⏮️ Часть третью рассказа читать здесь:
Часть четвёртая. Расплата
Глава 12. Одиночество убийцы
После смерти Павла Екатерина Петровна сломалась окончательно. Сначала она не верила — ходила по посёлку, спрашивала у всех, не видели ли её сына. Потом, когда реальность пробилась сквозь отрицание, заперлась в доме и не выходила неделями.
Соседи пытались помочь — приносили еду, предлагали помощь по хозяйству. Но она никого не пускала.
— Уходите! — кричала из-за двери. — Все уходите! Это вы виноваты! Все виноваты!
Дом ветшал на глазах. Крыша начала протекать, забор покосился, в саду буяли сорняки. Екатерина Петровна бродила по комнатам, разговаривая с фотографиями Павла:
— Сыночек, прости меня. Я хотела как лучше. Я хотела, чтобы ты был счастлив. Почему ты ушёл? Почему оставил меня одну?
Деньги кончились быстро — похороны, поминки, долги Павла, которые она выплачивала до последнего. Пенсии едва хватало на еду и лекарства. А лекарств требовалось всё больше — сердце, давление, почки. Всё тело словно разваливалось на части.
Ольга Кравченко, та самая, которую она прочила в невестки Павлу, иногда заходила — из жалости, не больше.
— Тётя Катя, может, в дом престарелых? Там уход, врачи...
— Не дождёшься! — огрызалась Екатерина Петровна. — Я в своём доме умру! Слышишь? В своём!
Но дом уже не был её. Банк за долги по коммунальным платежам наложил арест. Приставы приходили, описывали имущество. Екатерина Петровна пыталась сопротивляться, кричала, грозилась, но что она могла — старуха восьмидесяти лет против системы?
В один зимний день она упала во дворе — поскользнулась на обледеневшей дорожке. Лежала в снегу три часа, пока не нашла почтальонша. Отвезли в больницу — перелом шейки бедра. Приговор для старого человека.
— Операция нужна, — сказал врач. — Но в вашем возрасте... Риски большие.
— Не надо операции, — прохрипела Екатерина Петровна. — Домой хочу.
— Какой домой? Вы ходить не сможете. Вам уход нужен постоянный.
Но кто будет ухаживать? Родственников не осталось — дальняя племянница, которой она когда-то обещала наследство, давно уехала в другой город. Соседи? Они её боялись и не любили.
Екатерина Петровна осталась в больнице. В общей палате, где лежали такие же одинокие старухи. По ночам кто-то стонал, кто-то звал детей, которые не приходили, кто-то тихо плакал.
— У вас внучка есть, — сказала как-то медсестра, листая карточку. — Екатерина Воронцова, 1973 года рождения. Почему не приходит?
— Нет у меня внучки, — отрезала Екатерина Петровна.
— Как же нет? Вот же написано...
— Нет, говорю! Умерла она! В восемнадцать лет умерла!
Медсестра покачала головой и отошла. А Екатерина Петровна закрыла глаза и вспомнила своё проклятие. «Чтоб она не дожила до восемнадцати лет!» — кричала она тогда. И вот теперь сама говорит, что внучка умерла. Словно своими словами убивает её снова и снова.
Глава 13. Последнее письмо
Весной, узнав каким-то образом о нападении на Катю, Екатерина Петровна решила написать письмо. Руки не слушались — правая парализована после микроинсульта, левой она никогда хорошо писать не умела. Попросила санитарку — молодую девчонку из приезжих.
— Напиши под диктовку. Заплачу.
— Диктуйте, бабушка.
Екатерина Петровна диктовала долго, сбивалась, начинала сначала. Наконец получилось короткое письмо — просьба о прощении, фотография (единственная, которая была при ней — она и маленький Павел). Отправила на адрес больницы, где работала Лиза — адрес помнила наизусть, столько раз писала туда гневные письма в первые годы после развода.
Ждала ответа месяц, два, три. Ответа не было.
— Может, не дошло? — спрашивала санитарку.
— Дошло, бабушка. Просто не хотят отвечать.
— Не хотят... — Екатерина Петровна отвернулась к стене.
Она перестала есть. Сначала отказывалась от ужина, потом от обеда. Врачи пытались кормить через зонд, но она вырывала его.
— Жить не хочет, — говорили медсёстры. — Такое бывает. Человек решает умереть — и умирает.
Родственников для оформления согласия на лечение не нашлось. Екатерина Петровна таяла на глазах — от грузной женщины остался скелет, обтянутый жёлтой кожей.
В бреду она звала Павла:
— Сыночек, иди к маме! Не оставляй меня! Я всё для тебя делала! Всё!
Иногда приходила в себя и тогда звала Катю:
— Внученька! Прости меня! Я не хотела! Я любила тебя! Ты же моя кровь!
Но никто не приходил. Только санитарка иногда садилась рядом, держала за руку — из жалости.
— Никого у вас нет, бабушка?
— Были, — шептала Екатерина Петровна. — Все были. Муж был, сын был, внучка была. Всех потеряла. Сама виновата. Сама всех оттолкнула.
