«Лучший друг в Пустоши — тот, у кого есть патроны. Худший — тот, у кого их нет».
— Дора, «инженер» (последние слова перед выходом в рейд)
I
Пустошь — не мать, а в лучшем случае злая противная тетка. И детей она рожает не для жизни, а так ради эксперимента. Одних — чтобы стали лишним ртом у костра, который и так едва теплится. Других — чтобы отнимали последнюю крышку у того, кто послабее. А третьих — чтобы, едва сделав первый вздох, тут же испускали последний, и не тянули за собой шлейф ненужных проблем.
Судьба Сида была почти решена с самого начала — он был из третьих. Женщина, подарившая ему визит в этот мир, даже толком не взглянула на его лицо. Жесткая, рваная рогожа, в которую она его завернула, пахла машинным маслом и равнодушием. Ни записки, ни метки, ни крошечного амулета на счастье — просто сверток, оставленный на краю самой вонючей свалки, между трупом двухголовой коровы и грудой искорёженного металлолома. Обычный хлам, который больше никому не нужен.
И Сид не держал на неё зла. Ненужные расстройства — излишество, которое нельзя себе позволить, когда вся твоя энергия уходит на то, чтобы просто не сдохнуть. В Пустоши каждый выживает как умеет, а первое и главное правило — умение вовремя отказаться от лишнего. От слабости. От жалости. От ребёнка.
Его нашли почти случайно. Двое мусорщиков — Сэмюэль и Дора — копались в металлоломе в поисках деталей. Длинный, костлявый Сэмюэль с лицом, изъеденным оспинами радиационных ожогов, и коренастая, быстрая Дора с милым задумчивым взглядом и вечно дымящейся самокруткой в углу рта. Они промышляли тем, что собирали старых, разбитых роботов, чинили их и сбывали за горсть патронов, банку тушёнки или, в особо удачные дни, за бутылку самогона.
Именно Дора услышала слабый писк, который было почти не отличить от скрипа ржавого подшипника. Она отбросила гаечный ключ и, ругаясь, разгребла груду хлама. Там они нашли его. Он получил имя — Сид. Просто сложили первые буквы их имён: Сэмюэль и Дора. Сид. Просто и без затей, как и всё, что они делали.
Они называли себя «инженерами». Сэмюэль отвечал за «железо» — он мог заставить заговорить любой мотор и заставить шевелиться любые поршни и сервоприводы. Дора была мозгом операции — у неё даже был древний, потрёпанный Пип-бой, через который она подключалась к «мозгам» машин и ворошила строки двоичного кода, заставляя программы снова работать. Их мастерская, заваленная ржавыми корпусами, проводами и платами, стала для Сида первым и единственным домом.
Его детство прошло под аккомпанемент монотонных команд Доры, проверяющей логические цепи, и глухого стука молотка Сэмюэля. Вместо плюшевых мишек — остовы роботов-секретарей с пустыми глазницами экранов. Вместо сказок на ночь — инструкции по калибровке сенсоров и потрёпанные довоенные журналы «Эксперт по робототехнике».
Дора иногда пыталась дать ему что-то похожее на образование.
— Не вертись, Сид, — говорила она устало, пытаясь в пятый раз объяснить таблицу умножения, пока он разглядывал воробьёв на проржавевшей крыше. — Ты не поверишь, но эта ерунда когда-нибудь поможет тебе заработать на кусок хлеба.
Сид терпеть не мог эти уроки. Куда веселее было гонять с такими же оборвышами по пустырям, стреляя из рогатки по юрким ящерицам или устраивая засады на крыс-мутантов.
А потом они не вернулись. Когда ему было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать лет — дни рождения в Пустоши не отмечают — Сэмюэль и Дора ушли в очередную экспедицию за запчастями и канули в пустоту. Неделю Сид ждал, доедая последние запасы, затем ещё одну. Они не вернулись. А вскоре их поселение накрыла банда рейдеров. Огнем и свинцом — всё было сожжено и вытоптано вровень с землёй.
С тех пор он шатался по миру. Лет десять уж как. Вырос, загрубел, научился драться и торговать. Зарабатывал на жизнь тем, чему научили — сбором, продажей и ремонтом хлама. Ни цели, ни дома. Только смутные, размытые воспоминания, которые всплывали в самый неожиданный момент.
Иногда, сквозь вездесущий запах ржавчины, машинного масла и пыли, ему чудился сладковатый дымок дешёвой самокрутки — точь-в-точь как у Доры. В памяти всплывала картина: она, ругаясь на свой древний Пип-бой, колдует над очередной платой, а Сэмюэль, хихикая сиплым смешком, рассказывает очередную байку о том, как чуть не отдал концы, запутавшись в проводах довоенного ассенизатора.
Эти воспоминания были такими же хрупкими, как стекло экрана на том самом Пип-бое. Одно неловкое движение, одна слишком яркая вспышка настоящего — и они рассыпались на тысячи осколков, оставляя во рту лишь горький, едкий привкус пепла. Пепла от того костра, у которого ему уже никогда не сидеть.
