Артём всегда был уверен: с Никой у них всё сложится. Как иначе? Они ведь знали друг друга почти с пелёнок. Он до сих пор помнил — хотя сам удивлялся, как в голове сохраняются такие ранние воспоминания, — как они, ещё совсем малыши, сидели на ковре в большой комнате и строили башни из деревянных кубиков. Башни шатались, рушились, но Ника каждый раз хлопала в ладоши и смеялась своим звонким, заливистым смехом, и уже тогда ему казалось, что ничего на свете нет лучше этого смеха.
В школе они делили одну парту. Артём, вечно растрёпанный, а рядом — Ника, аккуратная, с косичками и веснушками на носу. Казалось бы, разные, но именно рядом с ней он впервые ощутил, что такое настоящее счастье. Даже в те годы, ещё пацаном, он понимал: без этой девчонки ему будет пусто.
А Ника, хоть и делала вид, что ничего особенного между ними нет, тоже тянулась к нему. Бывало, он опаздывал на урок, забегал в класс, а она уже отодвигала для него стул. Или делилась бутербродом, который мама положила ей в портфель на обед. Между ними будто с самого начала протянулась ниточка — невидимая, прочная, такая, что никакой ветер её не порвёт.
После выпускного Артём ушёл в армию. Два года разлуки. Письма, иногда длинные, иногда — всего несколько строк. Редкие звонки, от которых замирало сердце. Но Ника ждала. А когда он вернулся, даже тени сомнений не осталось: они были нужны друг другу. Артём сразу сделал ей предложение, и свадьбу сыграли без промедления — шумно, весело, с гармошкой и танцами до утра. Все говорили:
— Вот это любовь! Вот это судьба!
Через два года родилась их дочка, Настенька. Маленькая копия Ники — светлые волосы, глаза, словно летнее небо, и та же улыбка, которая освещала всё вокруг. Артём, глядя на неё, иной раз не верил собственному счастью.
Он пошёл работать в автомастерскую. Сначала учеником — подай-принеси. Но руки у него были золотые: мастер быстро понял, что парень схватывает всё на лету. Уже через год у Артёма появились свои клиенты, которые записывались заранее: знали, что он не халтурит, всё делает честно и качественно.
А Ника устроилась диспетчером в охранное предприятие. Работа не тяжёлая — сидишь в офисе, принимаешь звонки, следишь за пультом.
Выходные старались проводить вместе. Чаще всего ездили в деревню к бабушке Ники. Дом был старенький, но с большим, ухоженным садом. Бабушка всегда встречала их с радостью, а Артём с Никой помогали: то дрова сложат, то крышу подлатают, то в лес всей гурьбой отправятся — по грибы и ягоды. Настенька бегала босиком по траве, смеялась так звонко, что у Артёма сердце каждый раз переполнялось счастьем.
Но ничто не вечно. Бабушка заболела и вскоре умерла. В доме стало пусто. Продать его рука не поднялась — оставили как дачу. Сначала они, по привычке, ездили туда вместе, но постепенно всё изменилось.
Артём всё чаще задерживался на работе. Заказов было много — отказаться не мог, каждая копейка была не лишней. Настеньку летом отправили в лагерь, и Ника, заскучав в отпуске, сказала:
— Знаешь, я, пожалуй, займусь дачей. Ремонт сделаю. Полы покрашу, окна перемою, на чердаке порядок наведу.
Артём удивился, но поддержал:
— Езжай, конечно. Я бы сам помог, да сейчас работы невпроворот.
После того, как Ника провела отпуск на даче, поводы стали появляться и среди недели. То надо срочно полить цветы, то просто «проветриться хочется». Артём не возражал. Он знал: Ника любила тишину и деревенский простор, и это помогало ей расслабиться.
И вот, однажды вечером, после тяжёлого дня в мастерской, когда спина ныла от длительной работы, а руки буквально гудели от напряжения, Артём сел ужинать, когда зазвонил телефон. Голос Ники звучал ровно, спокойно, но что-то в нём было чужим, непривычным.
— Тём, я останусь на даче ночевать… — произнесла она тихо. — Машина не заводится. Утром приеду на электричке.
Он посмотрел на часы: поздно, день был длинным, а сил почти не осталось. Но решение пришло мгновенно.
— Подожди, я приеду. Лучше дома переночуешь, чем в электричке потом болтаться, — сказал он твёрдо.
— Да зачем тебе ехать? — вздохнула она. — Отдохни, ты устал… Не нужно.
Но Артём всё равно собрался и выехал.
Дорога тянулась тёмная, редкие фонари лишь изредка освещали пустую трассу.