Глава 14. Конец
Екатерина Петровна умирала долго и мучительно. Отказали почки, началась интоксикация. Сознание путалось, она уже не понимала, где находится, какой год, кто эти люди вокруг.
— Павлик, — звала она. — Павлик, не уходи! Мама тебя любит! Мама всё для тебя!
Медсёстры качали головами:
— Сына зовёт. Всю ночь зовёт.
— А где сын?
— Умер давно. Спился.
— Господи... И внучка не приедет?
— Не приедет. Отказалась она от бабки. После всего, что та ей сделала.
В последнюю ночь Екатерина Петровна вдруг пришла в себя. Ясно посмотрела на дежурную медсестру:
— Который час?
— Три ночи, бабушка.
— Три... Павлик в три родился. Первый крик в три пятнадцать. Я запомнила. Самый счастливый момент в жизни.
Она закрыла глаза, улыбнулась.
— Слышу... Слышите, как он плачет... Маленький мой... Иду, сыночек, иду...
И затихла. Медсестра пощупала пульс — нет. Время смерти — три пятнадцать.
Хоронить было некому. Обзвонили всех возможных родственников — никто не откликнулся. Дальняя племянница сказала по телефону:
— Я её не знаю. И знать не хочу. Пусть государство хоронит.
Позвонили Лизе — последняя попытка.
— Это ваша свекровь, — сказала социальный работник. — Екатерина Петровна Воронцова. Умерла вчера. Родственников нет. Может, вы...
— Мы разведены двадцать лет, — ответила Лиза. — Она не признавала ни меня, ни внучку. Мы ей чужие.
— Но внучка же... Неужели на похороны не придёт?
— Не придёт. И не должна. Эта женщина прокляла её при рождении. Пусть земля ей будет пухом, но мы туда не придём.
Екатерину Петровну похоронили за государственный счёт. На безымянном участке для невостребованных. Никто не пришёл проводить. Только санитарка, та самая, что письмо писала, постояла пять минут, перекрестилась:
— Прости её, Господи. Злая была, но несчастная. Сама себя наказала больше, чем другие могли бы.
Эпилог
Прошло десять лет с тех событий.
Катя стала известным психиатром, специалистом по деструктивному поведению и созависимости. Её диссертация «Токсичная материнская любовь как фактор формирования аддиктивного поведения» получила признание в научном сообществе.
— Вы пишете так, словно знаете это изнутри, — сказал ей однажды коллега.
— Знаю, — коротко ответила Катя.
У неё трое детей — два мальчика и девочка. Старшего назвали Виктором — в честь прадеда. Младших — Александром и Анной. Новые имена для новой жизни, не отягощённой прошлым.
Лиза живёт с ними — помогает с внуками, работает в частной клинике. Седая, спокойная, умиротворённая. Прошлое больше не болит — зарубцевалось, как старая рана.
Иногда Катя проезжает мимо того посёлка, где всё началось. Дом Екатерины Петровны снесли — на его месте построили многоэтажку. От прошлого не осталось ничего — ни дома, ни сада, ни могилы.
— Мама, ты никогда не жалела? — спросила как-то дочь Кати, Аня. Ей было пятнадцать, и она изучала генеалогическое древо для школьного проекта. — Что не простила прабабушку?
Катя задумалась.
— Знаешь, есть вещи, которые прощать нельзя. Не потому, что ты злой или мстительный. А потому, что прощение в таких случаях — это предательство себя. Она уничтожила моего отца. Она чуть не уничтожила меня и мою мать. Она прожила жизнь в злобе и умерла в одиночестве. Это был её выбор. А мой выбор — жить без её тени. Растить вас без этого груза. Быть счастливой вопреки её проклятию.
— Но она же просила прощения...
— Слишком поздно, Аня. Когда человек всю жизнь сеет зло, а под конец спохватывается — это не раскаяние. Это страх. Страх умереть в одиночестве. Страх расплаты. Но расплата всё равно приходит. Не свыше — изнутри. Человек сам себя наказывает, живя с грузом своих поступков.
Вечером того же дня Катя достала старый альбом — тот, где были фотографии отца. Молодой, красивый, улыбающийся Павел. До армии, до пьянства, до смерти.
— Прости, папа, — тихо сказала она. — Ты был слабым. Но ты не был злым. В отличие от неё.
На последней странице альбома лежал клочок бумаги — остаток свидетельства о браке родителей, которое когда-то порвала Екатерина Петровна. Лиза подобрала тогда все кусочки, сохранила. Не склеила — так и лежат, порванные, как символ разрушенной любви.
Катя закрыла альбом, убрала на полку. Прошлое должно оставаться в прошлом. А у неё есть настоящее — муж, дети, работа, дом, полный света и смеха.
Дом, где нет места проклятиям.
Дом, где любовь не душит, а даёт крылья.
Дом, где дети растут свободными от груза чужих ошибок.
И пусть где-то на безымянном кладбище покоится женщина, которая могла бы быть любимой бабушкой, но выбрала быть тираном. Пусть покоится. Но не с миром — мира она не заслужила.
С забвением.
© Оккультный Советник. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.