароль от его почты — он сам мне его когда-то дал, чтобы я могла распечатать какие-то документы. Руки дрожали, пока я вводила символы. Я чувствовала себя ужасно, будто копалась в чужом грязном белье, но остановиться уже не могла. Я открыла папку «Отправленные». И нашла его. Письмо риелтору. В нем Дима подтверждал свое намерение о покупке однокомнатной квартиры в строящемся доме на другом конце города. Были прикреплены сканы документов и… договор купли-продажи. Квартира оформлялась только на него. Покупка была совершена месяц назад. То есть еще до того, как его мать сломала ногу.
Я сидела перед светящимся экраном, и мир вокруг меня сужался до одной точки. Месяц назад. Он врал мне про финансовые трудности. Он врал мне про экономию. Он купил квартиру, о которой я ничего не знала. Зачем? Для кого? Я вспомнила то женское имя в уведомлении о переводе. Неужели?..
В голове проносились картинки: его поздние возвращения, постоянные «важные встречи», раздражительность, когда я задавала лишние вопросы. Все это складывалось в уродливый, отвратительный пазл. Он не просто экономил на здоровье собственной матери. Он выводил деньги из семьи. Он строил себе какой-то запасной аэродром. А я, со своей круглосуточной вахтой у постели его матери, была просто удобной ширмой. Дешевой рабочей силой, которая позволила ему спокойно проворачивать свои дела.
В тот вечер я не стала ничего говорить. Во мне вскипела не обида, а ледяная, расчетливая ярость. Хорошо, Дима. Ты хочешь играть в эту игру? Что ж, поиграем.
Я вышла из кабинета, закрыла ноутбук. Вошла на кухню и налила себе стакан воды. Мои руки больше не дрожали. В голове созревал план. Четкий, ясный и беспощадный. Я больше не была жертвой. Я становилась охотником.
Я приняла решение в ту же ночь, лежа без сна и слушая его ровное дыхание рядом. Дыхание лжеца. На следующий день, пока Дима был на «работе», а Светлана Петровна дремала после обеда, я села за свой ноутбук. Но открыла не дизайнерскую программу, а поисковик. «Агентство по уходу за пожилыми. Лучшие сиделки». Я потратила несколько часов, обзванивая компании, читая отзывы, сравнивая цены. Я нашла агентство с безупречной репутацией.
По телефону я объяснила ситуацию, и мне пообещали подобрать специалиста с медицинским образованием и опытом работы именно с такими травмами. Через день ко мне на собеседование приехала женщина лет пятидесяти, Елена. Спокойная, уверенная, с добрыми и умными глазами. Она сразу нашла общий язык со Светланой Петровной, которая отнеслась к ней с удивлением и даже некоторым уважением. Елена не сюсюкала, говорила по делу, ее движения были отточенными и профессиональными. Я поняла — это она.
Я заключила с агентством договор на месяц, с возможностью продления. Оплатила первый взнос из своих личных сбережений — тех самых «капель в море», которые я откладывала много лет и о полной сумме которых Дима даже не догадывался. Это лучшее вложение в моей жизни, — подумала я, подписывая бумаги. Вложение в мое освобождение.
Елена начала работать со следующего понедельника. Она приходила в девять утра и уходила в шесть вечера. И моя жизнь изменилась. В доме снова появился воздух. Ушел запах больницы, его сменил аромат чистоты и свежеприготовленной еды, которую Елена готовила по всем правилам диеты. Я смогла вернуться к работе. Я снова сидела за своим столом при дневном свете, творила, общалась с клиентами. Я чувствовала, как ко мне возвращаются силы.
Даже Светлана Петровна изменилась. Профессиональный уход творил чудеса. Елена знала, как правильно ее повернуть, чтобы не было больно, делала специальный массаж, читала ей вслух газеты. Ворчание свекрови сменилось на сдержанное одобрение. Пару раз я даже слышала, как она смеялась.
Я ждала. Я знала, что момент истины близок. Я готовилась к нему. Всю неделю я была образцовой женой: готовила Диме ужины, встречала с улыбкой, ни о чем не расспрашивала. Он ничего не замечал. Он был слишком поглощен своей тайной жизнью, своей ложью. Ему было удобно верить, что я смирилась и приняла свою участь.
И вот настал вечер пятницы. Я знала, что сегодня он вернется пораньше. Я накрыла на стол в гостиной. Поставила две тарелки. А рядом со своей положила аккуратную стопку бумаг. Сверху лежал договор с агентством. Под ним — график работы Елены. А венцом этой композиции был счет. Счет на оплату услуг сиделки за первый месяц. С четко прописанной суммой и реквизитами агентства.
Дверь щелкнула. Вошел Дима. Он был в прекрасном настроении, насвистывал какую-то мелодию.
— Анечка, привет! А чем это у нас так вкусно пахнет? — он сбросил пальто и прошел в гостиную.
Он замер, увидев накрытый стол и меня, сидящую с прямой спиной и непроницаемым лицом.
— Что-то случилось? — его улыбка медленно сползла с лица.
— Нет, ничего не случилось, — ответила я ровным, спокойным голосом, в котором не было ни капли прежней дрожи. — Наоборот, все наладилось. Ужин готов. И твоя мама чувствует себя прекрасно. Ее новая сиделка, Елена, — настоящий профессионал.
Он смотрел на меня так, словно я заговорила на иностранном языке.
— Какая… сиделка? О чем ты говоришь? Ты в своем уме?
Я молча взяла со стола счет и плавно подвинула его через полированную поверхность стола к нему. Бумага зашуршала, и этот звук показался мне оглушительно громким в наступившей тишине.
