Я всегда была женщиной простой, можно сказать, старомодной. Мой мир — это моя небольшая, но уютная двухкомнатная квартира, в которой каждая вещь знает своё место, герань на подоконнике и старый, но верный будильник с тиканьем, которое меня убаюкивает. Главным светом в моем окне был, конечно, мой сын, Паша. Единственный, поздний, вымоленный. Я вложила в него всю душу, всю себя. И когда он привел в дом Марину, я, как и любая мать, приняла её с настороженностью, которая со временем сменилась надеждой.
Марина была яркой. Не просто красивой, а именно яркой, как экзотическая птица. Громкий смех, модная одежда, всегда с идеальным маникюром. Она порхала по жизни легко, и мой Паша, серьезный, основательный, смотрел на неё с таким обожанием, что моё сердце таяло и тревожилось одновременно. Она слишком легкая для него, слишком ветреная, — шептал мне внутренний голос, но я гнала эти мысли. Счастье сына — твоё счастье. Не будь эгоисткой.
Я старалась. Честно, я очень старалась её полюбить. Пекла её любимые пироги с вишней, никогда не лезла с советами, не приходила без звонка. Наши отношения были прохладно-вежливыми. Она называла меня Анной Петровной с неизменной улыбкой, но в её глазах я всегда видела вежливую дистанцию. Будто я — музейный экспонат из жизни её мужа, который нужно уважать, но трогать нежелательно. Паша этого не замечал. Он был счастлив. А для меня это было главным.
На их третью годовщину свадьбы мне захотелось сделать что-то особенное. Что-то, что, как мне казалось, наконец растопит этот лед между нами. Я несколько месяцев откладывала с пенсии, добавила к своим скромным сбережениям. Идея пришла сама собой. Они оба много работали, уставали, почти нигде не были. Море. Им нужно было море.
Я сидела в старом кресле, перебирая в руках рекламные буклеты турагентств. Солнечные пляжи, пальмы, сияющие улыбки на лицах загорелых людей. Вот оно. Вот что им нужно. Две недели только для них двоих, вдали от быта и работы. Она увидит, как я о них забочусь. Она поймет.
Покупать саму путевку я не решилась. Вкусы у молодежи другие, вдруг я выберу не тот отель или не то направление. Я решила подарить им деньги, но с конкретным целевым назначением. Я сняла всю накопленную сумму, до последней копейки. Деньги немалые, для меня — целое состояние. Аккуратно сложила купюры в красивый белый конверт и написала на нем: «Моим дорогим Пашеньке и Мариночке. На ваше море счастья».
В день их годовщины я приехала к ним с тортом и этим конвертом. Они сидели за накрытым столом, красивые, молодые. Паша обнял меня, поцеловал в щеку.
— Мам, спасибо, что приехала!
Марина улыбнулась своей ослепительной улыбкой.
— Анна Петровна, вы как всегда, с самыми вкусными тортами.
Я протянула им конверт.
— Это вам, дети. Подарок.
Паша открыл его, и его глаза округлились. Марина заглянула ему через плечо, и её улыбка на мгновение застыла, а потом стала ещё шире, но какой-то другой, напряженной.
— Мама... это... это же очень много, — пробормотал сын.
— Это на море, — сказала я, и сердце мое забилось от радости. — Я хочу, чтобы вы как следует отдохнули. Поезжайте, куда душа пожелает. Выбирайте лучший отель. Ни в чем себе не отказывайте. Считайте, что все уже оплачено.
Марина всплеснула руками, её восторг казался таким искренним.
— Анна Петровна, вы просто золото! Правда! Мы так мечтали об отпуске! Паша, ты слышал? Мы едем на море! Спасибо вам огромное!
Она подбежала, обняла меня — впервые так крепко, по-настоящему. От неё пахло какими-то дорогими духами и счастьем. В тот вечер я уезжала от них домой абсолютно счастливая. Ну вот, — думала я, глядя на пролетающие за окном автобуса огни. — Лед тронулся. Она хорошая девочка, просто мне нужно было время, чтобы это разглядеть. Она любит моего сына, и теперь, я уверена, она и ко мне будет относиться теплее.