Когда машина остановилась у дома, сердце вдруг ёкнуло: в окнах горел свет. А ведь жена говорила, что собирается спать…
Он вышел из машины и настороженно осмотрелся. Во дворе в мангале тлели угли — свежие, словно кто-то совсем недавно жарил мясо. На столе в беседке стояла грязная посуда: тарелки с остатками еды, бокалы, смятые салфетки.
А изнутри доносилась приглушённая музыка. Медленно, осторожно Артём подошёл к окну, заглянул… и замер.
В комнате, освещённой лампой, Ника танцевала. Её смех был лёгким и задорным, руки обвивали шею незнакомого мужчины. Он — высокий, темноволосый, держал её за талию, будто они давно знакомы, будто всё это естественно.
Артём стоял, не веря своим глазам. Сердце сжалось, дыхание перехватило, в груди что-то оборвалось. Казалось, время остановилось, и весь мир сузился до этого окна, этого момента.
Артем тихонько вошел в дом, остановился на пороге. Ника не сразу заметила его. Её лицо побледнело, улыбка медленно сползла. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и всё вокруг будто перестало существовать. Потом она оттолкнула незнакомца и подошла к супругу.
— Артём… Погоди, не делай только поспешных выводов! — заговорила она торопливо, почти задыхаясь. — Это… наш новый сосед. Илья. У него сегодня день рождения. Он… зашёл попросить мангал… А у нас ведь стационарный, сам знаешь… Ну, я так и сказала. Он говорит: «Давайте, может, у вас шашлыки пожарим, мне все равно праздновать не с кем». Вот мы и… — она замялась, словно и сама понимала, что её слова звучат всё более нелепо.
Артём слушал, стиснув зубы. Руки непроизвольно сжались в кулаки, хотелось закричать, разорвать эту тишину, выплеснуть наружу всю бурю, что клокотала в груди. Но он сдержался. Понимал: если сейчас устроит сцену, будет только хуже.
— Поехали, — коротко бросил он. — Дома разберёмся.
Разговор был тяжёлым. Настя уже спала, а они сидели напротив друг друга за кухонным столом. Тёплый свет лампы бросал длинные тени на стены, и тишина между ними была такой густой, что казалось, можно её разрезать ножом.
— Я не верю ни одному твоему слову, — сказал Артём устало. — Ты не настолько глупа, чтобы жарить шашлыки с первым встречным. И не настолько наивна, чтобы танцевать в обнимку с «новым соседом».
Ника опустила взгляд, а потом тихо, почти шепотом, сказала:
— Тём… прости меня. Больше никогда так не сглуплю. Поверь, это случайность. Я даже имени его толком не знала до этого дня. И поверь, между нами ничего не было и никогда не будет. Я даже сама не понимаю, зачем согласилась. Хотела поддержать человека, ну день рождения ведь… Дура я.
Слёзы катились по её щекам, она тянулась к нему, но Артём отстранился. Внутри боролись сразу два чувства: ярость и жалость. С одной стороны обида, с другой — память о детстве, юности, свадьбе, рождении дочери — о том, что они строили вместе.
В итоге Артём лишь тяжело вздохнул:
— Я ничего не могу доказать. Ты всё отрицаешь, а фактов нет. Но знай — веры тебе теперь мало. Очень мало.
— Я исправлюсь, — прошептала она сквозь слёзы. — Дай мне шанс.
С того вечера Ника больше не ездила одна на дачу. Каждый раз они отправлялись туда втроём, и Артём пытался поверить, что всё наладится. Внешне жизнь текла как прежде: работа, дом, заботы. Но внутри него осел тяжёлый камень, который тянул вниз каждый раз, когда он думал о том вечере.
Однажды летом нужно было срочно поехать на дачу: теплицу открыть, огород полить. Но накануне Ника вдруг почувствовала себя нехорошо — слабость, головная боль.
— Может, перенесём поездку? — предложил Артём.
— Нет, нельзя, — вздохнула она. — Засохнут помидоры. Но я точно не смогу поехать, сил нет. Вы с Настей поезжайте, справитесь.
Артём согласился, хотя в груди клокотала тревога. Утром они с дочкой сели в машину. Настя болтала без умолку, рассказывала про игру, в которой она дошла до сложного уровня, и её звонкий, искренний смех постепенно растапливал лёд в душе отца.
Но через двадцать минут пути Артём вдруг понял: дома осталась барсетка с документами. В ней были права, запасные ключи, банковские карточки — всё, что могло понадобиться в пути. Пришлось возвращаться. Он оставил Настю в машине, а сам поднялся в квартиру.
Открыв дверь, Артём застыл: в прихожей стояли чужие мужские туфли, а из комнаты доносилась тихая, ненавязчивая мелодия. Сердце ухнуло вниз, в груди защемило.
Ника, услышав звук открывшейся двери, выскочила в коридор. Лицо бледное, глаза широко раскрыты, руки чуть дрожат.