— Вот. Это счет за ее услуги. Я подумала, раз это твоя мама, то и финансовые вопросы ты возьмешь на себя. Я сделала первый взнос, так что не волнуйся, за этот месяц уже уплачено. Но со следующего — это твоя забота.
Он уставился на счет. Его лицо начало медленно наливаться краской. Сначала покраснела шея, потом щеки. Глаза сузились.
— Ты… — прошипел он. — Ты что себе позволяешь?! Я же тебе сказал, у нас нет денег! Ты сделала это за моей спиной! Ты потратила огромную сумму!
Он вскочил, ударив кулаком по столу. Тарелки подпрыгнули. Но я не вздрогнула. Я смотрела ему прямо в глаза, и в моем взгляде была сталь.
— Денег нет? — я медленно покачала головой, изображая сочувствие. — Какая жалость, Дима. Какое несчастье. Это очень странно. Потому что сегодня я решила навести порядок в твоем домашнем кабинете. Пыль протереть. И совершенно случайно нашла несколько интересных документов. Ты их так неосторожно оставил на столе.
Я сделала паузу, наслаждаясь выражением его лица. Самоуверенность сменилась тревогой, а затем и откровенным страхом.
— Банковские выписки, например, — продолжила я ледяным тоном. — С очень крупными и регулярными переводами на счет какой-то незнакомой мне женщины. И еще кое-что, гораздо интереснее. Договор. На покупку квартиры. В новом жилом комплексе «Рассвет». Однокомнатная. Пятьдесят два квадратных метра. С полной отделкой. Так что, как видишь, деньги у нас есть. Просто они, видимо, были предназначены не для здоровья твоей матери. И не для нашей семьи. А для твоей новой, тайной жизни.
Он рухнул обратно на стул, будто из него выпустили воздух. Вся его напускная злость, вся его уверенность в себе исчезли в один миг. Передо мной сидел не мой сильный, успешный муж, а жалкий, пойманный на лжи человек. Маска была сорвана. Наступила оглушающая тишина.
Он молчал долго, просто смотрел в одну точку невидящим взглядом. А потом его плечи затряслись. Он закрыл лицо руками, и я услышала тихие, сдавленные рыдания. Не было ни криков, ни оправданий. Было только тихое, унизительное признание своего поражения. Он рассказал все. Бизнес был не просто на плаву — он процветал. Он действительно несколько лет выводил деньги на отдельный счет, готовя себе «подушку безопасности». Квартира была для него. Только для него. Он устал от семьи, от ответственности. Он хотел начать все с чистого листа, один. А болезнь матери стала для него идеальным поводом. Он решил «дожать» меня, превратить мою жизнь в кошмар, чтобы я сама ушла, не выдержав. Чтобы в глазах всех он остался жертвой — мужем, от которого сбежала жена, не захотевшая ухаживать за больной свекровью. Это было так мелко, так отвратительно, что у меня даже не нашлось слов.
И тут произошел еще один поворот. Дверь в гостиную тихо скрипнула. На пороге, опираясь на ходунки, которые ей привезла Елена, стояла Светлана Петровна. Она была бледна, но глаза ее горели гневом. Она слышала все. Весь наш разговор. Она медленно, с трудом, прошла несколько шагов и остановилась, глядя на своего рыдающего сына. Ее взгляд был полон такого презрения и разочарования, какого я никогда у нее не видела.
— Ты… — прохрипела она, и ее голос дрожал. — Ты заставлял ее… а сам… Позор. Какой позор.
Она перевела взгляд на меня. В нем больше не было ни капли прежней неприязни. Только усталость и что-то похожее на стыд.
— Прости меня, Аня, — тихо сказала она. — Прости за все.
В тот момент рухнул последний бастион моей старой жизни.
Я попросила Диму уйти в тот же вечер. Он собрал некоторые вещи в сумку и уехал, не сказав ни слова. Хлопнула входная дверь, и в квартире стало необычайно тихо. Я осталась стоять посреди гостиной, глядя на остывающий ужин на две персоны. Я не чувствовала ни злости, ни радости победы. Только огромную, звенящую пустоту. И одновременно — облегчение. Как будто с плеч свалился невидимый, но очень тяжелый груз, который я носила годами, сама того не осознавая.
Прошло несколько месяцев. Мы с Димой в процессе развода. Он пытался звонить, писать, просил прощения, но я не отвечала. Раздел имущества будет сложным, но у меня на руках все доказательства его финансовых махинаций, так что мой адвокат настроен оптимистично. Светлана Петровна пока живет со мной. Наше общение стало странным, почти неловким. Мы разговариваем о погоде, о новостях, о ее самочувствии. Она больше никогда не критикует меня. Иногда вечерами, когда мы пьем чай на кухне, я ловлю на себе ее благодарный взгляд, и мне становится немного не по себе. Елена продолжает приходить каждый будний день, и теперь ее услуги оплачиваются с общего счета, который скоро будет заморожен. Но я уже решила, что не оставлю свекровь без ухода. Не ради Димы. А потому что так правильно.
Я снова много работаю. Мои проекты получают отличные отзывы, появились новые, крупные заказчики. Я чувствую себя живой. Сильной. Свободной. Иногда я сижу в своей гостиной, залитой вечерним солнцем, и понимаю, что эта квартира, этот город, эта жизнь — теперь действительно мои. Предательство мужа не сломило меня. Оно вскрыло нарыв лжи, в которой я жила, и подарило мне самое ценное, что у меня есть — саму себя. Будущее больше не кажется мне глянцевой картинкой. Оно настоящее, немного пугающее в своей неизвестности, но оно мое. И я готова его принять.