— Люда, я правильно понимаю? Ты решила продать квартиру?
Ирина Сергеевна держала в руках чашку с остывшим чаем и смотрела на дочь так, словно та объявила о намерении сжечь семейные фотоальбомы.
— Мам, а что такого? — Людмила аккуратно выложила на стол стопку документов. — Мне сорок два. Полина заканчивает школу. Скоро останусь одна в трёхкомнатной.
— Именно! — Ирина Сергеевна поставила чашку на стол с такой силой, что чай выплеснулся на скатерть. — Останешься одна! И будешь жить по-человечески! А не как сейчас – вечная экономия, вторая работа... Зачем тебе переезжать из центра куда-то на выселки?
— На какие выселки? — Людмила подняла брови. — Солнечный — приличный район. И до метро близко.
— Солнечный! — фыркнула Ирина Сергеевна. — Знаю я этот Солнечный. Одно название. Человеческой поликлиники нет, одни новостройки и пустыри.
Людмила молча собрала пролитый чай салфеткой. Старалась дышать глубже — мать всегда действовала на неё как удав на кролика. Даже сейчас, когда за плечами развод, воспитание дочери, две работы и ипотека, которую она наконец-то закрыла три месяца назад.
— Поликлиника там вполне нормальная, — наконец проговорила она. — И парк хороший. А главное — останется приличная сумма. Хватит и на машину, и на поступление Полины.
— Машину! — всплеснула руками Ирина Сергеевна. — Зачем тебе машина? У Виктора есть машина, если нужно куда-то — всегда отвезёт.
— Мам, я с Виктором развелась двенадцать лет назад.
— И что? Он отец твоего ребёнка. Кстати, Люда, — Ирина Сергеевна подалась вперёд, — Виктор звонил на днях. Спрашивал, как у вас дела. Он теперь один, знаешь? Разошёлся с этой своей... как её...
— Маргаритой, — механически ответила Людмила. — Мам, мы не сойдёмся. Никогда.
— Ну почему сразу "никогда"? — Ирина Сергеевна поджала губы. — Он остепенился, бизнес развивает. Полине нужен отец.
— В восемнадцать лет? — Людмила невесело усмехнулась. — Поздновато.
Телефон завибрировал — сообщение от риелтора. Покупатели согласны на показ завтра. Людмила сжала телефон в руке. Вдох-выдох. Ещё немного, и она сделает это. Разорвёт круг, в котором крутится с самого детства.
— А ты подумала о том, как я буду до вас добираться? — Ирина Сергеевна скрестила руки на груди. — От меня до Солнечного два часа на транспорте!
— Я же говорю — куплю машину. Буду заезжать.
— Хорошо, что ты машину купила, будешь теперь Карину в институт возить по утрам, — вдруг произнесла Ирина Сергеевна таким тоном, словно это был давно решённый вопрос.
Людмила застыла.
— Какую Карину?
— Как какую? — Ирина Сергеевна посмотрела на дочь с недоумением. — Племянницу мою. Сестра просила помочь — девочка поступила в университет, живёт в общежитии. А оттуда до корпуса, где лекции, добираться неудобно.
Людмила смотрела на мать, пытаясь понять, шутка это или нет. Но Ирина Сергеевна была абсолютно серьёзна.
— Мам, — медленно проговорила Людмила, — я не буду возить твою племянницу. Я её даже не знаю. И машину покупаю для себя.
— Ну вот, — Ирина Сергеевна поджала губы, — вечно ты так. Только о себе думаешь. А ведь семья должна помогать друг другу.
Людмила закрыла глаза на секунду. Семья. Когда-то это слово имело для неё совсем другой смысл.
Первые дни после развода Людмила помнила смутно. Полине было шесть, она ничего не понимала, только капризничала и спрашивала, когда вернётся папа. А Людмила не знала, что ответить. Как объяснить ребёнку, что папа ушёл к тёте Марго из бухгалтерии, потому что "устал от бытовухи" и "хочет пожить для себя"?