II
Сид шаркал по выжженной земле, поднимая тучи рыжей, не оседающей пыли – верной спутницы любого обитателя Пустоши. Она лезла в нос, въедалась в поры, застревала под ногтями и, кажется, уже начала из лёгких растекаться по всему телу.
Солнце жарило с каким-то личным остервенением – не просто испепеляло, а методично доводило всё живое до кондиции «хорошо прожаренный стейк». Даже тени тут были ненадёжными предателями: прятались под камнями, а то и вовсе перебегали на другую сторону, лишь бы не спасать Сида от палящего жара.
На горизонте маячили остовы небоскрёбов Бостона – некогда гордые «зубы» капитализма, а теперь просто ржавые иглы, торчащие из трупа Великой Америки. Один особенно кривой небоскрёб косился на Сида, словно говорил: «Да-а, парень, и ты когда-нибудь станешь таким же жалким и покорёженным».
Ветер – если этот едкий суховей можно было так назвать – лениво перекатывал по пустоши колючие клубки перекати-поля, словно играя в пустынный боулинг. Центроцвет ехидно шевелил колючками, наблюдая, как Сид спотыкается о полузасыпанный скелет в истлевшем костюме.
«Ха, неудачник», – подумал Сид, пнув череп, с равнодушными, забитыми рыжей пылью, глазницами. Тот весело откатился в сухую, выжженую, солнцем траву.
«А ведь этот тип, наверное, тоже когда-то мечтал о чем-нибудь. Может, даже копил крышки. И где он теперь?.. Э-эх… Вот и вся история», — мысленно хмыкнул Сид. — «Родился, пошарился по помойкам, помер, стал удобрением для кактуса».
Ни имени, ни памяти.
Да-а… Пустошь – дама щедрая только на радиацию и разочарования.
Сид всегда представлял её в виде горбатой старухи в рваном платье, с клюкой обмотанной ржавой колючей проволокой, эта старуха с хриплым смехом сыплет ему в протянутые ладони, то две с половиной крышки, то гнилую тошку, то гранату с вырванной чекой – и при этом ещё и подмигивает, мол, «ну как, сынок, не вспотел?»
Горло Сида сжимало знакомое, цепкое чувство.
Жажда.
Во рту пересохло так, что, кажется, язык прилип к нёбу и вот-вот оторвётся с корнем. Глотать было нечего — только комок пыли и это противное, вязкое ощущение, будто глотку начисто выскребли железным скребком.
Он присел на корточки, скинул с плеча потрёпанный рюкзак и порылся внутри, пока пальцы не наткнулись на гладкий, засаленный пластик. Бутылка. Почти пустая.
Он встряхнул её, и внутри с жалким, дразнящим бульканьем плеснуло всего несколько глотков мутной жижицы. Сид так сильно сжал бутылку, что пальцы свело, а пластик затрещал. Рука сама тянулась открутить крышку.
«Сделай всего один глоток. Маленький. Просто чтобы смочить горло», — нашептывал изнутри навязчивый, сиплый голос, похожий на шёпот чертика на плече.
Но Сид знал этот трюк. Он уже велся на него раньше. Стоило сделать один глоток — и остановиться уже будет невозможно, пока бутылка не опустеет. А что потом?
Второй голос, трезвый и расчётливый, рассказывал, что будет потом: «Выпьешь сейчас — завтра останешься без воды. А потом придётся или жевать листья или торговаться с какими-нибудь жадюгами за грязную воду. И поверь, они возьмут за неё больше, чем ты готов отдать».
Он с силой сунул бутылку обратно в рюкзак, словно отдернул руку от раскаленного металла. Лучше потерпеть сейчас, чем сдохнуть от обезвоживания завтра. Таков был один из главных закон Пустоши. Их было полно этих законов, и все главные. И все смертельно важные.
Слабый ветерок донёс до Сида странную песню – похожую толи на предсмертный хрип радиоприёмника, толи на короткое замыкание. Голосок был настолько противным, что даже мысли Сида о воде, замерли в отвращении. Слова были еще хуже пения.
О, красный дракон, сдавайся скорей!
У нас — частный бизнес и лучший закон!
Сид вжал голову в плечи. Опасливо осмотрел ближайший сухой кустарник. Стараясь не вставать, закинул рюкзак за плечо и быстренько достал из-за пояса пистолет. 10 миллиметровый лёг в руку как родной – верный спутник, который всегда страховал от всяких глупостей и неожиданностей.
Согнувшись в три погибели, нырнул в колючие заросли сухого центроцвета, прислушался, скрипучая песня не утихала. Каждый шаг давался с боем - цепкие колючки норовили оставить новые прорехи в его и без того потрепанном гардеробе. Штаны и майка пережившие войну, готовы были исчезнуть на колючках кустарника, оставив Сида в чём мать родила.
«Чертова репейная аристократия», - мысленно ругнулся Сид, высвобождая рукав из цепких объятий растения. Центроцвет, будто обидевшись, ответил ему градом колючек, впившихся в щёку.
И каждый свободный гражданин США
Имеет свой собственный бункер и кайф!