Следующие пару месяцев были похожи на медовый месяц в наших отношениях. Марина звонила мне сама, спрашивала о здоровье, рассказывала, как они с Пашей выбирают курорт. Они остановились на каком-то модном месте, с белым песком и лазурной водой, название которого я даже выговорить не могла. Она присылала мне на телефон фотографии отелей, спрашивала моего совета, какой лучше. Конечно, она выберет тот, что дороже и красивее, но как же приятно, что она спрашивает. Я чувствовала себя нужной, частью их семьи. Паша звонил и говорил: «Мам, спасибо тебе! Марина такая счастливая, все время только об этой поездке и говорит». Я была на седьмом небе. Ради таких моментов и стоило жить. Они забронировали тур, вылет должен был состояться в середине сентября. Лето пролетело в приятных хлопотах и предвкушении. Я даже купила себе новый халат, чтобы встречать их загорелых и отдохнувших, когда они вернутся. Мне казалось, что я наконец-то обрела не только сына, но и дочь.
Первый тревожный звоночек прозвенел примерно за месяц до поездки. Я позвонила Марине, чтобы спросить, не нужно ли им помочь собрать чемоданы, может, сшить что-то легкое для пляжа, я ведь раньше неплохо шила.
— Ой, Анна Петровна, спасибо, не стоит беспокоиться, — прощебетала она в трубку. — Сейчас все можно купить. Мы потихоньку готовимся.
— А билеты уже на руках? — спросила я просто из любопытства.
На том конце провода на секунду повисла тишина.
— Билеты? А… да, конечно. Электронные. Паша всем занимается, я в этом ничего не понимаю, — быстро нашлась она. — У него все в почте, на компьютере.
Странно, — подумала я. Обычно такими вещами занимаются женщины. Марина такая организованная, все у нее по полочкам, а тут — «Паша занимается». Мой Паша, который вечно теряет ключи и забывает оплатить счета? Но я тут же себя одернула. Не начинай опять. Ты же сама решила ей доверять.
Через неделю я заехала к ним, чтобы передать домашние соленья. Паши не было дома, он задерживался на работе. Марина встретила меня в новом, невероятно красивом домашнем костюме из шелка.
— Какая красота! — не удержалась я. — Готовишься к отпуску, наряды покупаешь?
— А, это… — она как-то смущенно махнула рукой. — Да так, скидки были хорошие, не удержалась.
Я прошла на кухню, поставила банки на стол. Мой взгляд случайно упал на её телефон, лежавший на столе экраном вверх. На нем было открыто приложение какого-то дорогого магазина одежды, и в корзине лежала сумочка, цена которой была равна моей месячной пенсии. Ничего себе скидки… Но ведь я сама сказала — ни в чем себе не отказывать. Может, это из тех денег, что я дала? Но они же на путевку…
Пока мы пили чай, она рассказывала о своей работе. Говорила, что их проект получил премию, и ей выплатили хороший бонус.
— Так что сможем и на экскурсии съездить, и сувениров всем привезти, — весело заключила она.
Её слова меня успокоили. Вот и объяснение её дорогим покупкам. Молодец, работает, старается. А я опять со своими подозрениями.
Но червячок сомнения уже поселился в моей душе и начал свою тихую разрушительную работу. За две недели до вылета я снова позвонила сыну.
— Пашенька, привет. Как вы? Как настроение, чемоданное?
— Привет, мам. Все нормально, работаем. Какое настроение? Обычное, — ответил он как-то устало.
— Как обычное? До моря две недели осталось! — удивилась я. — Марина, наверное, уже на чемоданах сидит?
Паша вздохнул.
— Мам, если честно, я так замотался на работе, что даже не думаю об этом. Марина там что-то смотрит, выбирает… она рулит процессом. Не переживай, все под контролем.
Снова. Теперь уже Паша говорит, что рулит Марина, а она говорила — рулит Паша. Они что, сговорились? Или просто не придают этому значения, а я цепляюсь к словам? Я чувствовала себя глупо, как шпионка в собственной семье. Но это ощущение, что что-то не так, становилось все сильнее. Оно было похоже на тихий, едва различимый дребезг плохо закрепленного стекла — вроде бы мелочь, но со временем начинает сводить с ума.
Я решила действовать тоньше. Через пару дней я как бы невзначай сказала Марине по телефону:
— Мариночка, я тут передачу смотрела про путешествия. Говорят, сейчас такие правила, нужно обязательно распечатывать и бронь отеля, и билеты. У вас ведь все в порядке с документами? А то бывают накладки у этих агентств.
Я ожидала чего угодно: раздражения, уверенного ответа. Но её реакция меня поразила. Она помолчала, а потом сказала очень тихим и напряженным голосом:
— Анна Петровна, пожалуйста, не нагнетайте. Все нормально. Мы не маленькие дети.
И повесила трубку. Не попрощалась, просто нажала отбой.