Ирина Сергеевна тогда закатила истерику, обвинила дочь в том, что "не смогла удержать мужа" и "загубила жизнь и себе, и ребёнку". Людмила слушала молча. А потом начала действовать.
Нашла подработку — по вечерам переводила тексты для рекламного агентства. Устроила Полину в кружок рисования при школе, чтобы забирать её позже. Научилась чинить краны, собирать мебель и вкручивать лампочки. Отвечала бывшей свекрови, которая звонила каждую неделю с вопросом "Как же вы там без мужчины?", что справляются отлично.
А по ночам лежала, глядя в потолок, и думала: действительно, как? Ведь ей всегда говорили, что без мужчины никуда. Мама твердила: "Найди себе мужа поскорее, кому ты нужна будешь после тридцати?". Потом: "Терпи, Люда, все мужики такие". А теперь: "Ну вот, я же говорила!"
В тридцать Людмила уже была разведена и одна тянула ребёнка и ипотеку. В тридцать пять — получила повышение до начальника отдела в издательстве. В сорок — отправила Полину на языковые курсы в Прагу, которые та мечтала посетить. Всё сама. Но почему-то вместо гордости ощущала только усталость.
И вот теперь, глядя на мать, которая распоряжается её ещё не купленной машиной, Людмила вдруг ощутила, как внутри что-то ломается. Словно треснула невидимая стена, которая годами отделяла настоящую Людмилу от той, которая всем пыталась угодить.
— Нет, — сказала она.
— Что "нет"? — не поняла Ирина Сергеевна.
— Я не буду возить Карину. И не буду советоваться с Виктором насчёт продажи квартиры. И не передумаю переезжать. Я всё решила.
Ирина Сергеевна открыла рот, закрыла, снова открыла. Её лицо пошло красными пятнами.
— Неблагодарная, — наконец выдавила она. — Я всю жизнь тебе посвятила! Всю жизнь тянула одна, без отца! Думаешь, мне легко было?
— Я знаю, что нелегко, — тихо ответила Людмила. — Но почему ты решила, что моя жизнь должна быть такой же?
— А чем тебе плоха твоя жизнь? — вскинулась Ирина Сергеевна. — Квартира в центре, работа приличная! Да миллионы женщин мечтали бы о таком!
— Но я — не миллионы. Я — это я. И я хочу иметь право выбирать сама.
В Солнечном действительно было солнечно. Двухкомнатная квартира на двенадцатом этаже выходила окнами на восток, и по утрам Людмила просыпалась от яркого света, заливающего спальню. Первое время даже приходилось прятаться под подушку — непривычно было после старого дома, где солнце загораживали многоэтажки напротив.
Сначала Полина ворчала из-за переезда. Потом привыкла. А когда увидела новую машину — светло-голубой "Фольксваген", который мама купила через месяц после новоселья, — и вовсе пришла в восторг.
— Ты как Тельма и Луиза! — заявила она, поглаживая капот. — Только круче, потому что одна.
Людмила рассмеялась. В шестнадцать лет любимым фильмом Полины был именно этот — про двух женщин, сбежавших от привычной жизни. Правда, с финалом им не повезло. Но Людмила верила, что у неё всё будет иначе.
К вождению она привыкала постепенно. Сперва только до работы и обратно. Потом начала ездить в супермаркет. А через три месяца уже уверенно крутила руль и даже не боялась парковаться на забитых машинами улицах центра.
Ирина Сергеевна за это время позвонила дважды. Первый раз — чтобы сообщить, что Карина всё-таки добирается до университета сама. Второй — что Виктор снова женился, "на какой-то фифе из салона красоты, вдвое его моложе". Людмила выслушала новости спокойно. Ни злорадства, ни боли не ощутила. Только лёгкое недоумение — неужели когда-то это имело для неё значение?
На работе тоже произошли перемены. Когда Максим Борисович, директор издательства, узнал, что она теперь на колёсах, предложил новую должность — выездного редактора. Работа предполагала встречи с авторами, поездки на книжные ярмарки, организацию презентаций. Раньше Людмила не решилась бы — слишком много общения, слишком много неизвестного. Но теперь почему-то согласилась не раздумывая.
