– Давай паспорт для визы, – попросил Дмитрий, не отрываясь от экрана ноутбука.
Елена опустила на кухонный стол сумку с продуктами. Запах остывающего асфальта после короткого летнего дождя смешивался с ароматом свежего укропа. Щелкнул замок холодильника, на полку отправились упаковка творога и бутылка кефира. Всё как обычно. Ритуал, отточенный двадцатью восемью годами совместной жизни.
– Опять в Германию? – спросила она, раскладывая покупки. – Ты же только в апреле летал.
– Контракт горит, Лен, – Дмитрий наконец поднял на неё глаза. Усталые, с сеточкой красных сосудов. Последний год он весь был какой-то усталый, потухший. – Нужно лично присутствовать. Новые условия, новые поставщики. Рутина.
Елена вздохнула. В её мире, мире бухгалтерских отчётов и квартальных балансов, рутина была синонимом стабильности. В его мире, мире логистики и международных перевозок, она стала синонимом бесконечного стресса. Он похудел, осунулся. В волосах, еще недавно просто тронутых сединой, теперь отчетливо пробивались широкие серебряные пряди. Ей было его жаль. Иногда она ловила себя на мысли, что жалеет его, как дальнего родственника, а не как мужа. Тепло осталось, но оно стало каким-то… фоновым. Как шум старого холодильника – замечаешь, только когда он выключается.
– Паспорт в комоде, в верхнем ящике, – сказала она. – В синей папке с документами.
– Спасибо, Лен, – он снова уткнулся в экран.
Она постояла мгновение, глядя на его склоненную голову, на знакомую до каждой клеточки линию плеч. Хотелось подойти, обнять, провести рукой по волосам, как делала когда-то. Спросить, что на самом деле его гложет. Но что-то останавливало. Невидимая стена, выросшая между ними за последний год, сотканная из недомолвок, коротких ответов и долгих вечеров, проведённых в разных комнатах. Он со своим ноутбуком, она – с книгой или вязанием. Она подумала, что так, наверное, и выглядит старость – не совместное умиротворение, а параллельное существование. И от этой мысли стало зябко, несмотря на июльскую духоту.
Она молча вышла из кухни.
***
Месяц пролетел в обычной суете. В её небольшой фирме, где она вела всю бухгалтерию, наступил период полугодовой отчётности. Цифры, таблицы, сводки. Елена погружалась в них с головой, находя в строгом порядке дебетов и кредитов успокоение, которого ей не хватало в собственной жизни. Дмитрий улетел через неделю после того разговора. Звонил редко. Сообщал, что всё в порядке, переговоры идут сложно, но он справляется. Голос в трубке звучал глухо и отчуждённо, как будто он звонил с другой планеты, а не из благополучного Дюссельдорфа.
Её единственная подруга и коллега, Ирина, женщина резкая и проницательная, хмурилась.
– Что-то твой Дима совсем скис, – говорила она за обедом в их крошечной офисной столовой. – Смотри, Ленка, как бы не выгорел. Мужики в пятьдесят пять – они хрупкие. Кризис среднего возраста, все дела.
– Да какой кризис, Ира, – отмахивалась Елена, ковыряя вилкой салат. – Работа. У него всегда так было, когда крупный проект.
Но в глубине души она знала: дело не только в работе. Что-то изменилось фундаментально. Пропала общая тема для разговора, кроме бытовых мелочей. Пропали шутки, понятные только им двоим. Пропало ощущение, что они – команда. Она гнала от себя эти мысли, списывая всё на усталость. Свою и его.
В один из таких дней, когда отчёт был почти готов, а за окном моросил нудный ярославский дождь, в офисе раздался звонок. Курьер. На ваше имя. Елена удивилась – она ничего не заказывала. Молодой парень в намокшей форменной куртке протянул ей плотный картонный конверт.
– Распишитесь вот здесь.
Она расписалась, машинально отметив про себя, что конверт из Москвы. Отправитель – какая-то незнакомая юридическая контора. Сердце неприятно ёкнуло. Она вернулась за свой стол, ощущая на себе любопытный взгляд Ирины. Пальцы немного дрожали, когда она вскрывала конверт. Внутри лежал её новенький, пахнущий типографской краской заграничный паспорт и сопроводительное письмо на официальном бланке.
«Уважаемая Елена Викторовна, – гласил сухой казённый текст, – направляем Вам оформленный документ. Оригиналы свидетельств будут высланы дополнительно по адресу регистрации».
