— Он просто издевается, — муж, Ростислав, с силой воткнул вилку в салат из авокадо. — Вечно ему нужно устроить представление.
Я смотрела на пустое кресло во главе стола. На идеально выглаженную скатерть, на блеск столового серебра.
Все было готово. Кроме главного гостя. И главного блюда — откровения.
— Ростислав, не говори так об отце, — голос свекрови, Ирины Всеволодовны, прозвучал натянуто. Слишком ровно. Она одернула манжет своего шёлкового платья, хотя тот был в идеальном порядке.
— А как говорить? Он обещал быть ровно в семь. Где он?
Вопрос повис над столом, пропитанный запахом запечённого мяса и дорогих духов.
Я молчала. Я помнила утренний разговор со свекром, Аркадием Петровичем. Его цепкий, насмешливый взгляд и тихие слова, сказанные мне наедине в саду.
— Сегодня за ужином вы все узнаете, на какой лжи построена эта семья. Узнаете главный позор Звягинцевых. Будет весело, Ксения.
Тогда я подумала, что он просто играет. Старик любил драматические эффекты.
Но сейчас, глядя на его пустой стул, я так не думала.
— Его телефон выключен, — сказал Ростислав, убирая свой смартфон. — Я звонил в десятый раз.
— Наверное, просто сел, — пожала плечами Ирина Всеволодовна, но ее пальцы нервно теребили край салфетки. — Он мог пойти к соседям, за сигарами...
— Он бросил курить два года назад, мама. После приступа. Ты забыла?
Свекровь вздрогнула, словно муж ее ударил. Ее взгляд метнулся в мою сторону — быстрый, колючий, ищущий. Она искала во мне союзника, но нашла лишь холодное наблюдение.
Я встала.
— Куда ты? — спросил муж, поднимая на меня раздраженный взгляд.
— Пойду его поищу.
— Сядь, Ксюша, — голос Ирины Всеволодовны стал умоляющим. — Он сейчас вернется. Не нужно поднимать панику. Это просто его очередная глупая шутка.
Но я видела ее глаза. В них не было уверенности. Только глубоко спрятанный, животный страх.
— Я не думаю, что это шутка, — ответила я, глядя прямо на нее. — Он говорил со мной утром. И был предельно серьезен.
Лицо свекрови неуловимо изменилось. Маска гостеприимной хозяйки треснула, и на секунду я увидела под ней что-то темное, хищное.
— Что он тебе сказал?
— Сказал, что ужин будет незабываемым.
Я развернулась и пошла к выходу из гостиной, не обращая внимания на окрик мужа.
Коридор встретил меня полумраком и гулкой пустотой. Дом казался огромным и чужим.
Я знала, что Аркадий Петрович не у соседей. И его телефон не сел.
Что-то случилось в тот час, когда он должен был спуститься к ужину.
И я была единственной, кому было не все равно. Единственной, кто действительно хотел его найти.
Я поднялась на второй этаж, к кабинету свекра. Дверь из тёмного дуба была плотно закрыта. Я дёрнула ручку. Заперто.
Странно. Аркадий Петрович никогда не запирался днём.
Из-за двери доносились приглушённые голоса. Один — его, раздраженный. Другой — её, умоляющий. Я прижалась ухом к холодному дереву.
— ...не смей этого делать, Аркадий! Ты всё разрушишь! — это была Ирина.
— Я разрушу? Это ты сорок лет жила во лжи! Я должен был узнать это раньше!
Раздался звук, похожий на удар или резкий толчок. Затем — сдавленный стон и глухой стук, будто на пол упало что-то тяжёлое.
Сердце пропустило удар. Я забарабанила в дверь.
— Аркадий Петрович! Ирина Всеволодовна! Откройте! Что у вас происходит?
В ответ — тишина. Тягучая, звенящая. Я дёрнула ручку снова и снова.
— Ростислав! — закричала я, не отходя от двери. — Быстро сюда!
Муж поднялся через минуту, на его лице было написано раздражение.
— Что за крики? Ты всех соседей перебудишь.
— Они заперлись в кабинете! Я слышала шум, крики, а потом стук! Открой дверь!
Он снисходительно хмыкнул.
— Опять ты за своё. Родители просто ссорятся, с кем не бывает?
— Ростислав, я не шучу! Он не отвечает!
Я снова ударила по двери кулаком. Видя мою панику, он наконец нахмурился, достал из кармана связку ключей.
— Есть дубликат. Но если я открою, а они просто ругаются, ты извинишься перед матерью.
Он вставил ключ, повернул. Замок щёлкнул. Ростислав толкнул дверь и замер на пороге.
Я заглянула через его плечо.
Кабинет был в хаосе. На полу валялись разбросанные бумаги. Окно было распахнуто.
Аркадий Петрович сидел на полу, прислонившись к книжному шкафу. Он был бледный, одна рука прижимала грудь, дыхание было тяжёлым и хриплым.
Над ним, сжимая в руке тяжёлое бронзовое пресс-папье в виде льва, стояла Ирина Всеволодовна. На её лице был не страх. На нём была решимость забитого в угол зверя.
— Мама? Папа? — прошептал Ростислав.
— Не вмешивайся, сынок, — прошипела она, не сводя глаз с мужа. — У нас с отцом разговор. Он сейчас одумается.
— У меня… приступ, — прохрипел Аркадий Петрович, глядя на сына. — Она… не даёт мне таблетки. Вызови… скорую…
На столике возле кресла действительно стояла открытая баночка с лекарством.
Ростислав шагнул вперёд, но мать выставила руку, преграждая ему путь.
— Сначала он пообещает, что будет молчать!
— Мама, ты с ума сошла? Ему плохо!
— Ему станет лучше, когда он поймёт, что не должен лишать тебя всего!
