Эта нежная и пронзительная история, которая заставляет задуматься: а мы достаточно внимательны к тем, кто дарит нам своё тепло каждый день? Прочитайте её до конца — в ней нет магии, но есть настоящее чудо, которое может совершить любая семья.
Если в нашем доме и было свое собственное, домашнее солнце, которое светило всегда, то это, конечно, мама. Она не ходила по дому, а буквально порхала, наполняя его мелодичным перезвоном посуды, радостным громыханьем кастрюль и своим особенным, ни на что не похожим смехом — таким звонким, словно кто-то высыпал на стеклянный поднос целую охапку огромных, спелых грецких орехов, и они покатились, весело постукивая и сталкиваясь друг с другом.
Её глаза, два тёплых, карих фонарика, всегда были полны каких-то весёлых искорок. Она могла, конечно, и прикрикнуть, если я раскидывал носки по всей квартире или нахмуриться, обнаружив в моём дневнике двойку. Но это затмение длилось недолго — будто кто-то отдергивал занавеску, и вновь являлось её солнце, такое тёплое, что даже самые упрямые тени в доме разбегались по углам.
Но вот уже несколько дней наше домашнее светило словно погасло. Нет, оно не исчезло совсем! Мама всё так же готовила нам завтраки, гладила рубашки, заваривала вечерний чай, но делала это молча, механически, будто робот-помощник из моего фантастического комикса. Её смеха не было слышно. Она могла подолгу стоять у окна, смотря в осеннюю мглу, и её отражение в стекле казалось таким уставшим и далёким, что у меня внутри всё сжималось от непонятной тоски.
Мне было не по себе. Первой моей мыслью, конечно, было: это я виноват. Я устроил в голове срочное заседание и перебрал все свои недавние преступления: не помыл за собой тарелку из-под творожка, получил замечание в дневнике (благо, удалось его спрятать под стопкой книг под названием «Самый хитрый тайник»), и вчера, играя в мяч в коридоре, чуть не сбил мамину любимую вазу в горошек, подаренную бабушкой. Но обычно за такие проделки мама ворчала весело, с теми самыми искорками в глазах, и в конце концов мы всегда мирились за кружкой сладкого какао с зефирками. А сейчас искорок не было. Была только тихая, непонятная взрослая печаль, которая висела в воздухе тяжёлым, ватным одеялом.
Я твёрдо решил, что должен её вылечить. Раз уж мой папа настоящий волшебник, умеющий угадывать желания, то и я что-нибудь, да смогу!
А если вы думаете, что я всё выдумываю и папы не бывают волшебниками, то вы просто не читали одну удивительную историю:
Я ринулся в бой. Устроил в своей комнате генеральную уборку, схватил в одну руку веник, в другую — мокрую тряпку. Теперь вместо пыли повсюду были мокрые пятна, а по полу расползались причудливые лужицы, в которых отражался потолок. Я уже предвкушал, как мама оценит мои старания по созданию комнаты-аквариума.
Мама лишь вздохнула и сказала:
— Молодец, солнышко. Теперь иди помойся, ты весь как трубочист.
Потом я нашёл самые яркие фломастеры и нарисовал ей открытку: на ней был изображён улыбающийся папа и я. Я принёс ей этот шедевр и стакан воды, как делала она, когда я болел.
Мама улыбнулась и сказала:
— Спасибо, мой хороший. Очень красиво.
Она потрепала меня по волосам, и её рука была тёплой и ласковой. Но это была всего лишь улыбка. Не тот самый заразительный, солнечный смех, от которого в комнате сразу становилось светлее. Моя магия оказалась слабовата. Я чувствовал себя маленьким мальчиком с игрушечным ведёрком, который пытается потушить настоящий лесной пожар.
Тогда я пошёл за подкреплением. К волшебнику высшей лиги. Папа в это время возился с розеткой на кухне.
— Пап, — прошептал я, подойдя совсем близко и сделав самое серьёзное лицо. — Тревога. С мамой что-то не так. Её… её батарейка на нуле. Совсем села. Надо срочно зарядить! Ты же волшебник!
Папа отложил отвёртку. Он внимательно посмотрел на меня своими добрыми, немного уставшими глазами, потом прислушался к тишине, доносящейся из гостиной, где мама бесшумно переставляла книги на полке. В его глазах мелькнуло то самое понимание, которое бывает только у самых близких людей, которые живут друг с другом долго-долго.
— Батарейка не села, командир, — так же тихо ответил он, подмигнув. — Она просто немного запылилась. Знаешь, как самое ценное стёклышко в калейдоскопе, сквозь которое смотришь на всё самое дорогое. Его нельзя заменить. Его нужно аккуратно протереть самой мягкой салфеткой. Из воспоминаний. Готов к операции «Солнечный зайчик»?
