– Этот дом будет наш, – заявила свекровь, Алевтина Игоревна, пока я держала в руках еще теплый от принтера лист завещания. Ее голос, всегда нарочито-ласковый, сейчас звенел сталью.
Я, Елена, молча смотрела на строчки, напечатанные сухим юридическим языком. Нотариус, пожилой мужчина в очках с толстыми линзами, деликатно кашлянул, собирая бумаги. Мы сидели в его душном кабинете, пахнущем старыми архивами и слабым запахом валерьянки. Мой муж Сергей, стоявший у окна, обернулся.
– Мам, погоди, дай Лене в себя прийти. Что ты сразу?
Но я знала этот его тон. Не защита, а лишь желание соблюсти приличия перед посторонним человеком. Алевтина Игоревна поджала губы, обтянутые блеклой помадой морковного цвета.
– А чего ждать, Сереженька? Дело-то семейное. Наконец-то у нашей семьи будет настоящий родовой дом. Большой, просторный.
Я подняла на нее глаза. «У нашей семьи». В ее вселенной я была приложением к сыну, удобной и безмолвной функцией, но никак не самостоятельной единицей этой самой «семьи». Завещание было написано на мое имя. Елена Викторовна Романова. Двоюродная бабушка, Зинаида Павловна, которую я видела всего несколько раз в глубоком детстве, оставила свой дом мне. Не нам с Сергеем. Мне.
Дорога домой прошла в напряженном молчании, которое, казалось, можно было потрогать руками. Сергей вел машину, барабаня пальцами по рулю, его лицо было сосредоточенно-непроницаемым. Алевтина Игоревна сидела сзади, как королева на троне, и я чувствовала ее тяжелый, изучающий взгляд на своем затылке. Я смотрела в окно на мелькающие улицы нашего провинциального Ярославля, на старые купеческие дома, смешавшиеся с безликими советскими постройками. Мои мысли были похожи на спутанный клубок.
Дом… Я помнила его смутно, как картинку из сна. Мне лет шесть. Лето. Высокое крыльцо, заросшее диким виноградом. Внутри прохладно и пахнет яблочными пирогами и сушеными травами. Баба Зина, худенькая, строгая, с пучком седых волос, угощает меня чаем из старинной чашки с синими цветами и дает мне рассматривать толстенную книгу с картинками невиданных растений. «Это ботанический атлас, Леночка, – говорит она своим скрипучим, как старая калитка, голосом. – В каждом цветке – целый мир».
– ...разве мы не правы, Лена? Ты нас вообще слушаешь? – голос Сергея вырвал меня из воспоминаний.
Мы уже сидели на нашей кухне. Квартира, в которой мы прожили двадцать пять лет, вдруг показалась мне чужой и тесной. Бежевые обои, стандартный кухонный гарнитур, вечный порядок, который я наводила каждый день. Сергей поставил передо мной чашку с остывшим чаем. Алевтина Игоревна разложила на столе бумаги, будто полководец – карту военных действий.
– Значит, так, – начала она деловито, проигнорировав вопрос сына. – Дом этот в Заволжском районе. Место хорошее, тихое. Но сам – старье, конечно. Требует вложений. Я уже позвонила знакомому риелтору. Предварительная оценка… – она потыкала пальцем в калькулятор на телефоне. – В общем, если его продать, как есть, получим не так много. А если продать нашу «двушку» и его… то нам как раз хватит на хороший, большой коттедж в пригороде. С участком! Сережа баньку поставит, я огород разведу. А тебе, Леночка, комнату выделим самую светлую. Будешь свои книжки читать.
Она говорила так, будто осчастливила меня величайшим даром. Сергей кивал, его глаза загорелись.
– Мама права, Лен. Это шанс! Шанс наконец-то съехать из этого «скворечника». Сколько можно ютиться? А там – воздух, природа! Машину будет где ставить.
Они говорили, перебивая друг друга, строили планы, делили комнаты в еще не купленном доме, сажали воображаемые помидоры. Я сидела и смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Они даже не спросили. Не «Лена, а что ты думаешь?», не «Лена, а чего бы тебе хотелось?». Они просто поставили меня перед фактом. Мое наследство стало их проектом, их билетом в лучшую жизнь.
