Звонок Веры Тимуровны застал Анну за тем, что она любила и умела лучше всего, — за работой с землёй. Она стояла на коленях посреди лоджии, превращённой в гибрид оранжереи и склада сезонных вещей, и осторожно пикировала рассаду томатов. Тонкие, ещё пахнущие влажной землёй и обещанием будущего урожая ростки требовали нежности и твёрдой руки. Занятие это было сродни медитации: оно успокаивало, заземляло и отвлекало от суеты большого города, в котором Анна, даже прожив столько лет, всё ещё чувствовала себя немного чужой.
— Да, Вера Тимуровна, добрый день, — ответила она, прижав телефон плечом к уху и продолжая аккуратно поддевать росток маленькой деревянной лопаточкой.
— Добрый день? Анечка, ты на часы смотрела? Половина первого! Я тебе с одиннадцати названиваю, — голос свекрови звенел от плохо скрываемого раздражения, как натянутая струна. — У тебя что, телефон на беззвучном? Или ты настолько занята, что матери мужа ответить некогда?
Анна вздохнула, стараясь, чтобы этот вздох не был слышен в трубке. Конечно, она была занята. Помимо рассады, её ждала гора глажки, обед для детей, которые скоро вернутся из школы, и заказ на перевод — её основная работа, которую свекровь упорно называла «сидением дома».
— Простите, Вера Тимуровна. Телефон на кухне лежал, я на лоджии была, не слышала. Что-то случилось?
— Случилось! — торжествующе провозгласила свекровь. — У нас с Ильёй Николаевичем в субботу юбилей совместной жизни. Мы решили отметить, соберём самых близких в «Арагви». Заказали банкетный зал, всё будет на высшем уровне. Так что будьте добры соответствовать.
Анна замерла, с ростком в руке. «Арагви». Ресторан с заоблачными ценами, кавказской кухней и публикой, которая оценивает друг друга по блеску бриллиантов и марке часов.
— Ой, как замечательно! «Поздравляю вас от всей души!» —искренне сказала Анна. Она действительно была рада за них. Тридцать лет — это целая жизнь.
— Спасибо, — сухо бросила Вера Тимуровна, не нуждаясь в её поздравлениях. Ей нужно было другое. — Я звоню по делу. Насчёт вашего внешнего вида. Денис-то, положим, оденется прилично, у него костюмов хватает. А вот ты… Аня, умоляю, не вздумай надеть то своё синее платье в горошек. И не то зелёное, которое, как ты говоришь, «освежает». Это уровень утренника в детском саду, а не юбилей в приличном месте.
Щёки Анны вспыхнули, словно её окатили кипятком. Она стояла посреди своей маленькой зелёной вселенной, где каждый росток был ей другом, и чувствовала себя так, будто её прилюдно раздели.
— Вера Тимуровна, у меня есть и другие платья.
— Очень надеюсь! — отрезала свекровь. — И ещё. Подарок. Я понимаю, что у вас с деньгами негусто, Денис один семью тянет, пока ты своими цветочками балуешься. Поэтому мы с Ильёй решили вас от этого освободить. Никаких подарков. Просто придите красивые и нарядные. Хотя бы постарайтесь.
Это был удар ниже пояса. Фраза «освободить от подарка» звучала не как забота, а как унизительная подачка. Как будто они настолько нищие, что не в состоянии даже поздравить родителей.
— Мы что-нибудь придумаем, — тихо, но твёрдо ответила Анна.
— Придумаешь? Анечка, не надо ничего придумывать. Твои «придумки» я знаю. Опять принесёшь какой-нибудь сервиз из массмаркета или, не дай бог, что-то для дачи. У меня на даче всё от лучших ландшафтных дизайнеров, а не с рынка «Садовод». В общем, я сказала: лучший подарок — это ваш приличный вид. Особенно твой. И не забудь про маникюр. У тебя вечно руки в земле, смотреть страшно. Всё, ждём в субботу в шесть.
Короткие гудки. Анна опустила телефон и посмотрела на свои руки. Да, не руки аристократки. Пальцы в земле, под ногтями тёмные полоски, которые не всегда отмывались сразу. Но эти руки могли вырастить из крошечного семечка сильное, плодоносящее растение. Эти руки готовили еду её детям, обнимали мужа, создавали уют в их небольшой квартире. Почему же ей должно быть за них стыдно?
