- Внучка ведьмака. Глава 18.
- Начало Глава 1.
Света делал всё так, как говорил пожилой доктор. Такое воспаление случилось с дочерью в первый раз. Бывали сильные головные боли, из-за которых Надю могло вырвать. Потом наступало бессилие, бледность несколько дней не сходила с её лица. Сама же девочка слабо улыбалась, успокаивая родителей:
- Всё хорошо, мне полегчало, - ресницы дрожали, делая ещё более синими глубокие тени под глазами.
После поездки в район Надя лежала в постели. Мать не разрешала ей вставать без надобности, принося то тёплый чай, то компот. То снова протирая глаза девочке, то подтыкая лёгкое пуховое одеяло по бокам. Работать Света в этот день не смогла, прекрасно понимая, что придётся нагонять невыполненный объём, чтобы сохранить прежнее доверие заказчиков. Но лицо её выглядело спокойным и улыбающимся, руки были ласковыми и неспешными, убирая тонкие светлые волосы со лба дочери.
Вечером вернулся Никита, принеся с собой прохладный воздух со свеже-хрустальным вкусом.
- Ну как вы, девочки мои? - спросил он, войдя в Надину комнату, не сняв куртку.
- Всё хорошо, - ответила жена. - Как ты?
- Знаешь, Свет, неспокойно. За Надюшку переживал. Никогда такого не видел... Ты не работала сегодня?
Жена посмотрела на него с удивлением: так переживал, что о её работе не забыл...
- Нет, Никита. Хотела спокойно день с дочерью провести. Запеканку приготовила, которую Надя любит. Какао сварила. Даже полежала рядом с ней после обеда, - Света улыбнулась, подошла к мужу, обняла его за талию. - Она так быстро растёт, не успеешь оглянуться, уже невестой будет. Знаешь, вспомнилось, как из роддома приехали. Какая она крохотная была...
Муж погладил её по волосам, поцеловал в лоб.
- Да, Свет, время летит, не остановишь. Что же, запеканка, так запеканка, - женщине показалось, что Никита слушает, но не слышит её. - Будем надеяться, что мясо будет завтра на столе...
Света опустила глаза. Что-то не то сегодня творится с мужем. Дочь болеет, а он задал дежурный вопрос и уселся за столом, ожидая горячий ужин.
- Какао или чай? - спросила она, ставя перед Никитой разогретую в микроволновке творожную запеканку с солнечно-жёлтой корочкой. Следом появилось открытая поллитровая банка с густой, как сливочное масло, деревенской сметаной, с воткнутой в содержимое столовой ложкой.
- Какао или чай, - повторил муж, кивнув головой несколько раз, и накладывая сверху запеканки на глазах тающую сметану.
- Никита, - женщина села на стул рядом с ним, - скажи, пожалуйста, что случилось?
Он покачал головой, попытался улыбнуться. Но уголки губ предательски дрогнули, он провёл ладонями по лицу.
- Несколько пчелиных семей умерли. Не знаю, что случилось. Заболели... Может, удобрения ядовитые распылили... Не знаю...
Света отвернулась, потом поднялась, задумавшись, зажгла газ, поставила чайник. Пасека с длинными рядами ульев, похожих на крохотные домики, встала перед глазами. Стало жаль крошечных пчёлок, работящих, беспокойных. Не хотелось думать, что их маленькие крылышки больше никогда не поднимут их в воздух. Что лежат они сейчас, бездыханные, подняв свои скрюченные волосатые лапки к холодному осеннему небу.
- Сколько? - спросила она, чтобы уточнить масштаб потерь.
- Почти половина, - нехотя ответил муж. - Свет, я не знаю, как мы протянем... Как дальше будем...
Закипел чайник, из носика вырвалась высокая струйка белого пара.
- Ты ешь, Никит, я пойду Надю проверю. И нам тоже над ложиться, утро вечера мудренее.
***
Света лежала молча. Она знала, что Никита не спит, несмотря на его ровное дыхание. Тишина в комнате была напряжённой, густой и мрачной. Женщине казалось, что неприятности, одна за другой волнами накатывающиеся на их семью, начались с появлением в их жизни Семёна. Свете захотелось встать сейчас же, ночью, пойти в «Заречный», чтобы отыскать его. Выкрикнуть, что это всё из-за него, и чтобы он уезжал, чтобы оставил их семью в покое. Она задышала прерывисто, кулаки сжались под одеялом, горло напряглось, будто готовясь к громкому крику.