У нас — частный бизнес…
Голос, тот самый скрипучий кошмар, замолк ровно в тот момент, когда Сид добрался до ржавого сетчатого ограждения какой-то свалки металлолома. Сетка висела клочьями, будто её жевали голодные супермутанты.
Мусорщик замер перед ржавым забором, склонив голову набок – точь-в-точь как тот кучерявый кобелек из Брокен-Хиллз, который всегда тыкался носом в подозрительные кучи мусора, прежде чем их обоссать. Над свалкой возвышался робот-охранник с видом этакого миролюбивого ржавого Будды, а неподалеку у самого выхода, приткнулось маленькое серое бетонное здание.
Сид осторожно прошелся вдоль забора в право. Никого. Влево. То же самое. Ни одной растяжки. Вот это и напрягало.
Пустошь, эта старая продажная шлюха, явно хихикала где-то за кустами, наблюдая за его мучениями. Ветерок шевелил листьями чахлого куста, будто подталкивая: «Ну давай же, дурачок, заходи, потрогай блестящую кнопочку!»
Сид пнул валявшуюся консервную банку, которая с жалобным звоном покатилась прямо под корпус робота. Наступила напряженная пауза – ровно такая, какая обычно бывает перед тем, как что-то взрывается, стреляет или начинает гореть синим пламенем. Но ничего не произошло, не взорвалось, не выстрелило, не загорелось. Ни-че-го!
«Чёрт возьми...» — Сид сглотнул, перехватывая пистолет потной ладонью. — «Если этот ржавый чайник сейчас оживёт?.. может быть и успею пару раз выстрелить перед тем, как превращусь в фарш?». И шагнул вперед.
Сид обошёл робота по кругу, щупая нагретый под солнцем корпус, грязными пальцами. Железный охранник действительно казался мёртвым - в нём не слышалось привычного гула ядерного реактора, а оптические сенсоры потухли, словно глаза пьяницы после недельного запоя.
«Ну и ну,» - пробормотал Сид, стуча рукояткой пистолета по броне. Звук получился глухой, будто он колотил по пустому гробу из стали. «Ты и вправду откинулся, дружок. Как высохший гуль на асфальте.»
Он уже мысленно прикидывал, сколько можно выручить за этот хлам. Корпус - на металлолом, гидравлику - механикам в гараж «Атомных крыс», а если повезёт найти целый процессор... Сид даже присвистнул, представив, как меняет эту груду ржавчины на целый ящик вискаря и новые ботинки.
Он достал из рюкзака кусачки, грустно вздохнул и полез было в электронные потроха, как под ногами заговорила старая мятая алюминиевая кастрюля:
— Стой! Если ты не проклятый коммунист!
Сид так резко дёрнулся, что кусачки со звоном выпали из рук, а сам он едва не выбил зуб о ржавый корпус робота:
— Кто это?
Из-под груды металлолома разговаривал помятый блестящий цилиндр с треснутым корпусом:
— Биометрический Обслуживающий Блок, модель БОБ, к вашим услугам, сэр! — проскрипела кастрюля.
— Ты... живой… это ты тут песенку скрипел? — спросил Сид, не веря своим ушам. Но кастрюля как будто не слышала его вопроса.
— Мой предыдущий хозяин... э-э.… вышел из строя в результате небольшого... несчастного случая с гранатой, говорил так: увидишь коммуниста держись от него подальше… Повторяю вопрос— ты не коммунист?
— Нет… Я даже не знаю кто такое кумманист?– Сид растерянно заморгал
— Коммунист — это индивид, чьи социальные и экономические взгляды противоречат базовым принципам американского общества, а именно: частной собственности, свободному рынку и священному праву каждого гражданина скупать бункеры, для защиты от красных крыс! — БОБ выдал эту информацию с механической гордостью, будто зачитывал довоенную памятку для патриотов.
Сид все равно мало, что понял, лишь пожал плечами, но на всякий случай согласился:
— Ну, бункер от крыс, это понятно?
— О, слава капитализму!— радостно затрещал БОБ. — Наконец-то адекватный человек!
— А что такое капитализм?..– кастрюля начала что-то перечислять, но Сид тут же остановил ее — Тьфу ты… постой!.. какая мне разница… слушай, БОБ... а твой модуль памяти ещё работает?
— В моей памяти вся информация из Бостонской Публичной Библиотеки… к Вашим услугам, сэр! – гордо заявила кастрюля
— Кто?! Бим... бля… Ты можешь по-человечески объяснить?
— Книги, сэр!
— Что? Книги? — Сид неподдельно рассмеялся — более бесполезной вещи я ещё в жизни не видал. Ладно еще по робототехнике… Ну да, я как-то продал ящик книг на растопку одному торговцу, за две крышки.
— Вы не поняли, сэр. В моей памяти хранится только информация.
— Тогда вообще какая от тебя польза? – разочарованно буркнул мусорщик – хотя… что ты умеешь БОБ, кроме пения?
— Я запрограммирован на вежливость, уборку и антикоммунистическую пропаганду, сэр!
Сид почесал затылок, оставляя ржавую полосу на потной коже.