— Отлично, — Максим Борисович улыбнулся и протянул руку. — Поздравляю с повышением, Людмила Андреевна.
Он всегда называл её по имени-отчеству, хотя был всего на пять лет старше. Высокий, с ранней сединой на висках и удивительно живыми глазами. Все в издательстве знали, что он вдовец — жена умерла от рака несколько лет назад. С тех пор Максим Борисович жил только работой.
Рукопожатие вышло крепким. А ещё — неожиданно тёплым.
— Спасибо за доверие, — ответила Людмила, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
— Это вам спасибо, — серьёзно сказал он. — За то, что не боитесь нового.
Первая книжная ярмарка едва не стала для Людмилы катастрофой. Она перепутала время презентации, забыла материалы в машине, а когда побежала за ними — обнаружила, что заблокирована фургоном доставки. Пришлось звонить Максиму Борисовичу, просить начать без неё.
Она ожидала выговора. Но директор только усмехнулся:
— Людмила Андреевна, вы бы видели мою первую ярмарку. Я тогда забыл не только материалы, но и самого автора в кафе за углом. Чуть контракт не сорвался.
И они засмеялись — одновременно, легко, как старые друзья. В тот момент что-то изменилось между ними. Что-то неуловимое, но важное.
К осени Полина начала готовиться к экзаменам. Целыми днями сидела за учебниками, почти не выходила из комнаты. Людмила переживала, но дочь только отмахивалась:
— Мам, всё нормально. Я хочу на бюджет поступить.
— Но ты же знаешь, что я накопила на учёбу, — возражала Людмила.
— Знаю. А ещё знаю, сколько это стоит. Лучше потрать деньги на себя.
Раньше такие слова показались бы Людмиле невозможными. Потратить деньги на себя? Что за блажь? Но теперь, в новой квартире, за рулём собственной машины, с новой работой — почему бы и нет?
И она записалась на курсы английского. Просто так, для себя. Даже Полина удивилась:
— Вау, мам! Ты серьёзно?
— А что такого? — пожала плечами Людмила. — Всегда хотела свободно говорить. А то на ярмарках иностранцы подходят, а я только улыбаюсь и киваю.
Учёба давалась легко. Может, потому, что группа подобралась хорошая — взрослые люди, все пришли по делу, а не время убить. Или потому, что преподаватель не зацикливался на грамматике, а сразу заставлял говорить. Или потому, что Людмиле просто нравилось учиться чему-то новому.
В конце ноября позвонила Ирина Сергеевна.
— Люда, — голос звучал непривычно тихо, — ты можешь приехать? Мне нехорошо.
Людмила вздрогнула. Мать никогда не жаловалась на здоровье. Наоборот, всегда говорила, что "некогда болеть, работать надо".
— Конечно, мам. Сейчас буду.
Она доехала за полчаса, хотя раньше на дорогу уходило около часа. Поднялась на пятый этаж — лифт, как обычно, не работал. Открыла своим ключом.
Ирина Сергеевна лежала на диване, укрытая старым пледом. Лицо осунувшееся, бледное. На столике — стакан с водой и упаковка таблеток.
— Мам, что случилось? Давно тебе плохо?
— Третий день, — нехотя призналась Ирина Сергеевна. — Думала, пройдёт. Сердце шалит.
— Ты вызывала врача?
— Зачем врача? Сама знаю, что делать.
Людмила покачала головой. Всё как всегда. Помощь не нужна, справится сама. Даже когда очевидно, что не справляется.
— Так, — решительно сказала она, доставая телефон, — сейчас вызываю скорую. Потом соберём вещи. Поедешь со мной.
— Куда это? — слабо возмутилась Ирина Сергеевна.
— К нам. В Солнечный. Полина как раз заканчивает подготовку к пробному ЕГЭ, будет тебе компанию составлять.
— Но у вас же всего две комнаты...
— Разберёмся, — отрезала Людмила.