— Ты… так быстро вернулся, — выдохнула она, голос срывался.
Артём не ответил. Он медленно прошёл мимо неё, ощущая, как каждый шаг тянет его в пропасть, и вошёл в комнату.
Там он увидел его. Того самого «соседа с дачи», Илью. Он сидел на диване так, будто был здесь хозяином, и даже увидев Артёма, не встал, только неловко поправил рубашку.
В комнате повисла тишина, тяжёлая, словно свинец. Артём почувствовал, как рушатся все оправдания, все слова про «глупость», про «случайность». Теперь доказательства были не нужны — картина была ясна, как светлый день.
Он медленно повернулся к жене. Голос звучал до странности спокойно, почти холодно:
— Когда мы с Настей вернёмся домой, чтобы духа твоего здесь не было. Поняла?
Ника всхлипнула, быстро заговорила, срываясь:
— Артём, подожди! Это не то, что ты думаешь!
Но он резко оборвал:
— Достаточно. Слова здесь лишние.
И взяв барсетку, вышел за дверь.
Как доехал до дачи, он потом так и не смог вспомнить. Руки сами крутили руль, нога жала на педаль, глаза смотрели на дорогу, а внутри - сплошная пустота. Всё делал на автомате. На вопросы Насти отвечал отрывисто, бессвязно, и дочка, смекнув, что с папой творится неладное, затихла.
Всю работу на даче Артём сделал механически: открыл теплицу, полил огород, посмотрел, чтобы вода в бочке была. Словно это не он сам, а чьи-то чужие руки действовали. Вечером, вернувшись домой, он посадил дочь за стол и, тяжело вздохнув, наконец, сказал:
— Настя… так вышло, что нам с мамой придётся расстаться. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ты должна выбрать, с кем останешься жить.
Глаза Насти округлились, ресницы задрожали. Было видно, что ей тяжело дался этот выбор, но в конце концов она произнесла дрожащим голосом:
— Папа… я хочу с тобой.
Артём обнял её, прижал к себе, и сам едва сдерживал слёзы: казалось, рушится не только брак, но и весь мир вокруг. Семья, которую он считал прочной и счастливой, рассыпалась в одночасье.
Первые дни после разрыва были самыми тяжёлыми. Ника приходила, звонила, пыталась встретиться. Стояла на пороге, слёзы стекали по щекам, голос дрожал:
— Артём… я всё поняла! Это была ошибка, большая ошибка! Дай мне шанс… я всё исправлю!
Но он оставался непреклонен. В голове всё ещё стояла та сцена: музыка, её смех, чужие руки, и обида проникла в сердце слишком глубоко.
— Нет, — холодно отвечал он. — Для меня это конец.
Спустя несколько месяцев Ника словно растворилась в воздухе. Она перестала приходить, звонить, её телефон был недоступен. Настя начала тревожно спрашивать:
— Пап, может, с мамой что-то случилось? Я всё равно её люблю… хоть и с тобой осталась. Она же мама.
Сначала Артём пытался отмахнуться, уверяя себя, что нужно держаться, что нельзя позволить эмоциям управлять решениями. Но тревога дочери передалась и ему. В конце концов они вдвоём отправились искать Нику.
Поиски привели их к съёмной квартире на окраине города. Дверь открыла сама Ника, и Артём едва узнал бывшую жену: худющая, с тусклыми волосами, синяками под глазами, лицо усталое и без макияжа.
Она не скрывала ничего, села на диван и заговорила глухо, тихо, словно слова давались ей с трудом:
— Как только Илья узнал, что я беременна, он меня бросил. Сказал, что не готов к такому. Я хотела избавиться… но врачи запретили, слишком опасно. Токсикоз такой, что работать не могу. За квартиру платить нечем… жизнь катится под откос… Так стыдно перед вами…
Она закрыла лицо руками, плечи дрожали. Артём молча достал деньги, положил их на стол.
— Вот. Этого хватит хотя бы на первое время.
Ника всхлипнула, глотая слёзы:
— Спасибо… ты единственный, кто не отвернулся.
Он ничего не сказал. Встал, кивнул Насте и вышел.
В тот вечер Настя горько плакала. Сидела на кровати, уткнувшись в подушку, и повторяла сквозь рваные всхлипы:
— Папа… ну почему? Давай её вернём. Я так скучаю… Я знаю, она виновата, но ты сам учил: обиды надо оставлять в прошлом. Мы же семья!
Артём ходил по кухне кругами, не находя себе места. Сердце рвалось на части. Он понимал: дочь говорит не умом, а сердцем. И как откажешь ей?
Уже ночью, не выдержав, он поехал к Нике. Помог собрать её нехитрые пожитки, и привёз домой.
