Виктория задержалась на работе и теперь спешила домой. Новенькие ключи с брелоком в виде слоника приятно позванивали в кармане ее пальто.
Сегодня был её день рождения, но отмечать она его собиралась не так, как раньше — в шумной компании с друзьями в баре.
Сегодня у девушки была своя квартира. Не арендованная однушка на окраине, а её собственная, трудом и потом заработанная двушка в хорошем районе города.
Она купила ее три месяца назад и с тех пор наслаждалась каждым моментом тишины и уединения.
Виктория забежала в магазин, купила дорогого вина, кусочек изысканного сыра и один-единственный, но идеальный персик.
Ее план был гениален в своей простоте: теплая ванна, книга, немного вина и сон перед телевизором.
Лифт бесшумно поднялся на нужный этаж. Виктория уже вставила ключ в замочную скважину своей двери, когда услышала за спиной торопливые шаги.
Она непроизвольно обернулась: по длинному коридору навстречу ей двигалась узнаваемая фигура в пальто с меховым воротником и с огромным букетом роз в руках.
— Мама? — вырвалось у Виктории от неожиданности. — Что ты здесь делаешь?
Надежда Александровна, запыхавшись, остановилась перед ней. Её лицо расплылось в широкой, неестественной улыбке.
— Доченька! С днём рождения! Ну, встречай, не стой как столб! Я тебя с праздником поздравить приехала и квартиру твою наконец-то посмотреть. Впускай, впускай, цветы замерзают.
Виктория машинально открыла дверь. Мать, скинув сапоги на высоких каблуках (Виктория даже не знала, что у неё есть такие), босиком прошла в гостиную, оставляя за собой шлейф густых духов.
— Ну-ка, ну-ка, показывай свое царство! — с напускной восторженностью потребовала женщина, расхаживая по комнате и критически осматривая каждую деталь. — О, окна большие… Но вид так себе, на соседний дом. А почему пол такой холодный? Ламинат? Надо было паркет стелить, доченька, это и престижнее, и ноги не мёрзнут. А стены… Бежевый цвет… Скучновато, но ничего, картинами разукрасим.
Виктория стояла на пороге, не в силах пошевелиться. Она не приглашала мать к себе.
Более того, их общение последние несколько лет было сведено к сухим СМС раз в несколько месяцев.
После того как Виктория в двадцать два года порвала с гиперопекой матери и уехала в другой район города, Надежда Александровна демонстративно обиделась.
Их диалоги сводились к колкостям и упрёкам. А теперь она стояла здесь с цветами и с глазами, которые жадно выискивали недостатки.
— Мама, я… я не ждала тебя. У меня, вообще-то, другие планы на вечер, — осторожно начала Виктория.
— Какие ещё планы? — отмахнулась Надежда Александровна, открывая дверь на кухню. — День рождения — семейный праздник. Мы должны его отметить вместе. Я ведь твоя мать! Как я могла не приехать к своей единственной дочке в такой день? Тем более теперь, когда у тебя есть нормальное жильё. Наконец-то можно приехать в гости без стыда.
Эти слова повисли в воздухе. Виктория поняла всё. Её старая квартирка-студия, которую она снимала пять лет, была предметом постоянных насмешек матери: "нора", "конура", "цыганский табор".
Теперь же, когда появился повод для гордости, мать вернулась, чтобы эту гордость присвоить.
— Мама, я ценю твой порыв, но я, действительно, хотела побыть одна, — сказала Виктория, постаравшись говорить максимально мягко.
— Одна? В день рождения? Да ты с ума сошла! От этого же депрессия начнется. Вот я и приехала тебя спасать. Ах, какая кухня просторная! — Надежда Александровна стала распаковывать свои сумки, извлекая оттуда салат "Оливье", селёдку под шубой и торт "Прага". — Всё сама сделала, с утра стояла у плиты. Знаю, что ты нынче на диетах сидишь, но в праздник можно. Давай-ка тарелки, будем ужинать. Рассказывай, как тебе удалось такую квартиру взять? Ипотека? На сколько лет? Процент какой?
У Виктории все похолодело внутри. Ей предлагали отметить праздник так, как она ненавидела — с разбором её финансов, с навязчивыми советами и едой, от которой её давно тошнило.
Она наблюдала, как мать уверенно хозяйничала на её территории, как будто так и было всегда.
Они сели за стол. Надежда Александровна ела с аппетитом и говорила без остановки.
