Семён, возвращаясь домой после работы, привычно сбавил шаг у ряда почтовых ящиков в подъезде. Домоуправление не так давно выкрасило их в странный салатовый оттенок — казалось, будто этим старались хоть как-то развеселить уставшие стены старой хрущёвки.
Ключ с трудом поддался ржавому замку.
Перебирая ворох надоевшей рекламы, Семён вдруг нащупал плотный конверт — ни марки, ни обратного адреса, даже имя получателя отсутствовало.
«Что за чудеса?» — мелькнуло у него в голове, когда он переворачивал находку в руках, пытаясь угадать её происхождение.
Лишь на четвёртом этаже, оказавшись за закрытой дверью собственной квартиры, Семён решился вскрыть этот загадочный конверт.
Внутри письма не оказалось. Только фотография — выцветший от времени глянцевый снимок. Май 1998 года, школьный выпускной: знакомые улыбающиеся лица, нелепые причёски, наряды, в которых легко угадывались заботливые руки мам и бабушек. Казалось бы, обычное выпускное фото… если бы не жирный чёрный крест, грубо перечёркивающий троих: Семёна, Виктора Гореева и Родиона Пенькова. В тот миг внутри него что-то холодное и вязкое медленно зашевелилось — тот самый страх, что годами не оставлял его в ночных кошмарах.
Лицо его покрылось испариной, снимок выскользнул из внезапно ослабевших пальцев и плавно опустился на пол, предательски выставляя напоказ своё содержимое. Семён судорожно вдохнул. Прошлое, которое он так усердно хоронил под слоями лет и каждодневной суеты, вернулось.
Оно стояло за дверью его квартиры.
Весна 1998 года. Старая школа на окраине города. Хриплый звонок, возвестивший конец последнего урока, прозвучал особенно торжественно. До выпускного оставались считанные дни, и одиннадцатиклассники мысленно уже попрощались со школой. Парни и девчонки шумной гурьбой высыпали в коридор, наперебой обсуждая, кто в каком наряде придёт на праздник и где будут отмечать окончание школьной эпопеи.
— Гореев, глянь, твоя подружка опять появилась! — с усмешкой произнёс Родион Пеньков, кивнув в сторону высокой худощавой девушки, выходящей из кабинета литературы.
Лариса Снегирёва шла, привычно сутулившись, прижимая к груди потрёпанный портфель с отклеившимся уголком. Её выцветшее платье с вытянутыми рукавами когда-то, наверное, было голубым.
Чуть влажные после мытья, русые волосы были стянуты простой аптечной резинкой. Она старалась идти вдоль стены, избегая любого контакта с шумной толпой одноклассников.
— Эй, помойка ходячая! — окликнул её Виктор Гореев, и небольшая группа ребят вокруг него прыснула со смеху. — Ты что, на выпускной тоже в этом обносе припрёшься?
Лариса продолжала идти, не поднимая глаз. Только лёгкое подрагивание пальцев, сжимающих потрёпанный портфель, выдавало её напряжение.
— Глухая, что ли? — не унимался Виктор, поигрывая внушительными бицепсами и наконец преградив ей дорогу. — Я с тобой разговариваю, Снегирёва!
— Отстань, Гореев... — еле слышно произнесла Лариса, пытаясь обойти его.
Семён Иволгин наблюдал эту сцену чуть поодаль, привалившись к подоконнику. Светлые волосы падали ему на лоб, а в голубых глазах читалось смятение. Он не участвовал в травле, но и не вставал на защиту Ларисы. Семён просто смотрел — и каждый раз внутри становилось стыдно.
— А ты как думала? — продолжал наседать Виктор. — Ты нам всю контрольную по геометрии завалила своим доносом, а я забуду?
Он наклонился к самому её уху и что-то прошептал.
Лариса вскинула голову, и на миг Семён увидел её глаза — большие, темно-карие, с такой затаённой болью и одновременно внутренней силой, что у него перехватило дыхание. В следующее мгновение она протиснулась мимо Виктора и быстрым шагом скрылась за поворотом.
— Чего ты с ней возишься? — спросил Родион, подходя к Виктору. — Забей.
— Нет уж, — сквозь зубы процедил Виктор. — Эта тихоня нарвалась. Из-за неё мне двояк влепили.
— Так ты сам шпаргалки на виду держал, — не удержался Семён.
— А ты что, заступаешься за свою подружку вонючую?! — мгновенно взвился Виктор, наступая на Семёна. — Или забыл, как твоя мамаша тебя при всей школе отпорола, когда ты деньги на обеды профукал?
Семён побледнел. Этот случай был его вечным позором. Надежда Иволгина, медсестра районной поликлиники и мать-одиночка, тогда отчитала его прямо в школьном коридоре, да так громко, что слышал весь этаж.
