Лето в деревне Озерки было жарким и душным. Ирина Васильевна, сгорбившись над грядками с морковью, чувствовала спиной каждый луч палящего солнца.
Ее руки, темные и жилистые, с пальцами, испещренными мелкими морщинками и землей под ногтями, с привычной злостью выдергивали сорняк за сорняком.
— Лезет и лезете. Сил уже на вас нет. А кто меня спросит, устала я или нет? Никто, — проворчала она себе под нос, обращаясь к немым рядам.
После выхода на пенсию весь ее мир сузился до шести соток, завещанных ей еще свекром.
Рядом, на меже, сидели два десятилетних близнеца, внуки Саша и Маша. Лица их были раскрасневшимися и недовольными.
В руках они сжимали маленькие тяпки, которые бабушка им выдала для работы на участке.
— Ба, мы устали, — капризным тоном произнес Саша, шваркая тяпкой по земле. — И пить хочется, и мультик...
— Какие мультики? — фыркнула Ирина Васильевна, не поднимая головы. — Дело делайте. Машенька, ты чего приуныла? Видишь, сколько лебеды-то? Всю морковку забила.
Маша, более совестливая, чем брат, лениво ткнула тяпкой в сторону безобидного подорожника.
— Бабушка, а когда мама приедет? А когда мы будем есть?
— Наработаетесь — тогда и отдохнете. Вся жизнь так устроена. Не потанцуешь — не покушаешь, — Ирина Васильевна проигнорировала вопрос о невестке.
Женщина искренне считала, что прививает внукам правильные, советские, как она сама говорила, ценности и что труд облагораживает, а городские дети сейчас избалованы, зажрались со своими гаджетами и кружками.
Ее собственный сын Юрий вырос таким же — в поле, на огороде, с коровой в сарае, и ничего, человеком стал.
А вот невестка Маргарита эту ее систему ценностей не принимала и воспринимала все в штыки.
— Мама, они дети! Им играть нужно, а не на плантации у вас надрываться! — обычно кричала она после таких "трудовых десантов".
Ирина Васильевна злилась. "Какая плантация? Чему их учить, как не труду?" Но сегодня она была особенно несговорчива.
Спину ломило, солнце пекло немилосердно, а помощь от внуков была условной.
— Саш, давай позвоним маме, — шепотом сказала Маша брату. — Скажем, что бабушка заставляет нас тут рабами быть.
— А она приедет?
— Приедет. Она же сказала, если что, звонить сразу.
Саша с надеждой посмотрел на бабушку, которая в это время грубо обрывала ботву у свеклы.
— Бабушка, можно мы домой пойдем?
— Домой? — Ирина Васильевна выпрямилась, с трудом разгибая спину. — Милый, ты сначала всю грядку прополи? Нет. Вот когда все сделаешь, тогда и домой пойдешь. А не сделаешь — ночевать будешь тут, вместе с колорадскими жуками.
Она сказала это с ухмылкой, но для изнывающих от жары детей это прозвучало как смертный приговор.
Глаза Саши наполнились слезами. Он резко вытащил из кармана шортов свой детский телефон с кнопками быстрого набора.
— Я маме позвоню! — закричал он истерически.
— Звони, звони. Жаловаться вздумал. Мамаша ваша только и ждет повода… —Ирина Васильевна махнула рукой.
Женщина не успела договорить. Саша, рыдая в трубку, истерично заголосил:
— Мама! Мы на огороде! Бабушка не пускает домой! Говорит, будем тут ночевать! Мы умираем!
Через сорок минут на пыльной деревенской улице, поднимая тучи коричневой пыли, резко затормозила ярко-красная иномарка.
Из нее выпорхнула, как разъяренная оса, Маргарита. Она была в белых шортах и майке, на ногах – модные босоножки на каблуке, абсолютно неуместные здесь.
Ее лицо пылало гневом. Ирина Васильевна только собралась сказать: "Рита, ты чего это примчалась, как угорелая?", но не успела и рта раскрыть.
— Что вы себе позволяете?! — закричала Маргарита, подбегая к свекрови. Ее голос, высокий и визгливый, резанул по ушам. — Я вам детей на неделю привезла, чтобы они отдохнули и воздухом подышали! А вы их на каторгу запираете в такую-то жару!
— Рита, успокойся, — попыталась вставить слово свекровь, но невестка ее не слышала.
— Посмотрите на них! Они красные как раки! У них тепловой удар может случиться! Или вы вообще не думаете об этом? Вам лишь бы припрячь их на огород! Вы всегда так! Юру своего заездили, теперь за моих детей взялись?!
— Да я их… я просто приучаю к труду! — наконец выпалила Ирина Васильевна, сама начинающая закипать от несправедливой атаки невестки. — Не нужно барчат из них растить! Ты посмотри, в кого они у тебя превращаются! Словечка сказать нельзя!
— Мне не нужно, чтобы вы их воспитывали! — Маргарита схватила детей за руки. Саша и Маша тут же прильнули к матери, готовые вот-вот расплакаться. — Вы вообще ничего не смыслите в современных детях! Вы в каменном веке живете со своими грядками! Хватит! Мы поехали домой!
— Мама, она сказала, что мы будем тут с жуками ночевать! — всхлипнул Саша, подливая масла в огонь.
— Больше никогда. Вы не увидите моих детей. Юрию все передам, — Маргарита бросила на свекровь уничтожающий взгляд.