Никита вдруг повернулся к ней, приподнялся на локте:
- Свет, мне кажется, это всё из-за Семёна, - неожиданно произнёс он.
**
Алексей Александрович снова спал в машине. Только теперь он, не стесняясь и не боясь опозорить даму своего беспутного сердца, ставил внедорожник под окнами её дома. Её, и её мужа, Димы. Словно больной, он смотрел в залитые мягким светом окна, ожидая, когда промелькнёт Любавин силуэт. Когда проплывёт мимо окна гордый профиль и высокая грудь. Пару раз за вечер выходил покурить Димка, тянул, не вынимая изо рта дешёвые вонючие сигареты, с ненавистью поглядывая на чёрную машину, похожую на гроб, свидетельство близкого конца его недолгой семейной жизни. Сколько раз парень пожалел, что не слушал свою милую, любимую, красавицу жену.
- Димушка, любимый мой, давай ребёнка родим? Ты только представь, какой будет красивенькой девочка? Я её как Мальвину из кино наряжать буду. Она будет самая-самая, Дим, самая счастливая, самая добрая, - приговаривала Люба, пытаясь найти брешь в глухой мужниной обороне. Хоть на людях она вела себя как королева, во мраке супружеской спальни роли влюблённых менялись не раз. - Или мальчик... Такой же стройный и мужественный, как ты. Подрастёт, на рыбалку сможешь с ним ходить... Дима-а-а, ну пожалуйста....
Муж крепче сжимал её узкую, нежно белеющую во мраке, ладонь. Так крепко, что Люба сама отдёргивала руку.
- Как мы будем жить, Люба? Ты хоть представляешь себе, сколько надо на ребёнка? У меня и так сердце кровью обливается, когда твои глаза в магазине вижу. И как ты разворачиваешься со своей улыбкой, подсчитывая в уме, сколько пряжи надо купить, чтобы связать похожую кофточку? Думаешь, я не понимаю ничего?
Как рад был бы он сейчас, будь у них с Любой малыш. Она бы тогда была увлечена ребёнком, а не этим высокомерным нахалом. Да и вообще... Не спала бы ночами, уставала, пелёнки, горшки. Точно было бы не до любви. Короткое «БЫ» уже не изменишь... А теперь что? Ходит, как пантера в клетке. То на кухню сходит, то в сени. Что-то начала вязать, но со счёту сбилась уже несколько раз, набирая петли. Швырнула сердито клубок, проткнутый длинными спицами в тёмное сервантное нутро. Намазала чем-то серым своё без того прекрасное лицо, налила в тазик воду, опустила в него, исходящий душистым паром, ступни.
Дима снова вышел на улицу. Горло першило от горького дыма. Он сам чувствовал, как омерзительно пахнут его руки и одежда от выкуренного. Задушив только что прикуренную сигарету в банке из-под кильки в томатном соусе, парень вышел за калитку, старательно хлопнув ею напоследок.
Он шёл, не оборачиваясь. Но в тот момент, когда хлопнула старая некрашеная калитка, занавеска робко дрогнула, и Дима знал это точно. Сунув руки в карманы и приподняв плечи, шёл он к неприметному дому, где в любое время дня и ночи можно было недорого купить самогон. Секрет популярности напитка был в том, что добрая бабуля настаивала его на курином помёте. И употребивший зелье забывал напрочь о причине, побудившей его на тет-а-тет с зелёным змием.
Фонарь на крыльце мерцал, его тусклый свет казался подёрнутым старинной патиной. Дима неловко споткнулся о корягу, брошенную на тропинке чьей-то неловкой рукой. Подойдя к дому, он уже занёс руку, чтобы постучать в окно. Вдруг услышал за спиной сухое покашливание, и обернулся на звук. Фигура явно принадлежала пожилому мужчине. Об этом говорила сутулось, лёгкая скособоченность и чуть косолапо расставленные ноги, которые благодаря этой косолапости будто пытались крепче удержаться за землю.
- Выпить захотелось? - спросил дед, стягивая ушанку. Его голос в ночи показался Диме не таким старым, как весь его образ и манера держаться.
- Да, захотелось. А что? - нагловато спросил парень, подумав про себя, ох и врезал бы, не будь ты стариком.
