Виктор уже был на ногах, одетый в идеально отглаженный костюм, его шаги по паркету звучали четко и уверенно, как метроном, отсчитывающий ритм нашей жизни. Он стоял у зеркала в прихожей, поправляя узел галстука. Я подошла к нему сзади с чашкой кофе.
— Держи, милый, — тихо сказала я, протягивая ему фарфоровую кружку с его инициалами.
Он взял ее, даже не повернувшись.
— Спасибо. Поставь на комод. Я еще не закончил.
Я послушно поставила чашку на полированную поверхность. Он всегда был таким. Сосредоточенным на себе, на своей внешности, на том, как его воспринимают другие. Я была лишь частью этого образа, хорошо подобранным аксессуаром. Я привыкла. Или, по крайней мере, убедила себя, что привыкла. Его взгляд в зеркале был холодным, оценивающим. Он осматривал себя, будто полководец перед решающей битвой.
— Сегодня у меня важная встреча, затянется до вечера, — бросил он, не отрываясь от своего отражения. — А потом у нас с партнерами небольшой корпоратив в «Гранд-Паласе». Не жди меня раньше полуночи.
— Хорошо, — кивнула я. — Приготовить тебе что-нибудь на ужин, когда вернешься?
Он наконец повернулся ко мне. Легкая снисходительная улыбка тронула уголки его губ.
— Не утруждай себя, Аня. Там будет банкет. Лучше займись собой. Сходи в салон, купи новое платье. Деньги на карточке.
Деньги на карточке. Его излюбленная фраза. Решение всех проблем. Моя грусть? Купи платье. Моя усталость? Сходи в спа. Мое одиночество? Закажи доставку из дорогого ресторана. Он считал, что обеспечивает мне идеальную жизнь, а я должна быть за это безмерно благодарна. И я старалась. Правда, старалась.
Я смотрела, как он обувается, как берет с комода свой кожаный портфель. В его движениях была какая-то отточенная, почти хищная грация. Он был красив, успешен, и многие женщины мне завидовали. Иногда я и сама себе завидовала. Особенно когда вспоминала, с чего мы начинали: съемная однушка на окраине, макароны на ужин и мечты о большом будущем. Он своего добился. А я… я просто осталась рядом.
— Кстати, — он уже стоял в дверях, — я, возможно, немного задержусь. Не хочу ехать обратно на такси, сам понимаешь, после таких мероприятий состояние не самое бодрое. Заберешь меня? Часа в два ночи, наверное.
Я чуть нахмурилась. Два часа ночи. Ехать через весь город…
— Вить, может, все-таки такси? Я не очень люблю водить так поздно, ты же знаешь.
Его лицо мгновенно стало жестким. Улыбка исчезла, словно ее стерли ластиком.
— Я не спрашивал, что ты любишь, Аня. Я попросил. Мне будет спокойнее, если за рулем будешь ты. Это сложно?
Вот он. Настоящий Виктор. Тот, который появляется, как только что-то идет не по его плану.
Я попыталась возразить, предложила компромисс:
— Давай я лучше вызову тебе проверенную службу, бизнес-класс. Там водители аккуратные…
Он не дал мне договорить. Его голос стал ледяным и отрезал мою фразу на полуслове.
— Твоя обязанность — молчать, когда говорят мужчины! — отрезал он.
Эти слова ударили, как пощечина. Не в первый раз я их слышала, но каждый раз они ранили по-новому. Унизительно, грубо, бесповоротно. Он ставил меня на место, как нашкодившего щенка. Внутри все сжалось от обиды. Хотелось крикнуть, заплакать, высказать все, что накопилось за эти годы. Но я молчала. Как всегда. Я просто смотрела на него, а он, довольный произведенным эффектом, кивнул, словно закрепил приказ.
— Значит, договорились. В два ночи у входа в «Гранд-Палас». Не опаздывай.