— Ну ладно, вежливость — это, конечно, замечательно... — он пнул камешек под ногой, — но вот скажи мне, БОБ, ты хоть гайки закручивать умеешь? Или, там, патроны пересчитывать?
— О, конечно, сэр! — проскрипела кастрюля с обидой в голосе. — Я могу: первое, подавать инструменты с 98% точностью; второе сортировать болты по размеру; третье, напоминать о необходимости мыть руки после контакта с радиоактивными отходами...
— Стой-стой,— Сид перебил Боба, — а вот это... «антикоммунистическая пропаганда» ... Это как?
БОБ вдруг оживился, его датчик загорелся ярче:
— Например, я могу продемонстрировать 147 способов сатирического обыгрыша лозунга «Каждому — по потребностям»! Или...
— Или?
— Или… спою патриотическую песню про то, как частная собственность спасёт США! Кстати, ту песню что Вы слышали, сэр, я придумал сам… хотите послушать?
— Нет-нет, оставим песни на потом, БОБ…
Не будешь же объяснять роботу, что его стишки больше подходят на заговор для зубной боли.
Сид задумался. В его глазах мелькнул хитрый блеск — тот самый, что появлялся, когда он находил способ продать даже ржавые гвозди как «редкие довоенные артефакты».
— Так-так...— Сид медленно присел на корточки перед БОБом, потертая джинса на коленях неприятно натянулась. — А если я тебя подключу к этому здоровяку, — он ленивым движением головы кивнул на молчаливого робота-охранника, чья тень накрывала их обоих, словно гробовая плита, — ты сможешь... им управлять, ну... стрелять… или перевозить грузы?
БОБ замолчал на секунду. Внутри его помятого корпуса что-то слабо щелкнуло, и процессор зажужжал, как раздражённый шершень в жестяной банке:
— Но до Вас это уже пытались сделать, сэр.
— Кто? — Глаза Сида сузились. Он инстинктивно бросил быстрый, цепкий взгляд через плечо, выискивая движение среди груды ржавого хлама. Пальцы сами потянулись к рукоятке пистолета за поясом.
— Двое джентльменов, их звали Гвоздь и Утюг, сэр.
— Рейдеры что ли?— Сид усмехнулся, но напряжение в спине не отпустило.
— Думаю, что представители какого-то карго-культа, сэр… — БОБ произнес это с механическим высокомерием. — …иначе зачем использовать названия предметов вместо имен?
— Все рейдеры так делают…— Сид лениво отмахнулся от этой пустошной традиции. — ну и почему у них ничего не получилось?
БОБ потрещал динамиком, и его голос внезапно стал сердитым, шипящим, словно от перегрева:
— Из их разговора я понял, что они против свободной торговли, сэр.
— ??? — Мозг Сида на мгновение отказался обрабатывать эту информацию. Какая свободная торговля? Здесь? Среди этого кладбища металла?
— Я сказал им, что во мне бомба…— БОБ продолжал с леденящей душу неспешностью, — и начал отсчет… раз… два.
Сид даже вздрогнул. Металлический цилиндр, который он как раз вертел в руках, чуть не выпал из внезапно вспотевших пальцев. Он представил себе, как два рейдера, увешанные оружием, в панике мечутся по свалке.
— Не волнуйтесь, сэр…— голос БОБа внезапно снова стал обычным, даже с оттенком механического злорадства. — это была шутка. Жаль, что вы не видели, как они убегали…
Сид медленно выдохнул, аккуратно кладя «кастрюлю» себе под ноги. Он смерил БОБа долгим, оценивающим взглядом. Этот кусок железа был опаснее, чем казалось.
— Так что насчет стрельбы БОБ? —он поднялся и похлопал ладонью по массивному корпусу охранника, с которого сыпалась ржавая крошка, — Ты сможешь стрелять из этого минигана? — Сид указал пальцем на пятиствольный пулемет на манипуляторе робота, стволы которого смотрели в рыжую пыль, словно желая прострелить землю насквозь.
— Теоретически... да.— ответил БОБ, и в звуке его голоса вновь зазвучала уверенность. — Но стрелять только по коммунистам!
— Их тут нет,— уже почти привычно, с легким раздражением махнул рукой Сид.
Оптический сенсор БОБа ярко вспыхнул.
— Тогда по потенциальным носителям опасных идей!
— Отлично,— Сид уже доставал инструменты. — Значит, так: я тебя чиню, а ты становишься моим... э-э.… бизнес-партнёром.
— Вы имеете в виду «наёмным работником с перспективой карьерного роста и оплатой труда согласно штатного расписания?
— Да, именно,— Сид усмехнулся. — Только без роста. И без оплаты.
— Отличное предложение, сэр! В восемнадцатом веке рабочие на плантациях тоже не получали зарплату… Но страна процветала! – гаркнул БОБ, и осторожно добавил, - Главное не перепутайте провода, сэр!
— Н-да… Дора говорила, что провода всегда нужно проверять на замыкание и обрыв… черт, почему я тогда её не слушал? - Сид зажмурился, как от нервного напряжения.