– Мне бы… хотелось сначала посмотреть на него, – тихо произнесла я.
Алевтина Игоревна отмахнулась.
– Ой, да что там смотреть! Рухлядь! Завтра съездим все вместе, ключи-то у тебя. Увидишь сама. Главное – не привязываться. Это просто актив, Леночка, понимаешь? Деньги, вложенные в старые доски.
На следующий день мы поехали в дом бабы Зины. Он стоял на тихой улочке, среди таких же старых деревянных домов с резными наличниками. Высокое крыльцо, как я и помнила, утопало в зелени. Сергей с сомнением подергал покосившуюся калитку.
– М-да, работы тут… непочатый край. Фундамент смотреть надо, крышу…
Я с трудом вставила старый, тяжелый ключ в замочную скважину. Дверь поддалась со скрипом, и в нос ударил тот самый запах – пыли, старого дерева, времени. Внутри царил полумрак. Солнечные лучи пробивались сквозь запыленные окна, высвечивая столбы пляшущих пылинок. Мебель была накрыта белыми чехлами, похожими на призраков.
– Боже мой, какой хлам! – воскликнула Алевтина Игоревна, брезгливо приподняв край чехла с кресла. – Это все на свалку! Немедленно!
Сергей уже ходил по комнатам, простукивая стены.
– Стены вроде крепкие. Перегородки можно снести, сделать студию. Это сейчас модно. Покупатели любят открытое пространство.
Они видели только квадратные метры, потенциальную прибыль, объем работ. А я видела другое. Я подошла к книжному шкафу, провела пальцем по стеклянной дверце. За ней стояли ряды книг в потертых переплетах. И вот он… тот самый ботанический атлас. Я осторожно достала его. Тяжелый, в кожаном переплете с тиснением. Я открыла его, и на меня пахнуло стариной. Изящные, детальные рисунки цветов, выполненные от руки, с подписями на латыни.
– Я бы хотела это оставить, – сказала я, прижимая книгу к груди.
Алевтина Игоревна посмотрела на меня как на сумасшедшую.
– Леночка, ты в своем уме? Зачем тебе эта макулатура? Пылесборник! Мы же договорились, все выбрасываем, делаем предпродажную подготовку. Не усложняй, пожалуйста.
Ее «пожалуйста» прозвучало как приказ. Я промолчала, но книгу из рук не выпустила. Я бродила по дому, прикасаясь к вещам. Вот старинный комод с изогнутыми ножками. Вот зеркало в потемневшей раме, которое мутно отражало мое лицо – лицо уставшей пятидесятилетней женщины с потухшими глазами. В маленькой комнатке наверху, в мезонине, стоял письменный стол у окна. Окно выходило в заросший сад, где дикие яблони роняли на землю свои плоды. И я вдруг так ясно представила, как сижу за этим столом, пью чай и смотрю в сад. И тишина… Благословенная, густая тишина, которой мне так не хватало в нашей квартире, где вечно работал телевизор или бубнил по телефону Сергей.
«Чего я хочу на самом деле?» – впервые за много лет этот вопрос прозвучал в моей голове так отчетливо.
***
Следующие недели превратились в ад. Давление нарастало с каждым днем. Сергей и Алевтина Игоревна вели себя так, будто продажа дома – дело решенное. Муж приносил домой образцы ламината и каталоги сантехники. Свекровь звонила по три раза на дню: «Леночка, риелтор нашел потенциального покупателя, нужно показать дом в субботу», «Леночка, я договорилась с грузчиками, чтобы вывезти хлам, будь дома в пятницу».
Я чувствовала себя щепкой в бурном потоке. Я говорила «да», «хорошо», «посмотрю», а внутри все сжималось от протеста. Я начала тайком ездить в дом бабы Зины. Просто чтобы посидеть там в тишине. Я привезла с собой тряпки, ведра, и потихоньку начала отмывать окна. С каждым отмытым стеклом мир за окном становился ярче, и будто бы что-то прояснялось и в моей голове. Я протирала пыль с мебели, и из-под белых саванов чехлов появлялось красивое темное дерево. Это был не хлам. Это была чья-то жизнь. И теперь, возможно, это была моя будущая жизнь.