Он вышел, хлопнув дверью. Я осталась стоять в прихожей. В ушах звенели его слова. Твоя обязанность — молчать… Тишина в квартире стала оглушающей. Я прошла в гостиную, где на большом экране без звука мелькали кадры утреннего шоу. Ведущие что-то оживленно обсуждали, смеялись. Я взяла пульт и нажала на кнопку громкости. Еще раз. И еще. Звук заполнил комнату, вытесняя звенящую тишину и унизительные слова мужа. Я увеличивала громкость, пока голоса из телевизора не превратились в неразборчивый гул, заглушающий мои собственные мысли. Это был мой маленький, жалкий бунт. Мой единственный способ кричать, не издавая ни звука. Я села на диван и тупо уставилась в экран, не видя ничего. В тот момент я еще не знала, что этот день, начавшийся с унижения, закончится полным крушением моего мира. А эта ночь станет последней ночью моей прежней жизни.
Весь день я провела как в тумане. Я не пошла в салон. Не купила новое платье. Вместо этого я бесцельно бродила по нашей огромной, стерильно чистой квартире, в которой всё, от диванных подушек до вазочек на полках, было выбрано Виктором. «У тебя нет вкуса, Аня, доверься мне». И я доверялась. Теперь же мне казалось, что я живу в чужом доме, в музее чужой успешной жизни. Каждый предмет кричал о его достижениях, о его статусе. А где здесь была я? В чем был мой след? Разве что в запахе выпечки, который он так любил по утрам, и в идеальном порядке, который я наводила каждый день.
Я механически протерла пыль с его многочисленных наград, стоящих на каминной полке. «Лучший руководитель года», «Прорыв года», «Стратег года». Он был лучшим во всем. Наверное, и мужем он себя считал лучшим. Ведь он «всё для семьи». А что такое семья в его понимании? Красивая жена, которая молчит, когда говорят мужчины? Уютный дом, куда можно вернуться после своих «битв»?
Ближе к вечеру я попыталась отвлечься. Взяла книгу, но буквы расплывались перед глазами. Включила сериал, но сюжет казался пресным и глупым. Его слова эхом отдавались в голове. «Твоя обязанность — молчать». Я подошла к окну и долго смотрела на город, который зажигал свои огни. Миллионы окон, и за каждым — своя история. Своя любовь, своя боль, свои тайны. Мне вдруг стало так невыносимо одиноко, будто я была единственным человеком во всей этой огромной вселенной.
Я решила прибраться в его кабинете. Работа всегда помогала мне упорядочить мысли. Я вытирала пыль с его огромного дубового стола, раскладывала по местам стопки бумаг. Он не любил, когда я здесь хозяйничала, но сегодня мне было все равно. Я хотела сделать что-то, что нарушило бы установленный им порядок. Пусть даже такую малость. Перекладывая бумаги, я случайно смахнула на пол ручку. Она закатилась под стол. Я наклонилась, чтобы ее поднять, и мой взгляд упал на что-то, чего там быть не должно. В тени, у самой стены, лежал маленький, тонкий смартфон. Не его. Я знала его модель досконально — это был последний айфон, которым он так гордился. А этот был другой марки, проще и старше.
Сердце пропустило удар. Что это? Зачем ему второй телефон? Я подняла его. Холодный, гладкий пластик в руке. Я нажала на кнопку включения. Экран загорелся, запрашивая пароль. Я оглянулась на дверь, будто Виктор мог войти в любую секунду, хотя знала, что он за десятки километров отсюда, на своем корпоративе. Руки дрожали. Я попробовала ввести стандартные комбинации: его день рождения, мой, дату нашей свадьбы. Ничего не подходило.
Я положила телефон на стол, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Может, это просто рабочий телефон, о котором я не знаю? Но почему он тогда спрятан под столом? Виктор был педантом. Если бы это был рабочий телефон, он лежал бы на столе, рядом с основным. Или в портфеле. Но не валялся бы в пыли под ногами.
Я снова села на диван в гостиной, но теперь молчание не угнетало. Оно было наполнено тревогой и дурными предчувствиями. Я смотрела на часы. Десять вечера. Одиннадцать. Полночь. Время тянулось мучительно медленно. Я снова и снова прокручивала в голове сцену в кабинете. Телефон. Спрятанный телефон.
Мысли метались. Я вспоминала последние месяцы. Его частые командировки. Его раздражительность, когда я задавала «лишние» вопросы. Его телефонные разговоры, которые он всегда уходил вести в другую комнату. Раньше я списывала это на усталость и стресс на работе. Говорила себе, что нужно быть понимающей женой. Поддерживать. Не лезть. «Твоя обязанность — молчать». Кажется, я слишком хорошо усвоила этот урок.