Странно, но мать не стала спорить. Только посмотрела долгим взглядом и тихо произнесла:
— Ты изменилась, Люда.
Врачи диагностировали у Ирины Сергеевны гипертонический криз и прописали строгий постельный режим. Людмила перевезла мать к себе, устроила в своей спальне, а сама перебралась на раскладной диван в гостиной.
Первую неделю Ирина Сергеевна молчала — видно, не хватало сил на привычные наставления. Потом начала понемногу оживать. Сначала попыталась руководить готовкой с кровати. Затем стала комментировать новости, которые смотрела по телевизору. А через две недели уже вовсю раздавала указания Полине насчёт уборки.
— Бабуль, — невозмутимо отвечала внучка, — сейчас так не делают. Есть специальные средства для каждого типа поверхности.
— В моё время обходились хозяйственным мылом и уксусом! — ворчала Ирина Сергеевна.
— В твоё время и интернета не было, — парировала Полина. — Но ты же им пользуешься?
К удивлению Людмилы, мать не обижалась на такие отповеди. Наоборот, смотрела на внучку с каким-то странным выражением — не то уважение, не то зависть.
Однажды, вернувшись с работы, Людмила застала их за разговором. Полина сидела на краю бабушкиной кровати и показывала что-то в планшете.
— ...и вот, смотри, тут можно виртуальную экскурсию по музею сделать. Прямо не выходя из дома.
— Надо же, — качала головой Ирина Сергеевна. — А я-то думала, вы только в эти свои игрушки играете.
— Игры тоже бывают классные, — засмеялась Полина. — Хочешь, покажу? Есть такие, где нужно логические задачки решать. Тебе понравится, ты же кроссворды любишь.
Людмила замерла в дверях. Когда это Полина успела узнать, что бабушка любит кроссворды? За двенадцать лет после развода Ирина Сергеевна виделась с внучкой от силы раз в месяц — и то всегда торопилась, говорила, что дел много.
— Привет, — сказала Людмила, входя. — Как вы тут?
— Отлично! — воскликнула Полина. — Представляешь, бабушка согласилась в "Брейн тизер" поиграть. Сказала, что справится с уровнем "продвинутый".
— Разумеется, справлюсь, — фыркнула Ирина Сергеевна. — Я, между прочим, в молодости была капитаном команды КВН на заводе.
— Серьёзно? — изумилась Полина. — А почему никогда не рассказывала?
Ирина Сергеевна пожала плечами:
— Кому это интересно? Дела давно минувших дней.
— Мне интересно, — серьёзно сказала Полина. — И маме тоже. Правда, мам?
Людмила кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Она действительно почти ничего не знала о молодости матери. О том, какой она была до того, как стала "Ириной Сергеевной" — вечно недовольной, вечно требовательной, вечно уставшей.
— Ну, если вам правда интересно... — неуверенно начала Ирина Сергеевна. — Я ведь не только в КВН играла. Я ещё и пела. В самодеятельности.
— Пела? — эхом отозвалась Людмила. — Ты никогда не говорила.
— А зачем? — Ирина Сергеевна дёрнула плечом. — Толку-то с этого? Отец твой вечно смеялся, когда я заводила пластинки. Говорил, что уши вянут. Ну я и бросила.
Людмила молчала. Она помнила отца смутно — он ушёл, когда ей было пять. Но эти слова вдруг высветили что-то важное. Словно последний кусочек мозаики встал на место.
В середине декабря Ирина Сергеевна пошла на поправку. Врач разрешил вставать, понемногу ходить по квартире. Людмила заметила, что мать почти не смотрит телевизор — вместо этого играет с Полиной в настольные игры или читает.
— Что это у тебя? — спросила она, увидев незнакомую книгу.
— Полина дала, — Ирина Сергеевна показала обложку. — Про женщину, которая в пятьдесят лет бросила работу и поехала путешествовать.
— И как?
— Глупости, конечно, — проворчала Ирина Сергеевна. — Но... интересно.