- Может, и подраться хочется? - дед заглядывал в свою ушанку, будто разговаривал сейчас с ней.
- Допустим, и что? Компанию мне составишь? - Дима знал не всех местных стариков, и не особенно стремился заводить дружбу. Есть такие, привяжется, как осиновый лист: где раньше жили, почему детей не народили, и начинается учение жизни.
- Хоть бы и так, - старик погладил длинную бороду. - Ты у этой не бери ничего. Хочешь выпить - есть у меня отличная бутылочка. Пошли, тут недалеко.
Дима усмехнулся, с издёвкой спросил старика:
- Всю пенсию что-ли пропить за вечер решил? Откуда у тебя нормальное бух_ло?
- Гости приходили, милок. Вот, оставили, старика потешили. Только пить одному не годится, правда? Кто пьёт один, тот чокается с дьяволом, - и старик рассмеялся недобрым смехом, будто старый филин заухал над останками растерзанного зайца.
По коже парня побежали мурашки, и волосы на затылке встали дыбом.
«А и пусть... Будь, что будет...» - промелькнуло в голове Димки. На самом деле в его воображении директор «Заречного» уже сидел на его тёплой кухне, а Люба в уютном фланелевом халатике наливала ему в Димкину любимую кружку чёрный чай с сушёным клубничным листом.
Через час в той же каморке, где недавно гостил Алексей Александрович, сидел Димка. Его глаза расширились, ладони вздулись в кулаки.
- Не отдам, - рычал он. - Мою Любу не отдам!
- Она не вещь, парень. Ты не можешь ей распоряжаться. Душой её распоряжаться не можешь, - дед, будто уговаривая Димку, снова погладил свою бороду. - Честно мне скажи, любит она тебя ещё? Глядит ли на тебя, как в тот день, когда согласилась выйти за тебя? Замирает ли, как испуганная перепёлка, когда обнимаешь её? Других-то завсегда обманешь, парень. Только себя обмануть не получится, - дед говорил медленно, каждое слово его ранило Димку, превращая глубоко сидящую занозу в глубокую открытую рану, истекающую больной чёрной кровью. Парень упал в угол, набитый жёлтой соломой. Зарыдал, забил кулаками об пол. Зарычал, не в силах справиться со своей внезапной болью.
Дед Семён достал из кисета, привязанного к ремню, горстку свернувшихся в трубочку листьев, раскурил чёрную трубочку. По каморке поплыл сладкий дурманящий запах, растекающийся, как чернильные пятна в стакане чистой воды. С сожалением посмотрел на Димку, и улёгся рядом, подоткнув под голову потёртый чёрный ватник.
Парень проснулся от холода. Серое утро прятало за моросящей завесой очертания деревни. Деда рядом не было. Димка встал, отряхнул солому и взялся обеими руками за голову. Она гудела, разламывалась на части. Язык казался распухшим, шершавым и непослушным. На нетвёрдых ногах дошёл парень до своего дома. Директорская машина, кончено, нелепо чернела во дворе, как пришвартованный к чужой пристани, корабль. Димка представил, как толкнёт незапертую дверь. Войдёт в дом, в спальню, осквернённую присутствием другого мужчины. Как будет драться с похотливым директором, до крови, до боли, до безумия. А там... Будь, что будет.
Проходя мимо машины, он сс ненавистью посмотрел на запотевшее окно.
Откинув сиденье назад, в машине спал Алексей Александрович. Его рот подрагивал во сне, как у беспокойного ребёнка.
Дверь и правда была не заперта. На кухне сидела бледная растрёпанная Люба. Перед ней стояла любимая Димкина кружка с невыпитым чаем. Тёмное кольцо от заварки темнело чуть выше маслянистой поверхности. Жена не взглянула на него. Встала и прошла в спальню обычной гордой неспешной походкой.
- Я ухожу, - сказал Димка, умирая от желания обнять её, тряхнуть, как следует, чтобы растрепались её прямые тяжёлые волосы.
- Нет, - она остановилась и повернула к мужу невозмутимое лицо.
Сердце у Димки забилось в горле. Тонкая, как осенняя паутинка, нить надежды забрезжила в его сознании.
«Любит, - подумал парень. - Она всё ещё меня любит!» - готов был возликовать Димка.
- Нет, - повторила Люба. - Это я ухожу.
- Продолжение следует в понедельник, 22.09.2025.
- Путеводитель здесь.