Елена ничего не поняла. Какие свидетельства? Она открыла паспорт. Фотография была её. Та самая, которую она делала полгода назад для нового внутреннего паспорта. Имя – Елена Викторовна. Всё верно. А вот фамилия… Вместо родной, ношеной тридцать лет фамилии мужа – Петрова, – на глянцевой странице стояло чужое, незнакомое слово: «Соколова».
Елена перечитала ещё раз. Со-ко-ло-ва.
Мир качнулся. Цифры в открытом на экране отчёте поплыли, сливаясь в серую массу. Шум дождя за окном превратился в оглушительный рёв. Она уставилась на эту чужую фамилию, отпечатанную на её лице. Это была не просто опечатка. Опечатки не присылают из юридических контор с туманными обещаниями «оригиналов свидетельств». Это было нечто иное. Нечто чудовищное и необъяснимое.
– Лен, ты чего? Белая как полотно, – голос Ирины донёсся как из-под воды.
Елена молча протянула ей паспорт. Ирина взяла его, всмотрелась, нахмурилась, потом снова посмотрела на Елену.
– Соколова? Это что за шутки?
– Я не знаю, – прошептала Елена. Губы её не слушались. Она чувствовала, как леденеют кончики пальцев. – Дима просил паспорт… для визы.
Ирина несколько секунд смотрела на неё, и в её умных, карих глазах ужас сменился догадкой, а затем – яростью.
– Ах ты ж… – выдохнула она, и осеклась. – Так, спокойно. Дай-ка мне это письмо.
Она быстро пробежала глазами текст.
– Лена, – она подняла на неё серьёзный взгляд. – Похоже, твой муж тебя… развёл. В прямом смысле этого слова.
***
Первым порывом было позвонить. Набрать его номер и закричать в трубку: «Что всё это значит?!». Елена выскочила из офиса под дождь, не взяв зонт, и лихорадочно набрала номер Дмитрия. Длинные гудки. Снова. И снова. Потом сработал автоответчик на немецком. Она стояла посреди улицы, вода стекала по волосам и лицу, смешиваясь со слезами, которые она даже не замечала. Прохожие оглядывались. Она чувствовала себя сумасшедшей. Фамилия «Соколова» пульсировала в висках, как зубная боль. Кто такая Соколова? Почему она теперь носит её фамилию?
Она вернулась в офис промокшая и опустошённая. Ирина встретила её с чашкой горячего чая и валидолом.
– Ничего не говори. Просто пей. Он не ответил, я так понимаю?
Елена отрицательно качнула головой.
– Ну конечно, – фыркнула Ирина. – Спрятался в своей Германии, герой. Ленка, тут дело нечисто. Так просто развестись без твоего ведома нельзя. Это мошенничество.
Елена пила обжигающий сладкий чай и пыталась собрать мысли в кучу. Её бухгалтерский мозг, привыкший к логике и порядку, отказывался принимать этот абсурд. Развод. Она прокручивала это слово в голове. Оно не вязалось с их тихой, пусть и немного пресной, жизнью. Они никогда всерьёз не ссорились. Не было измен, скандалов. Была… усталость. Но разве из-за усталости совершают такое? Тайно, подло, как вор.
– Что мне делать, Ира?
– Завтра идём в ЗАГС. Прямо с утра. Нужно получить официальную бумагу. И узнать, на каком основании. А потом – к юристу. Хорошему юристу. У меня есть на примете одна. Железная леди.
На следующий день они сидели в душном коридоре районного ЗАГСа. Пахло старой бумагой и нафталином. Елена чувствовала себя униженной. Женщина в окошке, с высокой башней из осветлённых волос на голове и скучающим видом, долго щелкала по клавиатуре.
– Да, – наконец произнесла она, не поднимая глаз. – Брак между Петровым Дмитрием Игоревичем и Петровой Еленой Викторовной расторгнут три недели назад.
– На каком основании? – голос Елены дрогнул.
Женщина вздохнула, явно раздражённая необходимостью давать объяснения.
– На основании совместного заявления. И решения суда. Раздел имущества по соглашению сторон. Всё по закону.
– Какого совместного заявления? – Елена подалась вперёд. – Я ничего не подписывала!
– Женщина, у меня всё в базе, – чиновница подняла на неё утомлённый взгляд. – Есть ваша подпись. Заверена нотариально. Если есть претензии – обращайтесь в суд. Могу выдать вам свидетельство о расторжении брака.
Свидетельство. Вот о чём писали в письме. Елена смотрела на эту женщину, на её ярко-накрашенные губы, и чувствовала, как внутри неё поднимается холодная, тёмная ярость. Её жизнь, тридцать лет её жизни, свели к записи в компьютерной базе, сделанной на основании поддельной подписи. Её просто стёрли. Вычеркнули.