В час ночи я снова зашла в кабинет. Телефон лежал там же, где я его оставила, — маленькая черная коробочка с чужой тайной внутри. Я взяла его в руки. Нужно было подобрать пароль. Я начала перебирать в уме все возможные даты. И тут я вспомнила. Примерно месяц назад я разбирала его карманы перед стиркой и нашла чек из ювелирного магазина. Там была гравировка на кулоне: «Моей звездочке. 24.08». Я тогда спросила его, что это. Он отмахнулся, сказал, что это подарок для сестры нашего партнера по бизнесу, у нее был юбилей. Объяснение показалось мне странным, но я не стала развивать тему. Не лезть. Быть понимающей.
Дрожащими пальцами я ввела четыре цифры: два, четыре, ноль, восемь.
Экран разблокировался.
У меня перехватило дыхание. Я открыла галерею. Десятки фотографий. Виктор. Но не тот, которого знала я. Здесь он был расслабленный, смеющийся, счастливый. Он обнимал девушку. Молодую, красивую. Они были на пляже, в ресторане, в каком-то загородном доме, который я никогда не видела. На одной из фотографий девушка смеялась, откинув голову назад, и на ее шее висел тот самый кулон. «Моей звездочке».
Я открыла мессенджер. Переписка. Длинная, нежная, полная планов на будущее. «Любимый, когда ты уже переедешь ко мне?», «Малыш, осталось совсем немного, нужно просто уладить кое-какие формальности», «Я куплю тот дом у озера, о котором мы мечтали. Будем жить там только вдвоем». И его ответы: «Скоро, моя звездочка, очень скоро. Ты же знаешь, я не могу без тебя».
Формальности. Это он про меня? Я — формальность, которую нужно уладить?
Волна тошноты подкатила к горлу. Я уронила телефон на стол. Мир вокруг поплыл. Стены нашей квартиры, обставленной с его безупречным вкусом, казалось, начали сжиматься, давить на меня. Все эти годы… вся моя жизнь… была ложью. Я была не любимой женой, а удобной «формальностью». Ширмой. Функцией.
Часы пробили половину второго. Скоро нужно было выезжать за ним. За моим «любящим» мужем, который в эту самую минуту, возможно, писал нежные сообщения своей «звездочке». Я посмотрела на свое отражение в темном экране телевизора. На меня смотрела бледная, растерянная женщина с огромными от ужаса глазами. Но сквозь ужас и боль пробивалось что-то еще. Холодная, звенящая ярость. И внезапно я поняла, что буду делать. Я больше не буду молчать.
Я взяла второй телефон. Нашла самую откровенную фотографию, где Виктор целует ту девушку. Распечатала ее на нашем цветном принтере. Потом еще одну. И еще. Пять листов глянцевой фотобумаги легли на стол. Затем я оделась. Не в то, что нравилось ему — элегантное и сдержанное, — а в свои старые, удобные джинсы и простую футболку. Взяла ключи от машины. Положила телефон и распечатанные фотографии в сумку. Я ехала забирать своего мужа. В последний раз.
Дорога до «Гранд-Паласа» показалась мне бесконечной. Ночной город сверкал тысячами огней, но я не видела этой красоты. Перед глазами стояли фотографии. Его счастливое лицо рядом с другой. Их планы. Их «дом у озера». Каждая деталь, каждая нежная фраза из переписки впивалась в сердце, как осколок стекла. Как я могла быть такой слепой? Как я могла не замечать ничего на протяжении стольких месяцев, а может, и лет? Ответ был прост. Я не хотела замечать. Мне было удобно жить в этом золоченом коконе, который он для меня создал. Удобно было верить в сказку об успешном муже и счастливой семье. Удобно было молчать.
Я припарковалась у сияющего огнями входа в отель. Ровно в два часа ночи, как он и приказал. Я не стала выходить из машины. Просто сидела и ждала, вцепившись в руль до побелевших костяшек. Через несколько минут из вращающихся дверей вышел он. Немного пошатываясь, в приподнятом настроении. Он огляделся, нашел глазами мою машину и уверенной походкой направился к ней. Он сел на пассажирское сиденье, принеся с собой запах дорогого парфюма и праздника.