С того дня они снова жили вместе, но это уже не была прежняя семья. Артём словно поставил между собой и женой невидимую стену. Он делал вид, что всё как прежде: работа, заботы, внимание к дочери. Но внутри него всё ещё тлела боль, каждый взгляд на жену возвращал к воспоминаниям о предательстве.
Ника тоже изменилась. Она словно растворилась в собственной тени, ходила тихо, стараясь не попадаться мужу на глаза, но выполняла все домашние обязанности: готовила, стирала, убирала. Словно пыталась искупить вину каждодневным трудом.
Иногда, поздно вечером, Артём ловил её взгляд. В нём была мольба, тоска, желание сказать что-то важное. Но он отводил глаза. Боль была слишком свежа, слишком остра.
Они молча сосуществовали — ради Насти, ради того, чтобы девочка росла в полной семье, чтобы детство не омрачилось совсем. А о будущем — о том, что будет дальше, Артём старался не думать.
И вот настал момент, когда Ника родила мальчика. Назвала его Антошкой. С появлением младенца жизнь в доме изменилась полностью.
Настя, уже подросшая и понимающая многое, старалась помогать матери: и бутылочку подаст, и пелёнку принесёт, и братишку покачает. Но малыш оказался беспокойным, плакал ночами, словно проверяя на прочность нервы всей семьи.
Артём видел, как Ника изматывается: бледная, с потухшими глазами, носит ребёнка на руках по комнате, шепчет что-то, укачивает, а сама едва держится на ногах.
— Прости, Тём. Я понимаю, тебе трудно. Но что я могу поделать? Он же ещё крошка… — шептала Ника по утрам, глядя на его усталое лицо. Она чувствовала вину за то, что Антошка не даёт ему спать по ночам.
Так продолжалось несколько недель. И однажды, после особенно тяжёлой, бессонной ночи, Ника вдруг пошатнулась, бледная, и упала прямо в комнате. Настя вскрикнула. Артём успел подхватить её и сразу вызвал «скорую». Врачи диагностировали сильное истощение, последствия бессонницы. Нику увезли в больницу, назначили отдых и лечение.
И тогда Артёму пришлось вместе с дочкой нянчить маленького Антошку.
Поначалу он боялся брать его на руки — слишком хрупким казался этот комочек. Но выбора не было: нужно кормить, менять пелёнки, укачивать. Настя помогала, как умела, но всё равно основная забота легла на отца.
И вот однажды ночью, когда Антошка снова заплакал, Артём осторожно взял его на руки, прижал к груди. Мальчик сначала недовольно ворочался, а потом вдруг затих, посмотрел снизу большими глазами. Артём склонился, внимательно вгляделся в это маленькое личико, и сердце его замерло.
Что-то знакомое мелькнуло в чертах ребёнка. Взгляд, разрез глаз, даже форма ушей — он словно смотрел на собственные детские фотографии. И тогда в голове промелькнула мысль, которую он не мог отпустить. На следующий же день он сделал тест ДНК.
Когда результат был готов, Артём долго сидел с листком в руках, не веря своим глазам. Антошка был его сыном. Его.
На душе стало легче, свободнее. Он не стал рассказывать Нике о результатах теста, но к мальчику своё отношение изменил. Больше не было настороженности, сомнений. Теперь это был его ребёнок — и точка.
Когда Ника вернулась из больницы, Артём помогал ей: вставал ночью к сыну, чтобы Ника могла хоть немного поспать, сам менял пелёнки, укачивал Антошку, ощущая с каждой минутой, как растёт связь с малышом.
Конечно, в душе Артёма рана всё ещё болела. Предательство нельзя забыть, как вырванную страницу не вклеишь обратно. Но каждый новый день, каждая мелочь — детский смех, усталая, но благодарная улыбка Ники, тёплые слова Насти — делали эту боль тише.
Иногда Артём ловил себя на мысли, что снова смотрит на жену не только глазами обиженного мужа, но и глазами человека, который когда-то любил её всей душой. Он понимал: полностью простить, может быть, не получится никогда. Но ради детей он должен хотя бы попытаться.
Шаг за шагом они снова стали семьёй. Не той, что была раньше — беззаботной и счастливой, а новой, закалённой испытаниями. Семьёй, где есть место и боли, и прощению, и любви, которая проявляется в заботе, в тихих вечерах, в совместных заботах о детях.
Артём часто думал: жизнь — сложная штука. Никогда не знаешь, что ждёт за поворотом. Но одно он понял твёрдо: ради детей стоит бороться. И если уж судьба даёт шанс снова собрать осколки в единое целое — значит, нужно попробовать.
Рекомендую к прочтению:
И еще интересная история:
Благодарю за прочтение и добрые комментарии! 💖