Она аккуратно опустила росток в новый горшочек, присыпала землёй. Но медитативное спокойствие ушло. Внутри всё клокотало от обиды. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она слышала одно и то же. «Ты из деревни», «у тебя нет вкуса», «твои родители — простые люди». Вера Тимуровна, дочь скромного инженера, вышедшая замуж за сына профессора, всю жизнь строила из себя потомственную аристократку. Она коллекционировала антиквариат (часто оказывавшийся подделкой), посещала все громкие премьеры в театре (где больше смотрела на публику, чем на сцену) и свысока смотрела на всех, кто, по её мнению, не дотягивал до её уровня.
Анна была главной мишенью. Её простота, её любовь к земле, её нежелание участвовать в этой ярмарке тщеславия бесили свекровь до скрежета зубов. Денис… Денис любил её. В этом Анна была уверена. Но он вырос под этим прессом и привык не замечать материнских уколов. «Мам, ну перестань», — было верхом его протеста. А потом он обнимал Аню и говорил: «Не обращай внимания, ты же знаешь, у неё такой характер».
И она не обращала. Ради него. Ради их двойняшек, Миши и Маши, которых Вера Тимуровна, конечно, любила, но тоже по-своему: «Машенька, не сутулься, ты же девочка! Мишенька, почему у тебя ботинки в пыли? Твой дедушка в твоём возрасте уже цитировал Гомера в оригинале!»
Вечером, когда Денис вернулся с работы, Анна рассказала ему о звонке.
— «Арагви»? — присвистнул он. — Ну, маман даёт. Решила тряхнуть стариной.
— Она сказала, чтобы мы не дарили подарок, — Анна внимательно посмотрела на мужа.
Денис поморщился.
— Ань, ну ты же её знаешь. Она не со зла. Она думает, что так лучше, заботится.
— Заботится? — горько усмехнулась Анна. — Она сказала, что ты один семью тянешь, пока я цветочками балуюсь. И велела мне сделать маникюр.
Денис обнял её, уткнулся носом в её волосы, пахнущие домом и чем-то неуловимо цветочным.
— Ну и сделаешь маникюр. Сходи в салон, развеешься. И платье купим новое. Самое красивое! Чтобы мама ахнула. А насчёт подарка… Ты права. Неудобно идти с пустыми руками. Что-нибудь придумаем.
Он был таким. Любящим, добрым, но всегда ищущим компромисс. Он не хотел войны. А Анна чувствовала, что перемирия в этой войне уже не будет. Что-то в ней надломилось после этого звонка. Чаша терпения, наполнявшаяся пятнадцать лет, пошла трещинами.
Два дня пролетели в суматохе. Анна выбрала время, съездила в большой торговый центр и после долгих поисков нашла его. Платье. Не кричащее, не брендовое, но невероятно элегантное. Глубокого винного цвета, из плотного шёлка, который струился по фигуре, скрывая мелкие недостатки и подчёркивая достоинства. Оно было простым, но в этой простоте была порода. И стоило оно почти половину её месячного заработка на переводах. Она ни слова не сказала Денису, просто показала ему чек. Он только крякнул, но, увидев её в этом платье, восхищённо замер:
— Анька, ты… ты королева! Мать дар речи потеряет.
— На это и расчёт, — улыбнулась Анна своей первой за два дня искренней улыбкой.
С подарком было сложнее. Что подарить людям, у которых всё есть и которые демонстративно от всего отказываются? И тут Анне пришла в голову идея. Рискованная, почти дерзкая. Она поехала на другой конец Москвы, на знаменитый блошиный рынок. Она бродила между рядами, где вперемешку лежали сокровища и хлам: старые книги, советские значки, пыльные самовары, потускневшее серебро. И нашла то, что искала.
У седого старичка, больше похожего на профессора в отставке, чем на торговца, она увидела его. Старинный альбом в толстом кожаном переплёте с тиснёным золотым узором. Внутри были плотные картонные страницы с прорезями для фотографий. Он был пуст, но от него веяло историей.
— Что за альбом? — спросила Анна.
— Дореволюционный, барышня, — прошамкал старик. — Видите, ять на форзаце. Мне от бабушки достался. Тут вся жизнь семьи поместиться может. Не то что нынешние, цифровые. Раз — и стёрлось всё. А это — память. На века.
Анна заплатила, не торгуясь. Весь вечер она сидела над своей «придумкой». Она распечатала лучшие фотографии Дениса, начиная с младенчества. Вот он — смешной карапуз в чепчике. Вот — первоклассник с огромным букетом гладиолусов. Вот — студент, лохматый и счастливый. Она нашла их свадебные фотографии, снимки из роддома с Мишей и Машей, их первые шаги, поездки на море, семейные праздники. Она не стала вставлять их в альбом. Она просто аккуратно сложила их в большой красивый конверт, который вложила внутрь. А на первой странице альбома каллиграфическим почерком, которому её когда-то учила бабушка-учительница, она вывела: «История семьи N. Начало».