Ирина положила руку ей на плечо.
– Понятно. Спасибо. Нам нужна выписка из актовой записи.
Когда они вышли на улицу, Елена остановилась. Солнце било в глаза.
– Он подделал мою подпись, Ира. Он всё спланировал. Виза… Это был просто предлог забрать паспорт. А новая фамилия…
– А новая фамилия, скорее всего, принадлежит той, на ком он уже женился, – жёстко закончила Ирина. – Или собирается. Соколова. Нужно пробить это имя. Лен, он не просто тебя бросил. Он тебя ограбил. Квартира… она же на вас обоих?
– Да. В равных долях.
– А соглашение о разделе имущества? О котором эта фурия говорила? Я ставлю сто рублей, что по этому «соглашению» всё отходит ему.
Елена прислонилась к стене дома. Ноги не держали. Картина складывалась. Мерзкая, уродливая, как пазл из грязных кусков. Он не просто ушёл. Он решил забрать всё. Их квартиру в центре Ярославля, купленную ещё в девяностых, в которую она вложила всю душу. Дачу, которую строил ещё её отец. Сбережения, которые она, как всякий prudent бухгалтер, скрупулёзно откладывала на «старость». А её саму… её он просто выкинул, сменив ей фамилию, как будто меняют старую деталь в механизме.
***
Юрист, которую посоветовала Ирина, оказалась женщиной лет сорока с короткими тёмными волосами и очень внимательными глазами. Её звали Ольга Сергеевна. Она молча выслушала сбивчивый рассказ Елены, изучила паспорт, письмо и выписку из ЗАГСа.
– Ситуация ясна, – сказала она наконец, отложив бумаги. – Классическая схема мошенничества. Статья сто пятьдесят девятая Уголовного кодекса. Плюс подделка документов. Ваш бывший муж, судя по всему, действовал через сообщников в Москве. Фиктивный судебный процесс по месту нахождения «ответчика», то есть вас, о котором вы, естественно, не знали. Поддельная доверенность от вашего имени. И вуаля – вы разведены, имущество поделено так, как ему нужно. А смена фамилии в паспорте… Это вишенка на торте. Вероятно, чтобы запутать следы и выиграть время. Пока вы будете разбираться с паспортом, он успеет переоформить недвижимость.
Елена слушала и не верила своим ушам. Это звучало как сценарий дешёвого сериала. Но это происходило с ней.
– Что теперь делать? – тихо спросила она.
– Бороться, Елена Викторовна, – в глазах Ольги Сергеевны блеснул стальной огонёк. – Первое: мы подаём иск о признании расторжения брака недействительным. Второе: заявление в полицию по факту мошенничества. Третье: ходатайство о наложении ареста на всё совместно нажитое имущество, чтобы он не успел ничего продать. Это будет непросто. Он будет изворачиваться. Но закон на вашей стороне. Вы готовы?
Елена посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. Тонкие пальцы с аккуратным маникюром. Руки бухгалтера, привыкшие перебирать бумаги, а не размахивать шашкой. Готова ли она? К судам, к грязи, к встречам с человеком, который был ей ближе всех на свете, а теперь оказался врагом?
Она вспомнила лицо чиновницы в ЗАГСе. Её унижение. Вспомнила пустоту в квартире после его отъезда. Свою слепую веру. И ярость, холодная и твёрдая, как сталь, снова поднялась в ней. Это была уже не истерика. Это была решимость.
– Готова, – сказала она твёрдо. Голос не дрогнул.
В тот вечер она позвонила сыну. Алексей жил в Санкт-Петербурге, работал программистом. Он был уже взрослым, самостоятельным, но для Елены он всегда оставался её мальчиком.
– Мам, привет! Как дела?
Она сделала глубокий вдох.
– Лёша, нам нужно поговорить. Сядь, пожалуйста.
Она рассказала всё. Без слёз, сухо и по-деловому, как будто зачитывала годовой отчёт. В трубке долго молчали.
– Мам… – наконец произнёс он растерянно. – Я не верю. Отец? Он не мог… Может, это какая-то ошибка? Недоразумение?
– Это не ошибка, Лёша. Я была у юриста. Это спланированная афера.
– Но… судиться с отцом? Мам, это же скандал, огласка… Может, можно как-то договориться? Я поговорю с ним, когда он вернётся… Он же должен что-то объяснить.
Елена почувствовала укол разочарования. Она ожидала поддержки, а услышала страх. Страх перед сложностями, перед семейной драмой. Он хотел, чтобы всё само собой рассосалось. Как в детстве, когда он разбивал чашку и надеялся, что мама не заметит.