«Кастрюля» оказалась обыкновенным блоком управления от робота-помощника, до войны такие блоки выпускались десятками тысяч, но и сейчас этого добра полно в пустоши. БОБа видимо изготавливали и программировали на заказ, такое Сид то же встречал, поэтому сильно не удивился, что иногда он нес какую-то ахинею, лишь бы стрелял куда надо.
Из «кастрюли» торчали три пучка цветных проводов без штекеров и разъёмов, да и в корпусе охранника, блок управления был выдран без всякой жалости.
Сид задумчиво повертел в руках коллекционную отвертку с надписью «made in China»,величайшая редкость по нынешним временам.
III
Два дня. Два чёртовых дня потратил Сид, пытаясь запихнуть болтливую антикоммунистическую кастрюлю в металлического кадавра. Методом проб и ошибок. В основном — ошибок.
Сначала БОБ отказывался синхронизироваться с боевым протоколом «Я создан для уборки, а не для насилия, сэр!». Потом миниган крутанул стволами ровно в тот момент, когда Сид проверял его работоспособность пальцем (теперь указательный палец на левой руке был синее самого спелого мутафрукта, зато БОБ выучил несколько неизвестных матерных ругательств. А ещё этот идиотский модуль памяти то и дело выдавал фразы вроде: «Тревога! Обнаружена профсоюзная деятельность в радиусе 500 метров!» — когда рядом не было ни души, кроме пары сгнивших браминов.
Но хуже всего были байки. О, эти бесконечные лекции про «красных китайцев» и «злобных русских»! Он теперь знал о них больше, чем о собственном прошлом, хотя, если честно, он помнил о себе не так уж и мало. От ненужной информации голова мусорщика стала похожа на переполненное помойное ведро.
А к утру третьего дня Сид уже знал, что, китайские коммунисты виноваты во всём, включая плохую погоду и его личную невезучесть с крышками, а русские, кем бы они ни были, но скорей всего это какая то рейдерская группировка на побережье — «коварные типы», которые «спят и видят, как бы отобрать у честного американца его законную банку тушёнки»;
—«СВОБОДНЫЙ РЫНОК — ОСНОВА ПРОЦВЕТАНИЯ!» — вдруг гаркнул БОБ, в очередной раз перезагружаясь. - ПРОЛЕТАРИИ! К ОРУЖИЮ!
— Да заткнись ты!— Сид пнул робота по корпусу, отчего у того отвалился кусок проржавевшей краски. — Кто вообще эти твои «пролетарии»?
— О! — обрадовался БОБ, будто ждал этого вопроса. — Это обыкновенные работяги, возомнившие себя пупами Земли!
Сид задумался.
— Так… а я? Пролетарий или нет?
— О, нет, сэр! — проскрипел робот. — Вы — бизнесмен. А они — угроза свободному рынку!
— Ага… эт точно…—Сид почесал давно не бритый подбородок. — Стоит только честному человеку украсть пару крышек, как тут же появляются всякие пролетарии и требуют вернуть крышки обратно.
— Именно так, сэр!
— Ну… ладно…— Сид пожал плечами. Такая логика его вполне устраивала. Он нажал кнопку перезагрузки. Тридцать пятый раз.
БОБ выключился, как будто умер, Сид было подумал, что больше и не включится, минуту стояла зловещая тишина, потом корпус охранника снова завибрировал и скрипучий голос выдал, что от него и требовалось:
- Система самокоррекции активирована... загружаются протоколы повышенной эмоциональной вовлечённости...
А ещё полдня Сид потратил на то, чтобы отучить БОБа палить по воронам.
Сначала робот-охранник гонялся за стаей, громко цитируя «Пособие по борьбе с воздушными диверсантами» (версия 2072 года). Потом расстрелял весь боезапас, превратив ближайший ржавый грузовик в решето. Когда же миниган наконец захлебнулся тишиной, БОБ стал пафосно кричать: «Летите обратно в свой красный рай, пернатые шпионы!»
— БОБ! — Сид в ярости схватил кувалду. — Если ты ещё раз дёрнешься за этими чёртовыми птицами, я разберу тебя на винтики и продам ржавым дьяволам!
Робот замер. Замер и Сид, чего стоило огромной машине садануть человека по башке манипулятором как какого-нибудь незадачливого пролетария. И все. В пустоши появится ещё один свежий безымянный труп. Оптический сенсор БОБа сузился до испуганной щёлочки. Корпус слегка задрожал, выдавая тихий скрип тормозящих сервоприводов. Он медленно присел на «корточки», насколько это вообще возможно для огромной груды металла, сложил манипуляторы как провинившийся щенок и даже приглушил свет датчика до виноватого тусклого свечения.
— П-простите, сэр,— проскрипел он так жалобно, что даже перегруженный реактор в его груди запищал в унисон. — Я... я просто выполнял программу защиты от воздушных угроз.
Сид замер с кувалдой над головой. Внезапно его пробило на странное чувство — будто он только что пнул пса за то, что тот слишком громко лаял на прохожих.
