Я часто думаю о том, как в детстве мы могли запросто пуститься в танец посреди улицы, а с годами это уходит и мы теряем себя настоящих и счастливых. Не на вечеринке, не в клубе, а вот так — потому что играет музыка и потому что душа просит. У меня в голове сразу включается строгий внутренний голос: «Люди смотрят! Выглядишь глупо! Прекрати немедленно!». Видимо, поэтому финальная сцена из «Жизни Чака» Майка Фланагана врезалась мне в память как удар током. Но давайте по порядку.
Знакомьтесь, Чак. Самый обычный бухгалтер. А теперь посмотрите на этот билборд. С него вам улыбается тот самый Чак, а крупными буквами написано: «Спасибо за 39 прекрасных лет!». И пока вы пытаетесь понять, что это за реклама такая странная, ваш телефон разряжается в ноль. Навсегда. Интернет уже мертв. В городе — паника. А лицо Чака смотрит на вас с каждого уцелевшего экрана.
Так начинается самый неожиданный фильм по Стивену Кингу. Тут нет клоунов-убийц и обезумевших писателей. Апокалипсис здесь — всего лишь декорация для истории об одном-единственном человеке. И о том, что целая вселенная может уместиться в одной, казалось бы, ничем не примечательной жизни.
Танец под занавес мира
Самый гениальный ход режиссера — рассказать эту историю задом наперед. От конца к началу. От грохочущего коллапса — к тишине детской комнаты.
И самый пронзительный момент — не конец света. Это сцена в самой середине фильма. Том Хиддлстон в роли Чака идет по улице, а уличная барабанщица выбивает ритм. И что-то в нем щелкает. И этот солидный бухгалтер, этот ходячий калькулятор, вдруг начинает танцевать. Не для галочки, не для Тик Тока. А потому что не может не танцевать.
Это один из тех редких моментов в кино, когда ты не просто видишь картинку — ты чувствуешь ритм кожей. Хочется вскочить с дивана и пойти вытворять нечто подобное у себя на кухне. В этом вся суть. Фильм не о том, как мир рушится. Он о том, как человек остается человеком — спонтанным, живым, прекрасным — даже когда рушится всё.
Дверь на темной лестнице
Чтобы понять, откуда в Чаке эта способность к безумным, прекрасным порывам, мы проваливаемся в его прошлое. И тут Фланаган показывает нам свою королевскую, кинговскую изнанку.
Детство Чака — это не идиллия. Это место, где живут тихий ужас и громкая любовь. В его доме есть дверь. Обычная дверь наверху темной лестницы. И для меня это стало главной метафорой всего фильма. У каждого из нас есть такая «дверь» — то, что мы боимся открыть. Детская травма, невысказанное слово, принятое неверное решение.
И вот тут появляются они. Бабушка и дедушка. Дедушку играет Марк Хэмилл. И он гениален в роли сурового, но бесконечно любящего старика, который пытается оградить внука от ошибок, но своими советами часто только мешает. А бабушку — Миа Сара. Именно она, ее светлая, почти безумная страсть к танцу, и есть тот ключ, который открывает в Чаке ту самую вселенную.
Именно бабушка учит его: иногда нужно перестать думать и просто двигаться. Даже если за тобой наблюдает весь мир. Особенно — если он наблюдает.
Где спотыкается гений
Но вот тут мы подходим к тому, что не дает мне назвать этот фильм абсолютным шедевром. Фланаган, который обычно виртуозно владеет киноязыком, здесь временами делает удивительные промахи.
Первые сорок минут меня расстроили. Не сам апокалипсис, а то, как о нем говорят. Персонажи — учителя, которых играют прекрасные Чиветел Эджиофор и Карен Гиллан — не живут в катастрофе. Они сидят и обсуждают ее. Долго, нудно, с подробностями. Создается ощущение, что тебе вместо фильма включили аудиокнигу с картинками. Мне как зрителю не дали почувствовать ужас и хаос — мне его многократно и со скучающим видом объяснили.
Это главный минус фильма. Он слишком много рассказывает и слишком мало показывает.
Между строчек: что осталось за кадром
Самое интересное в «Жизни Чака» начинается уже после просмотра, когда отдельные кусочки пазла вдруг складываются в новую картину. Это кино — грандиозная метафора экзистенциального кризиса. Внезапный коллапс привычного мира — это же не про конец света в буквальном смысле. Это же про нас! Про тот момент, когда рушится карьера, уходят близкие, ломаются отношения. И в этот миг наша жизнь начинает пролетать перед глазами. Мы ищем ответы в прошлом, пытаемся отыскать тот самый момент, развилку, на которой мы выбрали тот или иной путь.
И Чак — это не какой-то другой человек. Это наше собственное «я», которое мы пытаемся разглядеть со стороны. Эти 39 лет — это ведь не просто цифра. Для многих это тот самый рубеж, когда подводишь первые итоги и с ужасом понимаешь, что половина пути пройдена, а ты все еще пляшешь под чужую дудку, боясь выбить собственный ритм.
Фланаган и Кинг предлагают нам шокирующе простой ответ. Спасение — не в глобальных действиях. Не в том, чтобы остановить апокалипсис. А в том, чтобы найти в себе того самого ребенка, которого учили танцевать, и дать ему волю. Прямо сейчас. Среди этого хаоса. Потому что этот танец и есть акт сопротивления. Это единственный способ заявить: «Я был. Я есть. И моя жизнь что-то значила».
Так что же это было?
После просмотра я задал самому себе один простой и очень личный вопрос. Не о том, понял ли я весь замысел Кинга и Фланагана, а о том, на что я готов пойти ради собственного «танца». Готов ли я перестать оглядываться на мнение других и наконец-то начать жить так, как подсказывает сердце, а не внутренний критик.
А что вынесли из этого фильма вы? Смогли разглядеть в Чаке самих себя? Или, может, вам показалось, что весь этот метафорический ряд — лишь красивая обертка для довольно простой истории? Поделитесь вашим мнением в комментариях — мне искренне интересно, как этот фильм отозвался в других.
Если такие же сложные и неоднозначные картины отзываются и в вас — поставьте лайк и подпишитесь на канал. Впереди нас ждет еще много тем для обсуждения.