В субботу они приехали к ресторану вовремя. Денис в своём лучшем тёмно-синем костюме выглядел солидно и нервничал. Анна, поймав своё отражение в стеклянной двери, сама себе удивилась. Винное платье, изящные лодочки, гладко уложенные волосы и — да, свежий французский маникюр. Но главным её украшением было новое, незнакомое ей самой чувство спокойной уверенности. Она больше не была бедной родственницей, которую позвали из милости. Она была женой своего мужа и матерью его детей. И точка.
В зале уже собрались гости. Человек тридцать. Родственники, близкие друзья — все из мира Веры Тимуровны. Мужчины в дорогих костюмах, женщины в шёлковых платьях и золоте. Пахло духами, деньгами и лёгким снобизмом.
Вера Тимуровна была в центре внимания. Она блистала в жемчужно-сером платье, а её шею, запястья и уши украшал гарнитур с крупным жемчугом — подарок мужа. Увидев Дениса и Анну, она скользнула по ним оценивающим взглядом. На сыне задержалась с одобрением, на невестке — с удивлением. Она явно ожидала очередного модного провала, но придраться было не к чему.
— Анечка, какое на тебе… интересное платье, — протянула она, и в слове «интересное» прозвучала целая гамма чувств: от разочарования до неприязни. — Очень… скромно.
— Спасибо, Вера Тимуровна. Я старалась, — с обезоруживающей улыбкой ответила Анна.
Илья Николаевич, свёкор, наоборот, просиял. Он подошёл, пожал Денису руку и по-отечески приобнял Анну за плечи.
— Анечка, ты сегодня красавица! Денис, береги жену, а то уведут!
Он был полной противоположностью своей жены. Тихий, интеллигентный, с добрыми и немного уставшими глазами. Он всегда относился к Анне с теплотой, но никогда открыто не перечил Вере Тимуровне.
Вечер шёл своим чередом. Говорили тосты, вспоминали смешные истории из жизни «молодожёнов». Вера Тимуровна была в своей стихии. Она рассказывала, как они с Ильёй покупали первую квартиру, как «с боем» доставали чешский хрусталь, как ездили в Прибалтику и привозили оттуда модные вещи. Каждая история была пронизана одной мыслью: «Посмотрите, как мы всего добились сами, как мы умеем жить красиво».
Анна сидела молча, лишь изредка улыбаясь. Она чувствовала себя зрителем в театре, где шла хорошо знакомая ей пьеса.
Наконец, настал черёд подарков. Несмотря на запрет хозяйки, гости несли коробки и конверты. Дарили картины, дорогие сервизы, сертификаты в спа-салоны и, конечно, деньги. Вера Тимуровна принимала всё с видом королевы, милостиво позволяющей подданным засвидетельствовать своё почтение.
Денис толкнул Анну локтем.
— Наш выход.
Они подошли к юбилярам. Денис произнёс тёплую, заранее заготовленную речь. А потом Анна протянула Вере Тимуровне тяжёлый альбом.
— Вера Тимуровна, Илья Николаевич, мы знаем, что у вас всё есть. И мы решили подарить то, чего никогда не бывает много, — память.
Вера Тимуровна взяла альбом с брезгливой миной. Открыла, увидела пустые страницы и надпись.
— Пустой альбом? — громко, на весь зал, произнесла она. — Анечка, это так… оригинально. В твоём духе. Ты решила, что мы сами должны будем бегать и печатать фотографии в наш-то век цифровых технологий?
В зале повисла неловкая тишина. Кто-то хихикнул. Анна почувствовала, как кровь отхлынула от её лица. Но она выдержала взгляд свекрови.
— Там внутри конверт, — спокойно сказала она. — В нём — начало вашей истории. И место для её продолжения. Для фотографий ваших внуков, а может, и правнуков.
Илья Николаевич взял альбом из рук жены. Он увидел конверт, достал фотографии, и его лицо смягчилось. Он перебирал снимки, и в уголках его глаз заблестели слёзы.
— Вера, посмотри… Это же Дениска в первом классе… А это мы на даче, шашлыки жарим… Помнишь?
Но Вера Тимуровна не смотрела. Её унижение было публичным, и ответ должен был быть таким же.
— Илья, не будь сентиментальным, — резко сказала она. — Спасибо, дети. Очень… трогательно. Положите на столик, потом посмотрим.
Она отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена. Денис побледнел, но промолчал, лишь сжал руку Анны.
Они вернулись на свои места под сочувствующими и злорадными взглядами. Анна не могла проглотить и куска. Обида стояла комом в горле. Она это предвидела, но не думала, что будет так больно.