Ирина Васильевна стояла, как громом пораженная, посреди своего огорода. Она посмотрела на то, как невестка грубо усадила детей в машину, как хлопнула дверью, как машина рванула с места и исчезла в облаке пыли.
В горле застрял ком, руки задрожали. Да, она могла быть строгой, могла ворчать, но чтобы намеренно мучить детей и оставить их ночевать на огороде? Разве это не была очевидная, дурацкая шутка?
— Неблагодарные, — прошептала она. — Все… Все им не так. И сын… Юрка… Не встанет же на мою сторону никогда.
Юрий, вечером выслушав ее тихий, сбивчивый рассказ по телефону, а потом долгое, эмоциональное повествование жены, как всегда, принял сторону Маргариты.
— Мам, ну что ты пристаешь к детям? Они же маленькие еще. Отдыхать должны. Риту вообще чуть инфаркт не хватил. Успокойся ты со своим огородом. Он тебя в могилу сведет.
После этого звонка Ирина Васильевна три дня не выходила из дома. Она почувствовала себя непонятой и оклеветанной.
Прошло несколько месяцев
Жаркое лето сменилось прохладной осенью. Листья на березе перед домом Ирины Васильевны пожелтели и начали облетать.
Огород опустел, был перекопан женщиной на зиму. Однажды в субботу снова подъехала знакомая красная машина.
Из нее вышел сын с семьей. Ирина Васильевна тут же вспомнила поведение невестки и внуков на огороде.
Женщина вышла на крыльцо, вытирая руки об фартук. Увидев незваных гостей, она на мгновение растерялась.
— Заходите, что стоите, — сухо сказала Ирина Васильевна и повернулась, уйдя в дом.
Гости неловко разулись в сенях и прошли в горницу. Стол был как раз накрыт к обеду.
Пахло очень вкусно: только что сварился борщ, на столе стояла тарелка с нарезанным луком, салом, только что испеченные лепешки и знаменитые бабушкины пирожки с капустой. Дети сразу оживились, унюхав знакомый, любимый запах.
— Садимся, обедать будем, — холодно проговорила Ирина Васильевна.
Все уселись. Юрий попытался шутить, рассказывать новости. Маргарита молчала, почувствовав напряженность.
Дети с нетерпением смотрели на дымящийся борщ и ждали, пока бабушка поставить перед ними тарелки с борщом.
Ирина Васильевна, не глядя ни на кого, подошла к буфету и взяла оттуда три пустые тарелки.
Она поставила их перед Маргаритой и детьми. Перед Юрием мать поставила полную тарелку борща. Воцарилась гробовая тишина.
— Мам, а это что такое? — невесело усмехнулся Юрий.
— Сиди, Юра, не вмешивайся, — отрезала женщина.
Маргарита посмотрела на свою пустую тарелку, а потом - на полную тарелку мужа. Дети перестали ерзать.
— Ирина Васильевна, а нам? — тихо спросила Маргарита, сдерживаясь из последних сил.
— А вот так, милая, — ответила свекровь ледяным, спокойным тоном. Она присела на свой стул и положила руки на коленях. — Как кто наработал, так и поест.
В горнице стало так тихо, что был слышен треск дров в печи. Юрий резко побледнел.
— Мама, это что за дурацкие шутки? Заканчивай!
— Я не шучу, — не глядя на сына, сказала Ирина Васильевна. — Ты работал, зарабатываешь, кормишь семью — вот тебе и обед. А они… — она кивнула в сторону невестки и внуков, — они летом на моем огороде не работали. Сорняки не пололи. Значит, и есть им нечего. Справедливо же?
Саша с Машей посмотрели на бабушку широко раскрытыми глазами, не понимая до конца смысл происходящего, но почувствовав обиду.
Маргарита медленно поднялась из-за стола. Лицо ее было белым, губы плотно сжаты.
— Так. Мне все понятно, — ее голос задрожал, но она старалась держать себя в руках. — Это ваша месть? Детям? Десятилетним детям?
— Это не месть, — все так же спокойно парировала Ирина Васильевна, глядя в тарелку перед собой. — Это жизнь. Ты сама сказала, что я ничего не смыслю в воспитании. Вот я и учу их по-своему. На примере. Хочешь есть — умей трудиться.
— Вы просто сумасшедшая, — тихо, но четко произнесла Маргарита. В ее глазах стояли слезы гнева и унижения. — Я попыталась… Я хотела помириться, но вы… Вы больная женщина, — она резко повернулась к детям. — Саша, Маша, одеваемся. Немедленно.
— Рита, подожди! — закричал Юрий, вскакивая. — Мама, да одумайся ты! Да что ты творишь-то?!
Но Ирина Васильевна сидела, как каменная, глядя перед собой. Маргарита, не глядя ни на кого, помогла детям одеться и вышла из дома, громко хлопнув дверью.
Через мгновение заурчал двигатель, и машина с визгом шин рванула с места. Юрий стоял посреди горницы, растерянный, разрывающийся между женой и матерью.
Он посмотрел на Ирину Васильевну с таким горьким упреком, что она не выдержала и стыдливо опустила вниз глаза.
— Ну и довольна? — хрипло спросил он. — Отомстила детям? Установила свою дурацкую справедливость? Теперь сиди тут одна.
Ирина Васильевна ни слова не сказала сыну. Юрий развернулся и вышел, громко хлопнув входной дверью.
Она слышала, как он разговаривал с кем-то по телефону, а потом к дому снова подъехала машина невестки.
Однако в дом никто не зашел. Юрий, не попрощавшись, вышел за калитку и уехал.