— Привет, котенок, — он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я инстинктивно отстранилась. Он нахмурился, но, видимо, списал это на мою сонливость. — Устала ждать? Извини, немного задержались. Ну что, поехали домой? Я ужасно вымотался.
Я молча завела машину и плавно тронулась с места. Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
— Вечер прошел отлично. Заключили очень выгодный контракт. Теперь можно и отдохнуть. Как прошел твой день? Купила платье?
Голос его звучал самодовольно и расслабленно. Он был в своем мире, где он — победитель, а я — его верная, ждущая дома спутница.
— Нет, не купила, — тихо ответила я. Мой голос прозвучал глухо и чуждо.
Он открыл глаза и посмотрел на меня с удивлением.
— Почему? Я же оставил деньги. Что-то случилось?
Мы остановились на светофоре. Красный свет залил салон тревожным багровым цветом. Я повернулась к нему.
— Да, Витя. Случилось.
Я больше не чувствовала боли. Только ледяное спокойствие. Я протянула руку к своей сумке, достала из нее тонкий черный смартфон и положила ему на колени.
Он непонимающе уставился на него. Секунду, другую. А потом его лицо изменилось. Расслабленность улетучилась, на ее место пришел испуг, а затем — ярость.
— Где ты это взяла? — прошипел он. — Ты лазила в моих вещах?
— Я наводила порядок в твоем кабинете, — мой голос был ровным, без единой дрогнувшей нотки. — Эта вещь валялась под столом.
Он схватил телефон, будто хотел его раздавить.
— Ты не имела права! Это личное!
— Личное? — я горько усмехнулась. — Да, я уже поняла, насколько.
Я снова полезла в сумку и вытащила стопку распечатанных фотографий. И одна за другой, как карты, бросила их на приборную панель перед ним. Вот он целует ее на пляже. Вот они обнимаются в ресторане. Вот она, его «звездочка», в их будущем «доме у озера».
Он смотрел на глянцевые листы, и краска медленно сходила с его лица. Он стал белым, как полотно. На несколько мгновений в машине повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом мотора.
— Это… это не то, что ты думаешь, — наконец выдавил он. Голос его был уже не уверенным и властным, а растерянным и жалким. — Это просто… ничего серьезного.
Загорелся зеленый. Я нажала на газ.
— Ничего серьезного? — повторила я. — Дом у озера — это ничего серьезного? Планы на будущее — ничего серьезного? Или, может, «уладить формальности» — это тоже пустяк?
Его лицо исказила гримаса злобы. Он понял, что я знаю всё.
— Ты читала мою переписку?! — заорал он, и прежний, властный Виктор вернулся. — Да как ты посмела! Я же сказал тебе, твоя обязанность — молчать!
Он схватил меня за плечо. Машину слегка вильнуло.
— Убери руки, — ледяным тоном произнесла я.
Я резко затормозила у обочины, на пустынной ночной улице. Я повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза. Взглядом, в котором не было ни страха, ни любви, ни жалости. Только пустота.
— Моя единственная обязанность, Витя, — сказала я тихо, но так, чтобы каждое слово било наотмашь, — это не быть дурой. И я ее, наконец, выполняю. Прямо сейчас. А теперь выходи.
— Что? — опешил он. — Ты с ума сошла? Это и моя машина тоже!
— Документы на меня. Так что выходи. Своими ногами или с помощью полиции — выбирай.
Он смотрел на меня, не веря своим ушам. Он увидел в моих глазах то, чего никогда раньше не видел — сталь. Он понял, что я не шучу. Что это конец. Что его послушная, молчаливая, удобная Аня исчезла. Навсегда. Он молча открыл дверь и вышел. Я не стала смотреть, как он остался один, посреди ночной улицы, со своими фотографиями и вторым телефоном. Я просто нажала на газ и поехала прочь. Впервые за много лет я не знала, что ждет меня впереди. Но я точно знала, что я никогда больше не буду молчать.
Когда я вернулась домой, квартира встретила меня гулкой пустотой. Но теперь эта пустота не давила. Она ощущалась как свобода. Как чистое полотно, на котором я могу нарисовать новую жизнь. Я собрала его вещи в несколько больших чемоданов. Костюмы, рубашки, его дурацкие награды — все полетело в них. Я работала всю ночь, без устали, и с каждой убранной его вещью мне становилось легче дышать. Под утро я выставила чемоданы за дверь и отправила ему одно-единственное сообщение: «Забирай свои вещи. Ключи оставь у консьержа. Подаю на развод». Он не ответил.