— Эх, ты...— Сид опустил кувалду и почесал затылок. — Ладно... Только больше ни одной пули в птиц, ясно?
БОБ радостно взвыл. что выглядело как свисток чайника на максималках:
— Так точно, сэр! Только по коммунистам!
— Да нет тут никаких... — Сид махнул рукой, но вдруг заметил, как робот осторожно тычется в его руку холодным манипулятором, будто прося «погладь».
Пустошь определенно сводила с ума.
— Ладно, ладно...— Сид похлопал робота по корпусу, отчего тот заурчал как довоенный холодильник. — Только чтобы без дурацких выходок, понял?
БОБ радостно моргнул датчиком, и Сид вдруг осознал, что теперь у него было два варианта принятия ситуации: либо он спятил, либо этой ржавой банке действительно удалось его растрогать.
Худа без добра не бывает, даже в Пустоши эта пословица иногда срабатывает. БОБ, расстреляв все патроны по воронам, умудрился подстрелить ещё и с десяток голубей. Правда, от некоторых остались только крылья да перья, разлетевшиеся по округе. Но шесть пухлых тушек уцелели — и это сулит вечером настоящий пир!
«И от борцов с кумманизмом иногда бывает толк», — философски отметил про себя Сид, разглядывая добычу.
Мусорщик, причмокивая от предвкушения, ощипал добычу. Перья кружились в воздухе, словно радиоактивный пепел. Импровизированная коптильня — перевёрнутая бочка с дырой — уже дымилась, наполняя окрестности ароматом, от которого в желудке урчало как будто там поселился маленький яо-гай.
— На пару дней хватит, — бормотал Сид, — а больше на такой жаре всё равно не сохранится.
Под старым грузовиком, в ржавом корыте, Сид нашел воду. Зелёная, кишащая головастиками, но вода!
— Черт побери! Не может же так повезти за один день. И тебе робот, и жратва, и вода!
Сид процедил жидкость через свою, сомнительной чистоты майку. Головастики, чувствуя неладное, отчаянно сопротивлялись, пока не оказались вытряхнуты под гусеницы БОБу.
— В Пустоши всегда так, — поучительно сказал Сид головастикам, наблюдая, как бывшие водоплавающие пытаются копошиться в сухой рыжей пыли. — Чтобы кто-то жил, другой обязательно обязан сдохнуть. И неважно, кто ты: человек, головастик или яо-гай.
Набралось три бутылки мутноватой жидкости. Не так много, но...
— Эту воду следует прокипятить, сэр! — вдруг выдал БОБ очередную глупость.
— Зачем? — Сид искренне удивился, какому идиоту придет в голову кипятить воду?.. а, ну да… только железному.
— Так делают все уважающие себя скауты, сэр!
Сид поморщился, будто от зубной боли. «Скаут» — опять новый термин. И сейчас, конечно, последует лекция о том, что скауты — это «те же китайские добровольцы, только вид сбоку», или что-то в этом духе.
— Ладно, прокипячу, — сдался Сид, закатывая глаза. — Но ты заткнёшься хотя бы на полтора часа. Договорились?
— Так точно, сэр! — БОБ радостно моргнул датчиком, но Сид не был уверен, в том, что этот болтливый утюг выдержит хотя бы пять минут.
Так и есть, затея кипятить воду оказалась совершенно дурацкой. После кипячения вместо трех бутылок у Сида было две с половиной. Полбутылки испарилось. Сид со злобой посматривал на робота, откатившегося в сторону и бормочущего, что-то унылое сломанной стиральной машине.
— Эй, БОБ! — Сид повертел полупустую бутылку в руке. — Ты же умный, да?
Робот оживился, датчик вспыхнул синим:
— В моей памяти 97% довоенных научных трудов, сэр! От квантовой физики до…
— А как сделать, чтобы вода не испарялась при кипячении?
БОБ замер. Его вентиляторы зажужжали, перегреваясь от нагрузки:
— Это… невозможно, сэр. По законам физики…
— Значит законы эти… говно, — перебил Сид, отхлебывая из бутылки. — В Пустоши если что-то испаряется — это уже не твое.
Тишина. Только треск костра и далекий вой гончих-мутантов — похоже, кто-то тоже был не в ладах с действительностью.
— Но кипячение убивает бактерии! — вдруг пискнул БОБ.
— А отсутствие воды убивает меня, — Сид швырнул в костер обглоданные голубиные кости. — Вот и думай, что полезнее.
На Пустошь опустилась ночь — густая, липкая чернота, словно кто-то вылил на мир банку отработанного машинного масла. Луна висела в небе бледным, подозрительным пятном, как масляный фонарь в руках хитрого рейдера — светит, но кроме проблем ничего не обещает.
Ленивый ветерок перебирал высохшие колючки центроцвета — эти упрямые кусты, забывшие как умирать, и цеплявшиеся за живых своими острыми, высохшими когтями. А на ржавых руинах плясали тени от костра — усталые призраки, лениво и без всякой злобы повторявшие движения огня.