Весь вечер я ходила по квартире из угла в угол. Холодный пот выступил у меня на спине. Её тон… это был не тон уверенного в себе человека. Это был тон пойманного на лжи ребенка. Что происходит? Что она скрывает? Я подошла к комоду, достала старую записную книжку. Нашла номер телефона того турагентства, буклеты которого я рассматривала. Не того, где они якобы покупали тур, а просто первого попавшегося. Руки дрожали.
— Здравствуйте, — сказала я, когда на том конце ответил женский голос. — Девушка, я по очень деликатному вопросу. Мои дети покупали у вас тур… фамилия такая-то… Не могли бы вы проверить, все ли в порядке с бронью?
Девушка вежливо попросила подождать. Я слышала щелканье клавиш. Эти несколько секунд показались мне вечностью.
— Нет, извините. На эту фамилию у нас бронирований нет. И не было за последние полгода.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Может, другое агентство? Я позвонила во второе, третье, четвертое — во все крупные компании города, названия которых смогла найти в интернете. Ответ был везде один и тот же: «Нет, таких клиентов у нас нет».
Значит, так. Никакого тура нет. И не было. А деньги… деньги, которые я копила, отказывая себе во всем… они просто исчезли. Куда? На шелковые костюмы? На сумочки? На бонусы, которых никогда не было? Голова закружилась, я присела на стул. В ушах шумело. Дело было уже не в деньгах. Дело было в чудовищном, наглом обмане. Она обманывала не только меня. Она обманывала Пашу. Моего сына.
Я не спала всю ночь. Передо мной проплывали картины: её сияющая улыбка, её «спасибо, Анна Петровна», её восторги по поводу отелей, её объятия. Все это было ложью. Дешевым, хорошо поставленным спектаклем. И я была в нем главной зрительницей. К утру я приняла решение. Я не стану устраивать скандал по телефону. Я не буду жаловаться сыну. Я посмотрю ей в глаза.
Оставался один день до их «вылета». Я испекла вишневый пирог, её любимый. Упаковала его в коробку. Купила в магазине плетеную корзинку, положила туда крем от загара, красивую соломенную шляпу и путеводитель по той стране, куда они якобы летели. Это была моя последняя, отчаянная попытка дать ей шанс. Может, она увидит эту корзинку и ей станет стыдно? Может, она сама во всем признается? Я ехала к ним, и руки мои были ледяными, хотя на улице стояла теплая сентябрьская погода.
Дверь открыл Паша. Он был в домашней футболке и выглядел уставшим.
— Мам? Привет. А мы тебя не ждали.
Я вошла в прихожую. Воздух в квартире был спертым, тяжелым. Никакого намека на предпраздничную суету. Никаких полусобранных чемоданов в коридоре. Тишина.
— Я ненадолго, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Пирог привезла. И вот… — я протянула ему корзинку. — Подарок к отпуску. Чтобы ничего не забыли.
Из комнаты вышла Марина. Увидев меня и корзинку в руках Паши, она замерла. Её лицо стало бледным, как полотно. Она медленно перевела взгляд с корзинки на меня. В её глазах плескался страх.
— А вы что, не собираетесь? — спросила я как можно спокойнее, глядя прямо на нее. — Рейс же завтра рано утром.
Паша удивленно посмотрел на Марину, потом на меня.
— Да, Марин, кстати, а во сколько нам в аэропорту-то быть? Ты так и не сказала.
Марина сглотнула. Она сделала шаг вперед. Её лицо исказилось, на нем появилось выражение оскорбленной невинности. Она взяла себя в руки, и её голос зазвучал с дрожащими, трагическими нотками.
— Анна Петровна… Паша… Тут такое дело… Проблема. Мне только что звонили из агентства… — она сделала паузу, набирая воздуха.
Я молчала. Я просто стояла и смотрела на неё, и эта корзинка с кремом от загара в руках моего сына казалась самой абсурдной вещью на свете.
— Они сказали… что произошла ошибка. Что платеж не прошел полностью. Что нужно срочно доплатить крупную сумму, иначе наша бронь сгорит. Прямо сегодня.
Она посмотрела на меня с надеждой и отчаянием, как актриса в финале драмы. И тут она произнесла фразу, которая стала последней каплей.
— Вы же уверяли, что путевка полностью оплачена, — изменилась в лице невестка, глядя на меня с укором, — какие еще деньги мы должны отдать?
Она пыталась переложить вину на меня. Сделать меня источником их «проблемы».
Паша растерянно смотрел то на меня, то на жену.