– Алёша, – сказала она ровно, чеканя каждое слово. – Договариваться не с кем. Меня обокрали. Твой отец попытался лишить меня всего, что мы нажили за тридцать лет. Включая моё имя и достоинство. И я не позволю ему это сделать. Я думала, ты меня поймёшь.
– Я понимаю, мам, просто… это так дико…
– Да, дико, – согласилась она. – Но это моя жизнь. И я буду за неё бороться. С твоей помощью или без.
Она положила трубку. В квартире было тихо. Но эта тишина больше не была гнетущей. Это была тишина перед боем. Она подошла к зеркалу в прихожей. На неё смотрела женщина пятидесяти двух лет. Усталая, с морщинками у глаз, с первой сединой, которую она перестала закрашивать. Но глаза… Глаза были другими. В них больше не было той тусклой покорности, которая поселилась там в последнее время. В них горел холодный, решительный огонь. Она больше не была «Петровой», женой своего мужа. И уж точно не была «Соколовой». Она была Еленой. Просто Еленой. И этого было достаточно.
***
Начались долгие месяцы борьбы. Ольга Сергеевна оказалась настоящим бульдогом в юбке. Иски, запросы, ходатайства. Арест на квартиру и дачу наложили почти сразу. Это была первая маленькая победа. Полиция возбудила уголовное дело. Дмитрия, вернувшегося из Германии, вызвали на допрос.
Он позвонил ей сам. Впервые за всё это время.
– Лена, зачем ты всё это устроила? – голос в трубке был раздражённым. – Зачем эта грязь? Мы могли бы разойтись тихо. Я бы оставил тебе дачу…
Елена слушала его и поражалась. Ни слова извинений. Ни капли раскаяния. Только досада, что его гениальный план сорвался.
– Тихо? – переспросила она. Голос был спокоен, как штиль на море перед бурей. – Тихо – это когда ты подделываешь мою подпись и вышвыриваешь меня на улицу с чужой фамилией в паспорте? Ты это называешь «тихо»?
– Я… у меня были обстоятельства. Ты бы не поняла.
– Я и сейчас не понимаю, Дима. Я не понимаю, как можно было прожить с человеком тридцать лет, а потом поступить с ним, как с мусором.
– Лена, давай прекратим это. Забери заявления. Я дам тебе денег. Хороших денег.
Она рассмеялась. Тихим, невесёлым смехом.
– Мне не нужны твои деньги, Дима. Мне нужна справедливость. И моя квартира. И моя фамилия. До встречи в суде.
Она нажала отбой. Руки не дрожали. Сердце билось ровно. Она с удивлением поняла, что больше не чувствует к нему ничего. Ни любви, ни ненависти. Только холодное презрение и усталость. Он стал чужим. Абсолютно, бесповоротно чужим человеком.
В ходе расследования всплыла и «Соколова». Светлана, тридцати восьми лет, менеджер в его же фирме. Разведённая, с ребёнком. Их роман длился уже два года. Два года он жил двойной жизнью, приезжая домой, в их общую квартиру, ужиная за одним столом, а мыслями будучи уже там, в другой жизни. С другой женщиной. И эта другая жизнь требовала материальной базы. Их квартиры. Их сбережений.
Ирина, узнав подробности, только материлась сквозь зубы.
– Классика жанра! Седина в бороду, бес в ребро. Нашёл молодуху, решил начать жизнь с чистого листа, а тебя – в утиль. Как хорошо, что ты вцепилась ему в глотку, Ленка. Таких козлов надо учить.
Поддержка Ирины была бесценна. Она была рядом на каждом этапе: отпаивала её чаем после особенно тяжёлых встреч со следователем, помогала разбирать старые документы, просто сидела рядом, когда Елене хотелось выть от бессилия и обиды.
Сын звонил всё чаще. Первоначальная растерянность сменилась сперва сдержанным сочувствием, а потом и деятельным участием. Он нашёл в Питере знакомого юриста, который консультировал Ольгу Сергеевну по некоторым сложным вопросам. Он начал понимать.
– Мам, я говорил с ним, – сказал он однажды после очередной попытки связаться с отцом. – Он твердит одно: «так было нужно». Ничего не объясняет. Как будто с роботом говоришь. Я не узнаю его. Прости, что я сразу тебя не поддержал. Я был в шоке.
– Ничего, Лёша, – ответила Елена, и на душе у неё потеплело. – Я тоже была в шоке. Главное, что мы вместе.
Это было самым важным открытием за все эти месяцы. Она не одна. У неё есть подруга. У неё есть сын. Она сама у себя есть.