Но главный удар был ещё впереди.
Ближе к концу вечера слово снова взял Илья Николаевич. Он выглядел взволнованным и непривычно решительным.
— Дорогие друзья! Верочка! Я хочу сказать, что тридцать лет с тобой — это огромное счастье. Ты — лучшая женщина на свете. И я хочу сделать тебе ещё один подарок. Сюрприз.
Вера Тимуровна просияла. Она обожала сюрпризы, особенно если они были дорогими.
— Всю жизнь моей главной опорой была семья, — продолжал Илья Николаевич, и голос его дрогнул. — Мои родители, потом ты, наш сын… Теперь у нас растут внуки. И я считаю, что самое главное — это вовремя передать эстафету. Чтобы дети чувствовали свою землю, свой дом. Я долго думал… и принял решение.
Он сделал паузу, обвёл всех взглядом и остановился на Анне и Денисе.
— Нашу дачу в Кратово, наш семейный очаг, я сегодня переписал на Дениса и Анну.
Если бы в зале взорвалась бомба, эффект был бы слабее. Наступила абсолютная, мёртвая тишина. Все взгляды были прикованы к Вере Тимуровне.
Её лицо, мгновение назад сиявшее от предвкушения, стало белым как полотно. Глаза, в которых только что плескалось самодовольство, превратились в два тёмных провала, полных ярости и неверия.
— Что? — прошептала она. Губы едва шевелились. — Что ты сказал?
— Я сказал, что подарил дачу детям, — уже тише, но твёрдо повторил Илья Николаевич. — Вера, им она нужнее. Аня так любит землю, она там такой сад разведёт! А мы будем приезжать в гости. Пора уже отдыхать, а не командовать.
Слово «командовать» стало последней каплей.
— Ты… ты… — Вера Тимуровна задыхалась. — Ты за моей спиной… Отдал мою дачу? Да я в неё всю жизнь вложила! Каждую травинку, каждый кирпичик! Отдал этой… этой деревенщине?! Чтобы она там свои огурцы сажала?!
Она вскочила, опрокинув бокал с вином. Красное пятно стремительно расползалось по белоснежной скатерти, как кровь.
— Ты предал меня! — её голос сорвался на крик. — Ты сговорился с ней! Она тебя околдовала! Я так и знала!
Она развернулась и впилась взглядом в Анну. В её глазах была такая ненависть, что Анна невольно поёжилась.
— Это всё ты! Это ты его подговорила! Решила прибрать к рукам то, что тебе не принадлежит! Думала, я не замечу? Я всё видела! Как ты ему улыбаешься, как поддакиваешь! Воровка!
— Мама, прекрати! — вскочил Денис. — Что ты несёшь? Аня тут ни при чём! Это решение отца!
— Отца? — истерически рассмеялась Вера Тимуровна. — Да у твоего отца своего мнения отродясь не было! Это всё она! Она разрушила нашу семью!
Гости замерли, боясь пошевелиться. Этот скандал, эта публичная семейная драма была похлеще любого театрального представления.
Илья Николаевич сидел бледный, обхватив голову руками. Он явно не ожидал такой реакции. Он хотел как лучше, хотел сделать широкий, красивый жест, а вместо этого поджёг фитиль.
Анна встала. Она посмотрела прямо в горящие ненавистью глаза свекрови и впервые за пятнадцать лет не почувствовала ни страха, ни желания оправдываться. Только холодную, звенящую пустоту и странное облегчение.
— Вы ошибаетесь, Вера Тимуровна, — сказала она тихо, но её голос разнёсся по всему залу. — Я ничего не просила. И ничего чужого мне не нужно. Но раз уж так вышло, я вам обещаю: я посажу там самые лучшие огурцы. И помидоры. И розы, которые вы так любите, но которые у вас почему-то никогда не приживались. Может, потому что цветам, как и людям, нужна не только дорогая земля, но и немного тепла.
Она взяла Дениса за руку.
— Пойдём отсюда.
Они шли к выходу сквозь строй застывших гостей. И никто не посмел их остановить. У самых дверей Анна обернулась. Вера Тимуровна стояла посреди зала, растерянная, униженная, с размазанной по лицу тушью. Она смотрела не на них, а на мужа, который так и сидел, не поднимая головы. В этот момент она была похожа не на всесильную королеву, а на обманутого, обиженного ребёнка.
Но жалости Анна не чувствовала. Она чувствовала, что сегодня, в день юбилея свадьбы её свекрови, что-то навсегда закончилось. А что-то другое, новое и пока неизвестное, только начиналось. И дорога к этому новому будет очень, очень непростой.