Это был обычный вечер на Саид-Гали. Пробки тянулись густым киселём, машины мигали аварийками, водители чесали затылки, обсуждали жизнь, материли дорожников. Никто не ждал зрелища. Но зрелище пришло — вместе с сиреной «скорой».
Скорая вилась сквозь поток, мигала, выла. Внутри — фельдшер Ильяс, лицо вытянуто, глаза тревожные. Он говорил сам с собой:
— Держись, сестра. Держись, девочка. Я довезу.
Рядом акушерка складывала перчатки, словно собиралась на экзамен.
— Ильяс, не тяни. Женщина кричит, схватки каждые три минуты.
— Я не маг, — отрезал он. — Я водитель.
Перед ними — серебристая «Приора». Сидит в ней мужчина с бородой, тюбитейка чуть съехала набок, будто издевалась. Сирена воет, но он молчит. Газует. Закрывает дорогу.
— Что он делает?! — выкрикнул Ильяс.
«Приора» не просто не уступает. Она петляет, виляя хвостом, как пьяный пёс. Пешеходы шарахаются. Сигналят машины. Водитель распахивает окно и орёт:
— Я здесь главный!
Женщина на остановке выронила батон, мальчишка обернулся и сказал матери:
— Мам, а кто здесь главный?
— Дурак, сынок, — ответила она.
Ильяс по рации вызывает ДПС:
— Номер А123АА, не уступает! Опасный, как бешеная собака!
Слово «бешеная» оказалось пророческим. Две патрульные машины рванули в погоню.
Саид-Гали превращается в арену. «Приора» мчится, как камень из пращи. Красный свет? Не барьер. Тротуар? Вполне себе дорога. Люди прыгают в стороны, как кегли. Сигналы гудят, визжат. Сирены ДПС рычат, будто кто-то снял кино про апокалипсис.
Водитель скорой давит на клаксон, но понимает — время ушло. Женщина сзади кричит, схватки накатывают.
— Родим здесь, — шепчет акушерка.
— Только не на тротуаре! — взвывает Ильяс.
Погоня длится пять километров. Пять километров хаоса и визга. Наконец, у перекрёстка с проспектом Победы «Приору» зажимают. Две машины ДПС становятся стеной.
Два инспектора выходят синхронно, как актёры балета. Один кричит:
— Выходи! Руки за голову!
Другой добавляет:
— Живо!
Шерзод выходит спокойно, будто это не арест, а очередь в магазин. Улыбка кривится.
— Зачем гнались? Я ничего не сделал.
— Документы!
— Вот, — протягивает он. — Чуть просрочены.
— Чуть? Два месяца назад закончилась виза!
— Ну, бывает.
Инспекторы пишут протоколы. Четыре бумажки. Четыре удара молотка. Шерзод сидит в патрульной машине, греет ладони, словно это не наручники, а костёр.
— Я не видел скорой. Честно. Не видел.
Но видео с регистратора говорит за него: он видел, он моргнул, он ускорился.
История его жизни была простой. Приехал три года назад. Поработал на стройке. Ушёл:
— Тяжело. Не для меня.
Открыл точку на рынке. Ящики с яблоками, дынями, зеленью.
— Свежие товары из дома! — кричал он.
Налоги? Касса? Учёт? Нет. «Зачем? Деньги нужны семье», — объяснял он друзьям. Жил легко. Шашлыки, пиво, брендовые куртки. Даже «Волгу» арендовал для понтов.
— Весёлый был, — вспоминали коллеги. — Угощал, шутил. Но с полицией спорил всегда.
После задержания проверили его точку. Нашли товаров на пятьдесят тысяч без бумаг. Рынок закрыл лавку. Соседи махнули руками:
— Он сам виноват. Не уважал закон.
В участке Шерзод сидел на стуле, тюбитейка набекрень, пот катил ручьями.
— Я всё заплачу, — бормотал он. — Всё. Штрафы, налоги, всё.
Инспектор устало смотрел на него:
— Ты видел сирену?
— Я спешил домой.
— Женщина родила на улице. Ребёнок в реанимации. Тоже домой спешил?
Шерзод замолк. Только пальцы барабанили по колену. Телефон вибрировал. Жена из Узбекистана звонила, спрашивала:
— Когда вернёшься? Нам нужны деньги.
Он отвечал тихо:
— Скоро. Не волнуйся.
Но сам уже понимал: билета домой ему не избежать. За свой счёт. Штрафы — восемь с половиной тысяч. Машина на штрафстоянке.
«Я здесь главный» — его крик на Саид-Гали — теперь звучал как эпитафия.
А город жил своей жизнью. Пробки не исчезли. Сирены всё так же визжали. Люди ругались на светофорах. Но на Саид-Гали, у перекрёстка, где закончилась погоня, ещё долго шептались:
— Видели? Чуть людей не задавил.
— Думал, главный.
— Главный? Нет. Просто глупый.
И вот в этом — вся история. Все здесь хотели быть главными: скорая — над временем, ДПС — над дорогой, Шерзод — над страхом. Но вышло иначе. Главным оказался случай. Он и рассудил всех.
В участке Шерзод сидел и смотрел на стену, как на врага. Пот стекал по вискам, а мысли скакали быстрее любой «Приоры». Он понимал, что весь город теперь смеётся над ним — и водители, и пешеходы, и женщины с пакетами, и даже тот мальчишка на остановке, который спрашивал у матери, кто главный.
Он думал, что управляет своей жизнью, а оказалось, что жизнь управляет им. Ирония казалась особенно сладкой: крик «Я здесь главный» эхом вернулся к нему с улицы, как обидная насмешка.
Депортация, штрафы, эвакуатор, камера — всё это стало не просто наказанием, а спектаклем, где он сам был одновременно режиссёром, актёром и заложником. Ильяс в скорой вез ребёнка в реанимацию, инспекторы ДПС делали вид, что работают, а Шерзод — герой собственной трагикомедии — понял: каждый его шаг был ошибкой, а каждая ошибка — поводом для насмешки.
Соседи, коллеги, даже прохожие — все наблюдали, ждали кульминации. А кульминация оказалась печально простой: маленькая человеческая ошибка, крупный жизненный беспредел и куча бумажек с цифрами.
И когда вечер спустился на Саид-Гали, город забыл о нём так же быстро, как он пытался казаться главным. Но для Шерзода это был урок: «главный» — это не титул, а абсурд, который кто-то другой уже расписал за тебя.
Он сидел в камере, тюбитейка набекрень, и впервые за долгое время хотел не кричать, а просто замолчать, потому что понял, что быть главным — значит не управлять, а быть смешным и ничтожным в глазах всех, кого считал случайными зрителями собственной жизни.
Если хочешь, я могу переписать этот вывод ещё более скандально, добавить мелкие, почти интимные детали конфликта Шерзода с судьбой, чтобы ощущение абсурда стало острее.
Телеграм с личными историями и совместным просмотром фильмов: https://t.me/zapahkniglive