На работе я была рассеянной. Моя коллега по библиотечному залу, Галина Петровна, женщина острая на язык, но с добрым сердцем, заметила это.
– Романова, ты витаешь в облаках, – сказала она как-то в обеденный перерыв, когда я бездумно мешала ложкой сахар в чае. – Что стряслось? На тебе лица нет.
И я, неожиданно для самой себя, рассказала ей все. Про наследство, про дом, про планы мужа и свекрови. Галина Петровна дослушала, отхлебнула свой кефир и посмотрела на меня в упор своими выцветшими голубыми глазами.
– Понятно, – сказала она. – Они уже все решили. А ты? Тебе-то самой что нужно, Лена? Или ты в этой схеме просто как… нотариально заверенная подпись?
Ее слова были резкими, но именно они мне и были нужны.
– Я… я не знаю, – пролепетала я. – Дом мне нравится. Там… спокойно.
– Вот! – Галина Петровна стукнула по столу ладонью. – Вот это и есть главное. Сережа твой и его маменька хотят коттедж с баней. Это их желание. А твое желание – спокойствие в старом доме. Почему их желания важнее твоих? Потому что их двое, а ты одна? Потому что они громче кричат? У меня после смерти мужа тоже дети пытались свою волю диктовать. «Мама, продавай квартиру, переезжай к нам, будешь с внуками сидеть». Я им сказала: «Детки, я вас люблю, но это моя квартира и моя жизнь. В гости – милости прошу. А командовать будете у себя дома». Пообижались и перестали. Запомни, Лена: это твоя жизнь. Другой не будет.
Разговор с Галиной Петровна стал тем самым камушком, который стронул лавину. Вечером Сергей вернулся с работы необычайно возбужденный. Он бросил на стол папку с документами.
– Лена, поздравь! Я договорился со своей бригадой. Начнем ремонт в доме на следующей неделе. И главное – я взял кредит! Небольшой, потребительский. Как раз хватит, чтобы сделать косметику и в порядок все привести. Цена сразу взлетит!
Я смотрела на него, и во мне что-то оборвалось. Кредит. Он взял кредит, чтобы ремонтировать МОЙ дом для продажи. Не спросив меня. Не посоветовавшись. Он просто решил за меня, за нас, за всех. Перешел последнюю черту, за которой мое мнение, мои чувства, мое «я» не значили ровным счетом ничего.
– Ты взял кредит? – переспросила я ледяным голосом, которого сама от себя не ожидала.
– Ну да! – радостно ответил он. – Чего тянуть? Время – деньги! Ты завтра только съезди в банк, там нужно будет твое согласие как супруги подписать, формальность.
Это была последняя капля. Весь страх, вся нерешительность, вся многолетняя привычка молчать и уступать вдруг испарились. Осталась только холодная, звенящая ярость.
– Нет, – сказала я.
Сергей замер.
– Что «нет»?
– Нет, Сергей. Никакое согласие я подписывать не буду.
Он смотрел на меня, и его лицо медленно менялось. Радостное возбуждение сменилось недоумением, а затем – раздражением.
– Лен, ты чего? Ты не поняла? Это же для нас! Для нашего будущего!
– Это для твоего будущего с твоей мамой, – отрезала я. – Меня вы спросить забыли. Вы решили продать мой дом, вы решили делать в нем ремонт, ты решил взять на это кредит… Где во всем этом я, Сережа?
– Да что с тобой сегодня такое?! – Он начал повышать голос. – Какая муха тебя укусила? Все же было нормально! Дом, наследство – это же удача! Мы должны радоваться!
– Я и радуюсь. Я радуюсь, что у меня теперь есть свой дом. И я не собираюсь его продавать.
Сергей уставился на меня, будто видел впервые. Кажется, до него наконец-то начало доходить. Он схватил телефон.
– Так. Я звоню маме. Она с тобой поговорит. Ты, видимо, не в себе.
Через полчаса Алевтина Игоревна уже была у нас. Она влетела в квартиру, как фурия.
– Елена! Что это значит? Ты что себе удумала? Ты хочешь разрушить семью? Из-за этой развалюхи?!
Начался большой скандал. Они кричали в два голоса. Что я эгоистка. Что я неблагодарная. Что я сошла с ума. Что я плюю в душу им, самым близким людям, которые желают мне только добра.