Я оттолкнула оцепеневшего мужа и бросилась к свекру. Одновременно доставая телефон, чтобы набрать 112.
— Не смей! — крикнула Ирина и замахнулась на меня бронзовым львом.
— Мама, стой! — Ростислав схватил её за руку. Пресс-папье с глухим стуком упало на ковёр.
Я уже говорила с диспетчером, называя адрес.
— Он нашёл старые письма, — голос Ирины в гостиной был лишён эмоций. Она сидела в кресле, идеально прямая, пока за окном выли сирены скорой. Ростислав стоял рядом, как каменное изваяние.
— Когда мы готовили документы для нотариуса, чтобы переписать на тебя часть бизнеса. Он полез в свой старый сейф… и нашёл.
Аркадия Петровича уже увезли. Врачи сказали, что это сердечный приступ, спровоцированный стрессом. Сказали, что мы вовремя.
— Что нашёл, мама? — тихо спросил Ростислав.
— Письма от моего первого мужа. Я думала, что сожгла их все. Оказывается, нет.
Вот оно. Причина была не в детективе. А в банальной случайности, которая вскрыла сорокалетнюю ложь.
— Он… был жив? Всё это время?
— Он умер пять лет назад. Но это неважно. Важно то, что я так и не оформила развод. Я просто сбежала. С новыми документами. Наш брак с твоим отцом, Ростислав… он недействителен. А значит, и ты… по закону…
Она не договорила. Ей и не нужно было.
Ростислав медленно опустился на диван. Его мир, построенный на имени, статусе и деньгах отца, рассыпался в пыль. И виной тому была женщина, которую он боготворил.
— Мы должны были просто поговорить, — прошептал он. — Почему ты так поступила?
— Он не хотел говорить! — её голос сорвался. — Он хотел унизить меня! Растоптать! Сказал, что расскажет всё за ужином. Перед ней! — она метнула в меня полный ненависти взгляд. — Он хотел вышвырнуть меня на улицу ни с чем!
Я молчала. Я смотрела на своего мужа. На то, как он поднял взгляд на мать, и в его глазах вместо ужаса и осуждения появилась… жалость.
— Никто тебя не вышвырнет, мама, — сказал он твёрдо. — Я не позволю. Мы всё уладим.
Он сделал свой выбор. Прямо у меня на глазах. Он выбрал не правду. Он выбрал спасение матери и сохранение остатков их привычного мира.
— Ты же понимаешь, что она совершила преступление? — мой голос прозвучал чужим и холодным. — Оставление в опасности. Угроза.
— Ей было страшно, — ответил Ростислав, не глядя на меня. — Она защищала меня. Мы скажем врачам, что отец просто упал. Что ему стало плохо.
Он предлагал мне стать соучастницей. Соучастницей лжи. Той самой, которая едва не убила его отца.
— Нет, Ростислав.
— Что «нет»? Ксения, это моя семья!
— Больше не моя, — ответила я. — Я не могу быть с человеком, который готов поверить в любую ложь, лишь бы его мир оставался удобным. Ты не плохой, Ростислав. Ты просто слабый.
Я поднялась и пошла наверх, в нашу спальню. Собирать вещи.
Эпилог. Год спустя.
Солнечный свет заливал мою маленькую студию, пахнущую краской и свежесваренным кофе. Я проводила кончиком кисти по холсту, создавая резкий, уверенный мазок.
Год. Целый год прошел с того вечера.
Я развелась с Ростиславом быстро и тихо. Он не спорил. Мне кажется, он до сих пор не до конца понял, что именно произошло.
Я видела его однажды, полгода назад, в супермаркете. Он похудел, осунулся. В его глазах была пустота. Мы кивнули друг другу. И всё.
Аркадий Петрович звонил мне раз в неделю. Стабильно, по четвергам. Он выкарабкался.
Он продал тот дом. Сказал, что не может больше дышать в стенах, пропитанных ложью. Купил себе квартиру в центре и, по его словам, «наслаждался честной старостью».
— Я тут завещание переписал, — сообщил он мне в один из таких звонков будничным тоном. — Половину отписал на благотворительность. Вторую половину — тебе.
Я тогда чуть не выронила телефон.
— Зачем? Аркадий Петрович, не нужно...
— Нужно, Ксения, — его голос стал серьезным. — Ты единственная в моей так называемой семье, кто оказался настоящим. Ростислав свой выбор сделал. Он снял для матери квартиру. Обеспечивает её. Он навещает её по выходным. Они вдвоём в своём маленьком лживом мире. Это его крест.
Он не злился. Он просто констатировал факт.
— А ты… ты спасла мне жизнь. И не только в том кабинете. Ты вернула мне веру в то, что не все люди — ходячие калькуляторы.
После того разговора я открыла эту студию. Я всегда мечтала рисовать, но в семье Звягинцевых это считалось «несерьезным» хобби.
Сегодня я заканчивала свою первую большую работу для выставки. Это был портрет.
На холсте, в лучах заходящего солнца, сидел пожилой мужчина с усталыми, но насмешливыми глазами. Он сидел в простом кресле на фоне стены из грубого кирпича. Не было ни позолоты, ни шёлка. Только правда.
Мой телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера.
«Я знаю, что виноват. Но я скучаю. Ростислав».
Я смотрела на сообщение несколько секунд. Раньше моё сердце бы дрогнуло. Раньше я бы начала искать оправдания.
Но не сейчас.
Я молча удалила сообщение и вернулась к работе. Я наносила последний штрих на портрет Аркадия Петровича, и на его губах проступила едва заметная, но ясная улыбка.
Позора в этой семье больше не было. Потому что не стало и самой семьи. Остались только люди, сделавшие свой выбор. И я была одним из них.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.