Мы действовали как два тайных агента под прикрытием. Пока мама разговаривала по телефону в спальне, мы на цыпочках проникли в самую загадочную страну под названием «Взрослый Гардероб». Там, на самой верхней полке, за аккуратно сложенными папиными свитерами, хранился наш семейный сундук с сокровищами — большой, кожаный, потёртый на углах альбом. Он пах старой бумагой, засушенными цветами и чем-то таким невероятно уютным, что сразу хотелось закутаться в плед и слушать, как за окном воет вьюга.
Потом папа устроил на кухне «кораблекрушение». Он громко позвал меня на помощь, требуя срочно помочь с «очень важным международным проектом» под кодовым названием «Оладушки». Мама, конечно же, поспешила на шум, готовая спасать ситуацию, как она это делала всегда.
А на кухне… На кухне папа уже вовсю командовал «парадом»: на раскалённой сковородке пузырилось и шипело золотистое тесто, для тех самых, ажурных, кружевных оладушков, с румяными дырочками, которые мама пекла мне в детстве, когда у меня была температура и всё тело ломило. А на столе, под тёплым светом лампы, лежал раскрытый альбом на той самой странице, где была заложена потёртая синяя шёлковая ленточка.
— Ой! — только и выдохнула мама, увидев фотографию.
На ней она, совсем юная, со смешными косичками и в огромных очках, которые тогда были в моде, с нежностью и лёгким испугом смотрела на маленький, тугой свёрточек в голубом конверте. Это был я. Мой первый день дома.
— Смотри, какая ты была красавица, — сказал папа, подходя и обнимая её за плечи. — И до сих пор ею осталась.
— Какая красавица! — фыркнула мама, но глаза её уже начали оттаивать, в них появилась живая, тёплая влага. — Сплошное недоразумение! Полуночник ужасный. Ты помнишь, он две недели подряд путал день с ночью?
— Как не помнить! — рассмеялся папа. — Я тогда на работе засыпал на ходу, однажды чуть не упал в аквариум к секретарше. А ты качала его на руках и пела колыбельные про кузнечика. Ты пела так жалобно, что кузнечик, по-моему, сам бы уснул.
И понеслось. Папа достал с антресоли старый плеер, заляпанный краской, и по кухне поплыли звуки гитар — те самые, лирические, немножко наивные, под которые они танцевали на своих первых свиданиях, стесняясь и краснея.
Мы втроём стали готовить оладьи. Мама снова стала учить меня своему фирменному движению — как ловко поддеть оладушек за край и одним точным щелчком запястья перевернуть его в воздухе. У меня, конечно, получалось скорее «скомкать и шлёпнуть», но мы смеялись над моими неуклюжими попытками. Мы листали альбом и хохотали до слёз над папиными усами-щёткой и маминым платьем в цветочек, в котором она была похожа на нарядную диванную подушку. Мы вспоминали, как я впервые пошёл и тут же упал в тазик с только что вымытым картофелем, как мы всей семьёй ездили на море и я до слёз боялся маленьких крабиков, приняв их за монстров, как папа учил меня кататься на велосипеде, а мама бежала сзади с зелёнкой и пластырем, крича: «Осторожнее, осторожнее!»
И тогда это случилось. Мама засмеялась. Не просто улыбнулась, а залилась тем самым звонким, ореховым смехом, который был слышен даже на балконе. Он заполнил собой всю кухню, всю квартиру, вытеснив всю тишину и грусть. Тучи окончательно разошлись. Наше солнце вернулось, и его лучики согрели каждый уголок нашего дома.
Перед сном мама зашла ко мне в комнату, чтобы поправить одеяло и поцеловать в лоб.
— Спасибо тебе, мой главный волшебник, — прошептала она, и её голос снова звучал глубоко, нежно и уверенно.
— Я не волшебник, — честно сказал я, пряча нос под одеяло. — Это папа альбом достал и оладьи делал.
— Нет, — она качнула головой, и её глаза светились в полумраке, как два маленьких, но таких тёплых фонарика. — Это ты первый поднял тревогу. Это ты заметил, что моё солнышко спряталось. И вы вдвоём напомнили мне, какое у меня сокровище. И что его нельзя надолго прятать в тучки.
И я наконец понял. Самые сильные чудеса — они живут в потрёпанных кожаных альбомах, в знакомом вкусе оладушков с малиновым вареньем, в папином взгляде, который помнит маму девочкой, и в маминых руках, которые умеют гладить по голове так, что любая, самая упрямая грусть уходит прочь. И самое главное волшебство — это вовремя заметить, что солнце твоего самого родного человека вдруг погасло, и всем вместе, сообща, зажечь его снова. Просто потому что вы — одна команда. Одна семья.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ скорее на мой канал, а то всё самое интересное пролетит, как тот мой воздушный шарик!
А ещё...Вы можете ЛАЙКНУТЬ! Я один раз ткнул пальцем в экран от радости, а папа сказал: «Вот это да! Этот лайк каналу — как мотор ракете! Помог развитию!». Вот так-то!