— Вот видишь, а ты от меня отдалилась, говорила — не лезь в твою жизнь, а я ведь только лучшего хотела. И ведь как получилось: ты прислушалась к моим советам (хотя и сделала вид, что нет), поднапряглась и купила нормальное жильё. Молодец! Теперь вот будем чаще видеться. Я уж подумала, диван в гостиной можно получше поставить, а этот твой… куда-нибудь в угол. И телевизор побольше нужно. У соседей Сергея, помнишь, такого? Я тебе скидку выбью, он мне друг.
— Мама, — тихо, но твёрдо сказала Виктория, отодвигая тарелку с салатом в сторону. — Я не просила тебя обо всём этом... И не просила приезжать...
— Да брось ты, — засмеялась мать. — Я же чувствую, когда ты нуждаешься во мне. Смотри, всё же хорошо вышло. Ты обустроилась, и теперь я могу о тебе нормально заботиться. Могла бы ты в той конуре гостей принять? Нет. А здесь — запросто. Я уже подумала, что, может, Новый год у тебя отпразднуем? Места много...
В голове у Виктории что-то щёлкнуло. Картина будущего, нарисованная матерью, была похожа на кошмар.
— Нет, — коротко сказала Виктория.
— Что "нет"? — не поняла Надежда Александровна.
— Никаких новогодних праздников. Никаких частых визитов. Никаких советов, куда ставить диван и какой телевизор покупать. Я не для того покупала эту квартиру, чтобы ты наконец-то смогла мной гордиться и вернулась ко мне с советами. Я покупала её для себя, чтобы быть одной.
На лице матери появилось знакомое выражение обиды и несправедливого укора.
— Так вот как ты благодаришь меня? Я всю ночь готовила, потратилась на такси через весь город, цветы тебе купила… А ты меня выгоняешь?
— Я не выгоняю, а констатирую факт. Ты не приехала, потому что соскучилась. Ты приехала, потому что я наконец-то стала соответствовать твоим стандартам и ты бы смогла прийти в гости "без стыда". Мне было тяжело и одиноко все эти годы, но я справилась и не звала тебя, потому что мне нужна была не мать, которая появляется только тогда, когда всё хорошо, а мама, которая позвонит и спросит: "Как ты? Не нужна ли помощь?" А ты звонила только для того, чтобы поругать меня за "конуру" и несложившуюся жизнь.
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! Я твоя мать! Я тебя рожала! —Надежда Александровна побледнела.
— И ты этим пользовалась все годы! — голос Виктории дрогнул, но она не сдалась. — Ты считала, что имеешь право лезть в мою жизнь, критиковать, командовать. А когда я съехала и лишила тебя этой возможности, ты просто… исчезла. Тебе не интересна была я — тебе был интересен контроль надо мной. А теперь, когда появилась новая точка для контроля — эта квартира, — ты вернулась. Мне не нужна твоя показная забота. Забери свои салаты и торт с розами.
Девушка встала и пошла в прихожую. Назад она вернулась с материнским пальто в руках.
Надежда Александровна медленно поднялась, поняв намек дочери. Её надменность мгновенно куда-то испарилась.
— Я… я просто хотела как лучше. Хотела помириться.
— Нет, — покачала головой Виктория. — Мирятся на равных. Ты же хотела победить. Показать, что ты была права, а я — нет. И что теперь, раз я "встала на правильный путь", ты меня прощаешь.
Надежда Александровна закатила глаза и, дернувшись, молча надела пальто. Затем она собрала со стола всю свою провизию и направилась к двери.
— Цветы тоже забери, — девушка сунула матери в руки букет. — Мне он не нужен.
— Какая же ты... язва... немного разбогатела и тут же задрала нос, — едко усмехнулась женщина. — Не такой я тебя раньше знала... не такой...
— Ну да, тебе было проще, чтобы я была бесхребетной, как раньше, — Виктория покачала головой. — Увы, мама, я уже другая и больше не намерена терпеть твои выходки.
Надежда Александровна мгновенно побагровела. Сжав пальцы в кулаки, она пробасила:
— Ты просто неблагодарная... Тебе потом все еще ой как аукнется и откликнется!
Женщина театрально всхлипнула и пулей выскочила за дверь, по пути обронив букет цветов, за которым тут же вернулась.
— Может, хотя бы деньги за розы отдашь? Я их вообще-то ради тебя брала! — усмехнулась Надежда Александровна.
— Я не просила тебя их покупать, — улыбнулась в ответ Виктория, дав матери понять, что ее манипуляция не прокатит.
Около двух недель женщина молчала, а потом снова стала одолевать дочь, найдя повод.
Виктория знала, что мать так просто теперь не сдастся и не отступит. Однако она не собиралась больше идти у нее на поводу.