— Как доплатить? Мама же дала нам всю сумму… Марин, ты уверена? Может, это мошенники?
И в этот момент моё терпение лопнуло. Спокойствие, которое я так старательно удерживала, испарилось.
— Какое агентство, Марина? — спросила я тихо, но так, что в наступившей тишине мой голос прозвучал как удар хлыста. — Назови мне его. Какое агентство тебе звонило?
— «Солнечный бриз», — выпалила она первое, что пришло в голову.
— Интересно, — сказала я, делая шаг в комнату. Я достала из сумки свою старую записную книжку. — Такого агентства в нашем городе нет. Я вчера обзвонила их все. Абсолютно все. Ни в одном из них нет брони на фамилию моего сына. Никакой путевки нет, Марина. И никогда не было.
Я посмотрела ей прямо в глаза. Паша замер, держа в руках эту дурацкую корзинку. Лицо Марины превратилось в маску. Улыбка сползла, глаза стали злыми и колючими.
— Где деньги, Марина? — повторила я свой вопрос. — Деньги, которые я откладывала для вас. Для вашего счастья. Где они? На этом шелковом костюме? На новой сумочке? На что ты их потратила?
Плечи Марины поникли. Вся её актерская игра рассыпалась в прах. Она опустилась на диван и закрыла лицо руками. Но это были не слезы раскаяния. Это были слезы ярости и бессилия.
— Да, потратила! — выкрикнула она сквозь ладони. — Потратила! А что такого? Мне что, в обносках ходить? Ты думаешь, легко жить, когда все вокруг покупают себе красивые вещи, ездят на хороших машинах, а мы должны считать каждую копейку?
Паша медленно опустил корзинку на пол. Содержимое с грохотом высыпалось на ковер — крем, шляпа, путеводитель, раскрывшийся на странице с фотографией лазурного берега.
— Марина… — прошептал он. — О чем ты говоришь? У тебя же… хорошая работа, бонусы…
И тут плотину прорвало окончательно.
— Нет у меня никакой работы! — закричала она, вскакивая. — Меня уволили еще полгода назад! И не было никаких бонусов! Я просто хотела жить нормально! Не так, как вы! Не так, как твоя мать, которая радуется новому халату раз в пять лет! Я хотела жить, а не существовать!
Паша смотрел на нее так, будто видел впервые. Его лицо было белым, как стена. Он не злился, нет. На его лице было написано полное, сокрушительное опустошение. Будто из него вынули стержень, на котором держался весь его мир. Он узнал, что его яркая, успешная, любящая жена — это просто выдумка. Красивая обертка, внутри которой — пустота и обман.
Я молча подошла к двери. Моя миссия была выполнена. Я не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только страшную, глухую боль за своего сына. Я открыла дверь.
— Паша, — сказала я тихо. — Пойдем домой.
Он, как во сне, медленно повернулся и пошел за мной, не оборачиваясь. Мы вышли из квартиры, оставив Марину одну посреди комнаты, среди рассыпанных по полу атрибутов так и не случившейся счастливой жизни.
Прошло несколько месяцев. Паша переехал ко мне. Первое время он почти не разговаривал, просто сидел в своей комнате и смотрел в одну точку. Он похудел, осунулся. Я ничего не спрашивала, просто ставила перед ним тарелку с едой, заваривала чай с мятой и молча сидела рядом. Я знала, что слова сейчас не помогут. Ему нужно было пережить это предательство в тишине. Марина звонила несколько раз, плакала, просила прощения, потом кричала, обвиняла меня во всем. Паша сменил номер телефона. Через два месяца они подали на развод.
Постепенно мой сын начал приходить в себя. Стал больше говорить, иногда даже улыбался моим неуклюжим шуткам. Однажды вечером мы сидели на кухне, и он, помешивая ложечкой чай, вдруг сказал:
— Спасибо, мама.
— За что, сынок? — спросила я.
— За то, что открыла мне глаза. Я был таким слепым. Я так хотел верить в эту красивую сказку, что не замечал ничего вокруг.
Я положила свою руку на его.
— Все наладится, Павел. Обязательно наладится. Главное, что мы есть друг у друга.
С тех пор в нашей жизни больше не было места ярким птицам и экзотическим цветам. Наша жизнь снова стала простой и тихой, как тиканье старого будильника. Но в этой тишине больше не было фальши. Только честность, покой и немного грусти о том, чего никогда не было. Я убрала их свадебную фотографию с комода. Не из злости, нет. Просто та история закончилась, и нужно было перевернуть страницу.