Через день раздался звонок. Незнакомый номер. Я взяла трубку. На том конце провода был женский, заплаканный голос.
— Аня? Это… это Марина.
Марина. Я застыла. Так звали девушку с фотографий. Мою двоюродную сестру. Та самая Марина, которой я несколько лет назад помогла перебраться в наш город, нашла ей первое жилье, помогала с работой. Моя маленькая сестренка, которую я любила, как родную.
— Он все мне рассказал, — рыдала она в трубку. — Сказал, что ты все узнала, и он не может бросить семью. Сказал, что между нами все кончено. Он бросил меня, Аня! Он просто меня использовал!
Меня охватила не злость, а какая-то ледяная, всепоглощающая жалость. К ней. И к себе.
— Он обещал мне, что разведется с тобой! — продолжала она сквозь всхлипы. — Говорил, что вы давно чужие люди, что тебя интересуют только его деньги. Мы собирались купить дом… Он сказал, что нужно вложить наши общие сбережения. Я уговорила родителей, они продали дачу… Они отдали ему почти все, что у них было!
В этот момент пазл сложился окончательно. Он обманывал не только меня. Он обманывал и ее. Он играл двойную игру, а вдобавок ко всему оказался еще и обычным мошенником, который выманил деньги у моих же родственников. Виктор не просто строил новую жизнь. Он строил ее за счет руин жизней всех, кто его окружал. Предательство оказалось гораздо глубже и грязнее, чем я могла себе представить.
— Марина, успокойся, — сказала я твердо, сама удивляясь своему спокойствию. — Мы с тобой поговорим. Но не по телефону.
После этого разговора мир окончательно перестал быть прежним. Оказалось, что мой муж — не просто неверный супруг. Он был хищником, который тщательно планировал свои действия и цинично использовал чувства людей. Еще через день мне позвонил его коллега, тот самый, что вечно выглядел затравленным. Запинаясь, он извинился и сказал, что давно все знал, но боялся потерять работу. Он подтвердил, что Виктор хвастался в узком кругу, как ловко «развел на деньги провинциальных родственников своей жены». Эта новость стала последней каплей. Моя личная драма превратилась в уголовное дело.
Я встретилась с родителями Марины. Мои тетя и дядя сидели передо мной, постаревшие за несколько дней, и не могли поверить в случившееся. Я помогла им составить заявление в полицию. Я предоставила все, что у меня было: банковские выписки, которые я нашла в его бумагах, скриншоты переписки, показания его коллеги. Моя война за собственное достоинство превратилась в борьбу за справедливость для всей моей семьи. Виктор пытался звонить, слал угрозы, потом — мольбы о прощении. Я не отвечала. Его голос больше не имел надо мной власти.
Прошло несколько месяцев. Развод был быстрым и грязным. Суд по делу о мошенничестве еще шел, но для меня все было кончено в тот день, когда я выставила его чемоданы за дверь. Я продала нашу огромную квартиру, отдав половину денег тете и дяде — это было меньше, чем они потеряли, но это было все, что я могла сделать. Себе я купила маленькую, но очень светлую студию на окраине города, с большим окном, выходящим на парк.
Я стою у этого окна сейчас. За ним идет тихий снег, укрывая землю белым покрывалом. В квартире пахнет краской — я сама перекрасила стены в теплый персиковый цвет. На журнальном столике лежит моя книга, дочитанная до середины. Телевизор работает, но звук убавлен до минимума, просто для фона. Я больше не пытаюсь им ничего заглушить. Тишина меня больше не пугает. Иногда мне бывает грустно, когда я вспоминаю прошлое, но эта грусть — светлая. Это грусть по той наивной девушке, которой я когда-то была. Я потеряла семью, которую, как мне казалось, у меня была. Но я обрела себя. Я нашла свой голос. И теперь я точно знаю, что он нужен не для того, чтобы кричать, а для того, чтобы спокойно и уверенно говорить «нет» всему, что тебя разрушает. И чтобы говорить «да» новой жизни.