Она помолчала, потом добавила совсем другим тоном:
— Знаешь, Люда, я ведь всегда мечтала на море съездить. На настоящее, большое. Чтобы песок, пальмы. Как в фильмах показывают.
— Почему не съездила?
— Да как-то всё некогда было. Ты маленькая, потом работа, потом... — Ирина Сергеевна махнула рукой. — А теперь уже и не нужно. Куда мне, старой?
— Тебе пятьдесят девять, мам, — мягко сказала Людмила. — Какая ты старая?
— В моём возрасте не путешествуют.
— Кто это сказал?
Ирина Сергеевна удивлённо моргнула:
— Не знаю. Так принято считать.
— А мы можем считать иначе, — Людмила присела рядом с матерью. — Слушай, давай весной поедем куда-нибудь? Втроём. Полина к тому времени экзамены закончит, я отпуск возьму.
— Но это же дорого! — ахнула Ирина Сергеевна.
— Не так уж и дорого, если планировать заранее. К тому же... — Людмила замялась. — Мне предложили новую должность. Руководителя отдела маркетинга. С хорошей прибавкой к зарплате.
— И ты согласилась? — недоверчиво спросила Ирина Сергеевна.
— Ещё думаю. Это большая ответственность.
Мать неожиданно взяла её за руку — крепко, почти до боли:
— Соглашайся. Ты справишься.
В канун Нового года Людмила задержалась на работе. Предпраздничная суета, последние договоры, поздравления коллег — всё это отняло больше времени, чем она планировала. Когда она вышла из издательства, уже стемнело.
На парковке осталось всего несколько машин. Среди них — чёрный "Вольво" директора. Людмила нахмурилась. Странно, обычно Максим Борисович уходил одним из первых — говорил, что не любит работать допоздна.
Проходя мимо его машины, она заметила силуэт на водительском сиденье. Максим Борисович сидел, откинувшись на подголовник, с закрытыми глазами. Людмила заколебалась — окликнуть или пройти мимо? Вдруг он спит?
Но в этот момент директор открыл глаза и заметил её. Опустил стекло:
— Людмила Андреевна? Вы ещё здесь?
— Уже ухожу, — она кивнула на свою машину. — А вы? Что-то случилось?
Максим Борисович помолчал, потом вздохнул:
— Не хочу ехать домой. Там пусто.
Людмила не знала, что сказать. Все знали, что директор живёт один, но никто не решался заговорить об этом.
— Сегодня годовщина, — вдруг произнёс он. — Пять лет как Ани не стало.
Людмила прикусила губу. Аня — так звали его жену.
— Мне жаль, — тихо сказала она.
— Знаете, — Максим Борисович смотрел куда-то мимо неё, — самое страшное не в том, что её нет. А в том, что жизнь продолжается. И ты понимаешь, что тоже должен как-то жить дальше. Вот только как?
Он вдруг осёкся, словно только сейчас осознал, с кем разговаривает:
— Простите, Людмила Андреевна. Не хотел вас грузить своими проблемами.
— Всё в порядке, — она покачала головой. — Правда.
Повисла пауза. Снег, начавшийся ещё днём, усилился. Крупные хлопья ложились на ветровое стекло, на капот, на тёмные волосы Максима Борисовича.
— Может, поужинаем вместе? — вдруг спросила Людмила и сама удивилась своей смелости. — Знаю отличное место неподалёку. Там тихо и готовят вкусно.
Максим Борисович посмотрел на неё с изумлением. Потом медленно улыбнулся:
— Знаете, я был уверен, что вы скажете что-нибудь вроде "время лечит" или "нужно отпустить и идти дальше". Все обычно так говорят.
— А я не "все", — просто ответила Людмила. — И знаю, что банальности не помогают. А вот еда — иногда да.
Он рассмеялся — впервые на её памяти по-настоящему искренне:
— Вы удивительная женщина, Людмила Андреевна.
— Просто Людмила, — поправила она. — Мы ведь не на работе.
Полина сдала экзамены блестяще. Поступила на факультет международных отношений — с бюджетным местом, как и мечтала. Когда пришли результаты, она полдня проплакала от счастья, а потом начала собирать вещи в общежитие.