***
Кульминация наступила через полгода на судебном заседании по гражданскому иску. Елена настояла на своём личном присутствии. Она хотела видеть его глаза.
Он сидел на скамье напротив со своим адвокатом. Постаревший, осунувшийся ещё больше, чем раньше. Рядом с ним сидела она. Соколова. Светлана. Довольно симпатичная, но с хищным, напряжённым выражением лица. Она бросала на Елену короткие, злые взгляды.
Елена была спокойна. Она пришла сюда не для того, чтобы плакать или устраивать сцены. Она пришла забрать своё. Когда судья предоставила ей слово, она встала и, не глядя в заготовленные Ольгой Сергеевной бумаги, начала говорить.
– Ваша честь, я прожила с этим человеком двадцать девять лет. Мы поженились, когда были студентами. Жили в общежитии. У нас не было ничего, кроме любви и надежд. Мы вместе получали эту квартиру. Я ночами сидела за шитьём, чтобы купить первые занавески. Он своими руками собирал кухню. Здесь родился наш сын. Каждый сантиметр этой квартиры, каждый гвоздь в её стенах – это часть нашей общей жизни.
Она говорила тихо, но в звенящей тишине зала каждое её слово было отчётливо слышно. Она не обвиняла. Она просто констатировала факты. Факты их жизни, которые её бывший муж попытался аннулировать.
– Я работала всю жизнь. Я не сидела у мужа на шее. Все наши сбережения – это результат нашего общего труда. И когда мой муж, человек, которому я доверяла больше, чем себе, решил, что эта жизнь окончена, он не счёл нужным даже сказать мне об этом. Он решил, что проще меня обокрасть. Вычеркнуть из документов, как досадную помеху. Лишить меня дома, прошлого и даже имени.
Она наконец посмотрела на Дмитрия. Он сидел, вжав голову в плечи, и не поднимал глаз. А Светлана смотрела на неё с нескрываемой ненавистью. В этот момент Елена вдруг поняла. Эта женщина не была причиной. Она была следствием. Причиной была внутренняя трусость и гниль самого Дмитрия. Он просто выбрал лёгкий путь.
– Я не прошу милости, – закончила Елена, обращаясь к судье. – Я прошу справедливости. Я хочу вернуть свой дом. Свою жизнь. И свою фамилию. Петрова. Ту, с которой я прожила тридцать счастливых и не очень счастливых лет. И с которой собираюсь прожить остаток отпущенного мне времени.
Она села. Ольга Сергеевна ободряюще сжала её руку под столом. Процесс был выигран. Суд признал расторжение брака и все последующие сделки недействительными. Уголовное дело против Дмитрия продолжало свой ход.
***
Когда всё закончилось, наступила пустота. Не гнетущая, а светлая, как комната, из которой вынесли старую, громоздкую мебель. Елена первым делом поменяла паспорта. Получив документ со своей законной фамилией, она испытала огромное облегчение. Как будто вернула себе часть души.
Потом она сменила замки в квартире. Щелчок нового ключа в скважине прозвучал как музыка. Это был её дом. Только её.
Она медленно, методично начала избавляться от его вещей. Одежда, книги, инструменты. Без злости, без слёз. Просто как санитарная уборка. Она не хотела оставлять в своей новой жизни ничего, что напоминало бы о предательстве.
Однажды вечером, разбирая старые фотоальбомы, она наткнулась на их свадебную фотографию. Двадцатидвухлетние, восторженные, смотрящие в будущее с наивной верой. Она долго смотрела на смеющуюся девушку с букетом ромашек. Ей не было её жаль. Та девушка прожила свою жизнь, любила, верила, ошибалась. И благодаря ей появилась она, сегодняшняя. Сильная. Свободная.
Телефонный звонок вырвал её из раздумий. Это был Алексей.
– Мам, привет. Как ты?
– В порядке, сынок. Разбираю архивы.
– Слушай, я тут подумал… Мы с Катей летом в отпуск собираемся. На Алтай. Там такая красота. Горы, озёра. Может, с нами?
Елена улыбнулась.
– Я подумаю, Лёша. Спасибо.
Она положила трубку и подошла к окну. За Волгой садилось солнце, окрашивая небо в нежные, акварельные тона. Она отложила старый фотоальбом. Впереди было ещё так много страниц, которые нужно было заполнить. Она достала с полки атлас автомобильных дорог России, который они когда-то купили и так ни разу и не открыли. Провела пальцем по извилистым линиям, ведущим на юг, на север, на восток.
Она открыла первую страницу. Впереди была целая жизнь. И это было только начало.