Где-то вдалеке завыли волки — то ли от тоски, то ли, потому что был слишком голодны. А время от времени раздавался глухой грохот — обваливалась какая-то очередная постройка, а может кто-то из гранатомета учил жизни зазевавшихся неудачников.
Впрочем, для Сида это была обычная ночь, одна из… похожая на вчерашнюю или недельной давности. Отличие лишь в том, что сегодня в желудке Сида покоился вкусный жареный голубь.
Да, жареный голубь, глоток воды и отсутствие необходимости от кого-то удирать — вот оно, настоящее пустошное счастье.
— Эй, БОБ,— ковыряя в зубах заточенной спичкой, лениво позвал Сид. — А откуда ты вообще взялся? Кто тебя сделал?
БОБ замигал датчиком, словно старый проектор, запускающий плёнку с воспоминаниями:
— Моя жизнь началась на предприятии «РобКо Индастриз», сэр! Я сошел с конвейера как модель БОБ-77 — Биометрический Обслуживающий Блок на компактном реактивном двигателе. Мое предназначение было очень благородным: оперативная доставка книг и медианосителей между этажами Бостонской публичной Библиотеки.
— На реактивном двигателе?— Сид скептически сморщился, смотря на БОБа с откровенным непониманием. — Чтобы бумажки какие-то таскать? Да на одну заправку твоего движка можно было ящик самогона купить, а то и два! Ну и долбоёбы.
— Это были бесценные архивы человеческого знания, сэр! — возразил БОБ, и в его скрипучем голосе послышалась обида.
— Знания?— Сид сплюнул в пыль у своих ног. — Вот они, твои знания. Пыль да пепел. И тушёнкой от них не пахнет… ладно, рассказывай дальше.
— Моя эффективность достигала 98%, сэр! — проворчал БОБ, и в его скрипучем голосе послышалась обида. — Пока... пока не произошел инцидент с системой наведения. Один из сенсоров дал сбой. Вместо того чтобы совершить плавную остановку у стойки возврата, я врезался в стеллаж с редкими книгами по термодинамике. Возникла... термическая аномалия.
— Ты что, спалил дурацкие книжки?— Сид не смог сдержать смеха.
— Система пожаротушения справилась на отлично, сэр! Однако руководство сочло мое присутствие среди литературного наследия излишне... рискованным. Меня разжаловали. Модифицировали двигатель и перепрограммировали для выполнения обязанностей швейцара, встречающего гостей у центрального входа. Именно тогда в мои протоколы были загружены расширенные модули этикета и вежливого обхождения с посетителями. Я приветствовал сенаторов, домохозяек и школьные экскурсии. «Добро пожаловать в храм знания, сэр! Пожалуйста, соблюдайте тишину».
— Звучит до жути скучно,— заметил Сид, поправляя полено в костре.
— Зато был образцовый порядок, сэр! Пока не грянули сирены, а потом... яркий свет, ослепительная вспышка, за которой последовала ударная волна. Потолок рухнул. Меня отбросило в главный читальный зал и придавило обломками мраморной плиты. Я пролежал там... не могу сказать точно. Годы. Десятилетия. Моя батарея медленно деградировала. Я находился в режиме ожидания, периодически активируя аудиосенсоры. Я слышал, как капает вода, как скрипят над головой шаги... стаи гулей. Никто не заходил в мой зал. Я был похоронен заживо в самом большом храме знаний города.
Его голос на мгновение прервался статичным шипением.
— А потом... шаги. Твердые, уверенные. Кто-то разгреб завал. Незнакомец был в потертом плаще, с винтовкой за спиной — я сразу понял, это не библиотекарь. Посветил фонарем прямо в мой сенсор и сказал: «Ну что это у нас здесь? Еще одна жертва проклятой системы». Откопал, отнёс в свое жилище, починил блок питания. Старые данные не стер — поверх модулей вежливости и этикета залил новые протоколы. Этот тип твердил, будто старый мир сгнил из-за своих идеалов, и нужно готовиться к новому рассвету Америки. Так в мою память добавились данные о патриотизме, свободном рынке и о том, что главный враг — коммунизм, где бы он ни прятался. Этот человек стал моим хозяином. А я.… его последним проектом.
Сид молчал, уставившись в потрескивающее горнило костра. Багровые угли, подобно глазам проснувшегося волка, мерцали в ночи, отбрасывая тревожные тени на его неподвижное лицо. Воздух над огнем колыхался, дрожащий и знойный, искажая очертания ржавых руин. Где-то в кромешной тьме, за холмами, поросшими радиоактивным центроцветом, пропела странная птица — одинокий, тоскливый звук, который был тут же поглощен гнетущим, живым молчанием Пустоши.
— А кем был этот твой хозяин?— наконец спросил он, не отрывая взгляда от огня.
— О, это был великий человек, сэр!— БОБ оживился, его голос зазвучал с почти что благоговейным треском. — Немного… импульсивный. Любил оружие, крышки и демократию — «один пистолет — это один голос, два пистолета — это два голоса, а пулемет — это победа на выборах».
Сид лишь молча покачал головой, скептически хмыкнув. Но БОБ, воодушевленный интересом, продолжал:
— А ещё он говорил: «Свобода возможна только для тех, кто её заслуживает! Остальные — просто ресурсы на пути к победе капитализма!».