— Может, поживёшь дома первый курс? — предложила Людмила. — Я бы могла тебя возить.
— Спасибо, мам, но нет, — Полина сложила аккуратной стопкой футболки. — Хочу попробовать самостоятельную жизнь. Как ты.
Людмила кивнула. Она понимала. Может, лучше, чем кто-либо.
Ирина Сергеевна к тому времени вернулась в свою квартиру. Врачи сказали, что опасности для жизни нет, но нужно соблюдать режим и регулярно принимать лекарства. Она даже устроилась на подработку — консультантом в библиотеку при доме культуры. "Всё лучше, чем целыми днями телевизор смотреть", — объяснила она дочери.
Они виделись теперь реже — раз в неделю, иногда раз в две. Людмила заезжала на машине, привозила продукты, помогала с уборкой. Иногда они разговаривали — о книгах, о новостях, о Полине. Но чаще молчали. Между ними словно пролегла невидимая граница — не враждебная, но неодолимая. Слишком много лет жизни по разные стороны баррикад.
В издательстве дела шли хорошо. Людмила согласилась на повышение и теперь руководила целым отделом. Работы стало больше, но и интереснее тоже. А ещё она продолжала учить английский — уже на продвинутом уровне.
С Максимом Борисовичем они изредка встречались после работы — просто поговорить. Ни к чему не обязывающие ужины, прогулки по вечернему городу. Людмила не знала, перерастёт ли это во что-то большее, и не торопила события. Впервые в жизни у неё было ощущение, что время на её стороне.
В марте Полина позвонила из общежития:
— Мам, помнишь, ты говорила про поездку на море? Ты серьёзно?
— Конечно, — ответила Людмила. — Я уже и отпуск запланировала на июнь.
— А бабушка поедет?
Людмила вздохнула:
— Не знаю. Я предлагала, но она как-то уклончиво отвечает.
— Позвони ещё раз, — настаивала Полина. — Ей понравится, я уверена.
Но когда Людмила позвонила матери, та наотрез отказалась:
— Куда мне с вами? Только мешать буду. Да и вообще... не привыкла я к таким роскошествам.
— Мам, это не роскошество, — возразила Людмила. — Это нормальный отдых.
— Для вас, может, и нормальный, — Ирина Сергеевна помолчала. — Людмила, скажи честно, ты ведь делаешь это из жалости? Потому что я болела?
— Нет, мам. Я делаю это, потому что ты моя мать. И я хочу, чтобы ты увидела море, о котором мечтала.
— Спасибо, — голос Ирины Сергеевны дрогнул. — Но я лучше дома останусь. Библиотеку не на кого оставить.
Людмила не стала настаивать. Она знала, что за этим отказом — целая жизнь привычек и страхов. Жизнь, в которой не было места мечтам. И, возможно, уже слишком поздно что-то менять.
В июне они с Полиной всё-таки поехали на море — в Турцию, в небольшой отель на берегу. Людмила каждый день отправляла матери фотографии — бирюзовой воды, белого песка, пальм на набережной. Ирина Сергеевна отвечала скупо: "Красиво", "Отличный вид", "Хорошо отдыхаете".
А однажды написала: "Молодец, что решилась. Хоть кто-то в нашей семье будет жить по-настоящему".
Людмила долго смотрела на это сообщение. Потом убрала телефон и пошла к морю — огромному, бескрайнему, такому тёплому под лучами заходящего солнца. Она шла, чувствуя, как песок проскальзывает между пальцами ног, как солёный ветер треплет волосы, как волны лижут щиколотки.
На линии горизонта небо сливалось с водой, и невозможно было понять, где заканчивается одно и начинается другое. Как и в её жизни теперь — непонятно, где заканчивалось прошлое и начиналось будущее. Да это было и неважно.
Людмила набрала полные лёгкие воздуха и медленно выдохнула. Она наконец-то научилась делать то, чего не умела прежде, — просто дышать. Просто быть. Просто жить своей жизнью.