– Вся жизнь для тебя, все для тебя! – надрывался Сергей. – А ты?!
– Ты обязана думать о семье, а не о своих глупых капризах! – вторила ему свекровь. – Что ты будешь делать одна в этой халупе? Фиалки разводить? Книжки свои пыльные читать? Да кому это нужно!
И тут я поняла. Фиалки. Книжки. Тишина. Это нужно. МНЕ.
– Да, – сказала я спокойно и твердо, глядя им обоим в глаза. – Да. Я буду разводить фиалки. И читать книги. И пить чай, глядя в сад. Потому что это то, чего я хочу. Это мой дом. И моего согласия на продажу не будет. Точка. А с кредитом, который ты взял, Сергей, с этим ты сам как-нибудь разбирайся.
В комнате повисла оглушительная тишина. Они смотрели на меня с разинутыми ртами. На тихую, незаметную Лену, которая вдруг посмела иметь собственные желания и говорить «нет». В их глазах я увидела не обиду. Я увидела злость и непонимание, как если бы любимый телевизор вдруг отказался включаться.
***
Этой ночью я не спала. Сергей демонстративно лег на диване в гостиной, громко хлопая дверью. Я лежала в нашей постели, в нашей общей квартире, и чувствовала себя в гостях. Стены давили. Каждый предмет казался чужим. А утром я приняла окончательное решение.
Я не пошла на работу, позвонив Галине Петровне и сказав, что беру отгул. А сама поехала в дом бабы Зины. Я открыла дверь и вошла. Здесь было тихо и спокойно. Солнце заливало комнаты светом. Я подошла к окну в мезонине, открыла его настежь. В комнату ворвался запах прелой листвы и свежего ветра. И я поняла, что я дома.
Вернувшись в квартиру, я действовала быстро и решительно, удивляясь своему собственному хладнокровию. Сергей был на работе, свекровь, вероятно, зализывала раны после вчерашней баталии. Я достала большую дорожную сумку. Я не брала ничего лишнего. Одежду на первое время. Документы. Несколько любимых книг. И, конечно, старый ботанический атлас. Я не забирала совместно нажитое имущество, сервизы, бытовую технику. Я забирала только свое. Свою жизнь.
На кухонном столе я оставила короткую записку: «Сергей, я ушла. Буду жить в доме Зинаиды Павловны. Подаю на развод». Ни объяснений, ни упреков. Все уже было сказано.
Первые недели были трудными. В доме не было ни горячей воды, ни нормального отопления. Я спала, укрывшись тремя одеялами, и грела воду в чайнике, чтобы умыться. Но я была счастлива. Я просыпалась от пения птиц, а не от звука телевизора. Я целыми днями разбирала вещи бабы Зины, и каждая находка была для меня открытием. Я нашла ее дневники, старые фотографии, письма. Я узнавала эту сильную, независимую женщину и будто бы впитывала ее силу.
Я наняла мастера, который за небольшие деньги починил систему отопления и водопровод. Я сама красила стены, отмывала полы, сажала в саду цветы. По выходным ко мне приезжала Галина Петровна, привозила пироги и помогала советом.
Конечно, был развод. Тяжелый, неприятный. Сергей и Алевтина Игоревна не могли простить мне бунта. Они сделали все, чтобы усложнить процесс. Сергей подал на раздел имущества и, разумеется, отсудил половину стоимости нашей общей квартиры. Мой адвокат сказал, что это справедливо с точки зрения закона.
В тот день, когда я перевела на счет бывшего мужа его долю, я сидела за тем самым столом в мезонине. Дом уже не выглядел заброшенным. На чистых подоконниках стояли горшки с геранью. Старинная мебель была отполирована до блеска. На столе дымилась чашка чая в той самой чашке с синими цветами. За окном шел тихий осенний дождь.
Я не чувствовала сожаления о деньгах. Я смотрела на свои руки – в земле, с обломанными ногтями, но это были руки женщины, которая строит свой собственный мир. Я обрела не просто дом с мезонином. Я обрела себя. И я знала, что это самая выгодная сделка в моей жизни. А свобода, как оказалось, стоит любых денег.