Сид медленно перевел взгляд на БОБа, в его глазах мелькнула тень понимания, смешанная с подозрением.
— Постой-ка,— он почесал щетину на подбородке, — а не торговал ли он людьми, БОБ?
— Он был сторонником свободного рынка, сэр! — без тени сомнения отрапортовал БОБ. — Это демократия в действии!
— Значит торговал... —с уверенностью заключил Сид, снова плюнув в пыль. — а чем он ещё занимался?
— У него была мечта!— воскликнул БОБ, и его датчик ярко вспыхнул, освещая ржавые блики на своем корпусе. — Он искал Джамайку-Плейн — легендарное место, где спрятаны сокровища довоенных миллиардеров! Там должны быть целые склады всякого полезного барахла…
— Да ну? — Спина Сида мгновенно выпрямилась. Из его позы будто выбили подпорку — он резко выпрямился, собранный и внимательный. Глаза, до этого полуприкрытые усталостью, внезапно загорелись тем самым опасным азартным блеском, который обычно сулил очень плохие последствия для всех, кроме него, как он наивно полагал. — Кажется, я проходил где-то рядом.
— Вы… вы знаете, где это, сэр?— Боб замер в ожидании, его вентиляторы затихли, словно он боялся пропустить хотя бы слово.
Сид выдержал театральную паузу, оглядывая мрачные очертания ночной Пустоши, а затем медленно кивнул, и в его взгляде расплылась широкая, почти что волчья радость.
— Знаю, — он кивнул и широко улыбнулся. — Вот только там полно наших старых гнилых друзей — вонючих и очень агрессивных…, и мы нанесём им визит.
Если бы Сид был один, ему бы и в голову не пришло соваться в Джамайку-Плейн. Одно лишь название вызывало в памяти образы разрушенных зданий, кишащих дремлющими дикими гулями, чьи гниющие от радиации мозги, помнили лишь голод и ярость. Это был верный путь стать очередным безымянным скелетом в темном углу, чьи кости обглодают жирные тараканы.
Но теперь рядом был БОБ — почти тонна с лишним ржавой, болтливой, но смертоносной стали. С ним появлялся призрачный шанс не только добраться до легендарных сокровищ, но и, что было куда важнее, отвадить от них всех жадных до чужого добра людишек, и сохранить над ними контроль. Эта мысль согревала лучше самого жаркого костра.
Хотя, если честно, он не знал, что в итоге найдет. Его фантазия, разгоряченная перспективой наживы, рисовала горы ящиков с патронами для минигана, блестящие стопки крышек, новое снаряжение… Но голос здравого смысла, привыкший к разочарованиям, шептал, что на деле его может ждать лишь очередной ржавый сейф, намертво заваленный обломками, или склад испорченных радиацией харчей. Но азарт уже вцепился в него стальными когтями. Если сбудется хотя бы половина его планов, то игра стоит свеч — и всех пуль в обойме, всей полученной радиации, всех вонючих гулей, которые непременно попытаются его сожрать.
БОБ, стоящий на страже, тихо шуршал электронными извилинами, обрабатывая информацию. Его оптический сенсор нервно моргнул три раза, прорезая тьму алыми вспышками:
— Но… сэр… разве это не опасно?
Сид громко, с некоторой истеричностью рассмеялся, и его смех раскатился эхом по безмолвным руинам, спугнув кого-то в ночи. Он с силой хлопнул открытой ладонью по бронированному «плечу» робота, снова вызвав осыпание ржавой пыли.
— БОБ, дружище… Разве сокровища когда-нибудь лежали в безопасных местах?
Сид зевнул, и будто смирившись с неизбежным, расстелил на земле свой дырявый, пропахший дымом и потом спальный мешок. Перед тем как нырнуть в его относительно безопасную тесноту, он бросил последние указания своему металлическому компаньону:
— Ты это… не спи…
— Я никогда не сплю, сэр! — немедленно и бодро отрапортовал БОБ.
— Вот и не спи…— Сид уже наполовину скрылся в мешке, — и охраняй меня от этих… как их там…
— Коммунистов, сэр!
— Точно… — его голос стал сонным и замедленным. — И только учти, коммунист может выглядеть как таракан или яо-гай, а то может и вообще, как человек. Короче увидишь кого – дави. Утром разберёмся что к чему. Понял?
— Так точно, сэр!
— И это… — Сид высунул из мешка руку и бессильно махнул ею в воздухе, — не ори ты так…
Ночью Сиду снились сокровища: зелёные, военные, ящики с тушенкой, новенький дробовик в масле, целые, не рваные джинсы, ботинки на толстой подошве… и старая тетка с клюкой обмотанной колючей проволокой, которая смеялась в лицо Сиду, разевая беззубый, изломанный в смехе рот. А потом её черты поплыли, и он узнал в ней Дору, но её глаза были пусты, как у того скелета у дороги, а вместо дыма самокрутки изо рта валил едкий, чёрный дым горящей схемы.