— Не смей позорить семью! — звучало в ушах до сих пор.
Кричала она, размахивая руками, а он стоял, вжав голову в плечи, и мечтал провалиться сквозь землю.
– Не заступаюсь я, – буркнул Семён, отводя взгляд. – Просто говорю, как есть.
– Ладно, пацаны… – Виктор вдруг хлопнул обоих по плечам с той особой снисходительностью, которую позволяют себе вожаки по отношению к свите. – У меня есть идея. Мы со Снегирёвой по-своему поквитаемся – после выпускного. Предлагаю ей типа дружбу, она и поведётся. А потом…
В следующие несколько минут Виктор подробно изложил свой план. С каждым его словом Семёна всё сильнее охватывало беспокойство. То, что предлагал Гореев, уже не было обычной школьной подколкой. Это было что-то другое – тёмное и опасное. Но возразить он не посмел. Трусость и желание быть принятым оказались сильнее.
А на следующий день, когда они втроём курили за школьной котельной, Семён случайно заметил Ларису, сидевшую в одиночестве на дальней скамейке школьного двора. Она склонилась над тетрадью и что-то быстро набрасывала карандашом. Любопытство взяло верх, и Семён, пользуясь тем, что Виктор увлечённо рассказывал о новой приставке, тихонько отошёл и обошёл кругом, чтобы заглянуть через плечо Ларисы.
На полях тетради по физике девушка рисовала эскиз платья – изящный силуэт с открытыми плечами, множеством мелких оборок и каким-то сложным орнаментом по подолу. Рисунок был настолько детальным, что казалось: вот-вот ткань оживёт и заструится под лёгким ветерком. Лишь тогда Семён заметил её руки – тонкие, с длинными пальцами, двигавшимися по бумаге с удивительной грацией и уверенностью.
В этот момент Лариса, видимо, почувствовала его взгляд и резко обернулась. Их глаза встретились. Вместо страха или злости, которых ожидал Семён, в её глазах промелькнула надежда. В одно мгновение её лицо преобразилось – и он вдруг увидел, что Лариса по-своему красива. Не той броской красотой, какой хвастались школьные модницы, а чем-то иным, затаённым – будто родник, спрятанный в лесной глуши.
– Красиво рисуешь… – неловко пробормотал Семён.
Лариса поспешно захлопнула тетрадь и поднялась.
– Тебе-то какое дело? – в её голосе звучала настороженность. – Иди к своим дружкам, потешайся с ними.
Она быстро собрала свои вещи и ушла, а Семён ещё долго стоял, разглядывая опустевшую скамейку. В ушах звучали слова Виктора о том, что они собираются сделать с Ларисой – и что-то внутри него протестовало, кричало: нельзя этого допустить…
Но этот внутренний крик заглушал другой голос — голос страха. Страха перед насмешками, перед одиночеством, перед тем, что он сам окажется изгоем. Семён вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Он стоял посреди своей кухни, глядя на упавшую фотографию, словно на ядовитую змею. С трудом наклонившись, он поднял снимок.
Стенные часы, подарок матери на новоселье, гулко отсчитывали секунды в сгустившейся тишине квартиры. Он перевернул фотографию и на миг забыл, как дышать: на обороте была надпись. «Первый уже получил своё. Ты следующий».
Семён прислонился к стене, чувствуя, как подкашиваются ноги. Дыхание стало рваным, перед глазами заплясали тёмные пятна. Первый... Это Гореев или Пеньков? Что значит — «получил своё»? И кто вообще присылает эти жуткие послания?
Он знал ответ. Где-то в глубине души Семён всегда понимал: тот майский вечер после выпускного не отпустит его. Столько лет он жил настороже, вздрагивал от каждого неожиданного звонка, просыпался в холодном поту после кошмаров. И вот — прошлое всё же настигло его, постучалось прямо в дверь.
Образ Ларисы Снегирёвой, её тёмные, полные невысказанной боли глаза вдруг всплыли в памяти с такой ясностью, будто он видел её вчера.
А ведь он даже не знал, жива ли она... Да и хотел ли? Не проще было верить, что она исчезла — растворилась, как утренний туман.
Пошатываясь, Семён добрёл до ванной. Его отражение в зеркале казалось чужим: бледное лицо с проступившей щетиной, испуганные глаза зверя, загнанного в угол. Эти глаза принадлежали восемнадцатилетнему мальчишке — тому самому, что не нашёл в себе силы сказать «нет», что позволил случиться непоправимому.
Машинально он вернулся на кухню и тяжело опустился на табурет.
Звонить в полицию?.. Бесполезно. И что он скажет? Здравствуйте, несколько лет назад мы с друзьями совершили страшную глупость, а теперь мне кто-то угрожает?.. Нет. Единственное, что ему оставалось, — ждать и бояться.