Он познакомил нас на первом же свидании. «Лена, это Аня. Моя лучшая подруга. Можно сказать, почти сестра». Я улыбнулась сквозь зубы. Это «почти» резало слух. Они дружили с детского сада. Он помнил, как она первый раз поцеловалась, она – как он получил водительские права. Их история была общим достоянием, в которое мне был открыт лишь экскурсионный доступ.
Я ревновала. Молча, истерично, без права голоса. Потому что ревновать к «сестре» – значит, быть ненормальной. Они могли часами болтать по телефону, он помнил день ее месячных, чтобы привезти шоколадку, они обнимались при встрече. Я терпела. Пять лет брака.
Все рухнуло в один вечер. Мы перебирали старые вещи на антресолях после смерти его отца. Я наткнулась на коробку с надписью «Архив». Фотографии, письма… и справка об усыновлении. Маленького мальчика Дмитрия супругами Ивановыми. Я замерла. Он никогда не говорил, что он приемный.
— Дима, ты что… — начала я.
Он выхватил бумагу из моих рук, лицо побелело.
— Не твое дело! Это просто старые бумаги!
Внизу, в графе «Биологические родители», стояло одно имя. Анна Владимировна Семенова. Его мать. И… отец. Имя и фамилия, которые ничего мне не говорили. Сердце ушло в пятки. Я молча открыла наш общий альбом в соцсети, нашла старую фотографию Аниных родителей. Ее мать была в очках, с другой прической, моложе. Но это была она. Та самая Анна Владимировна.
Они были не «почти брат и сестра». Они были матерью и сыном. Его родила в шестнадцать его «лучшая подруга», а ее родители оформили усыновление, выдав его за младшего брата своей дочери. Вся их «дружба» – это материнская опека, тоска и вина. Его шоколадки в «эти дни» – забота сына о матери. Их общие тайны – тайна его происхождения, которую они хранили от всех.
Я сидела на полу среди хлама, глядя на мужа. Моего взрослого, сильного мужа, который вдруг стал маленьким испуганным мальчиком, пойманным на страшной лжи.
— Почему? – выдохнула я.
— Я боялся, что ты не поймешь… что сбежишь от такого… цирка, – он протер ладонью лицо. – Аня… мама… она умоляла меня никогда никому не говорить. Для нее это было стыдно.
Вся моя ревность, вся боль пяти лет оказались абсурдным фарсом. Я ревновала мужа к его собственной матери. Но вместе с облегчением пришла и другая, горькая мысль. Самый главный человек в его жизни – это была она. Не я. И наш брак был построен на фундаменте из лжи, в которой я была вечной посторонней.