Артур Станиславович вернулся на виллу на неделю раньше, решив сделать сюрприз. Переговоры в Швейцарии завершились успешно и досрочно, и он, предвкушая удивление домочадцев, даже отключил телефон. Его «Мерседес» бесшумно закатился на мраморный подъезд.
В доме царила непривычная тишина. Ни жены, ни шумной свиты друзей-прихлебателей. Только где-то вдалеке доносился приглушенный смех. Артур Станиславович на цыпочках, как мальчишка, двинулся на звук, в сторону зимнего сада.
И замер в арочном проеме, будто врезавшись в невидимое стекло.
В центре залитой солнцем оранжереи, на расстеленном на траве пледе, сидел его семилетний сын Миша. Он хохотал, закинув голову, а его смех был тем самым, чистым, настоящим, который Артур слышал лишь пару раз в жизни. И горничная Аня, недавно нанятая, строгая и всегда собранная девушка, делала ему из длинных стеблей травы смешных кукол-мартиничек. Ее пальцы, обычно ловко вытиравшие пыль с хрусталя, теперь неумело, но старательно скручивали травинки, а на лице играла такая теплая, материнская улыбка, что у Артура похолодело внутри.
Он всегда видел сына за огромным обеденным столом, молча ковыряющим вилкой еду, или в окружении дорогих, говорящих на разных языках гувернанток, которые учили его этикету и математике. Он покупал ему машинки масштаба 1:18, последние игровые приставки, устраивал грандиозные дни рождения, но никогда не видел его таким… живым. Таким счастливым.
Аня что-то шепнула мальчику на ухо, и он кивнул, а потом обнял ее за шею и доверчиво прижался щекой к ее плечу. И в этом простом жесте было столько естественной нежности, которой так не хватало в этом холодном, идеальном доме.
Артур Станиславович, миллионер, человек, привыкший командовать и покупать все, что угодно, почувствовал острое, жгучее чувство стыда. Стыда за то, что чужой человек за копейки дал его сыну то, что он, отец, не смог дать за все свои миллионы. За то, что он стоял здесь, как вор, подглядывая за чужим счастьем, в котором ему не было места.
Он не произнес ни звука. Медленно, стараясь не скрипеть подошвами по паркету, он отступил. Он вышел из дома, сел в машину и просидел так минут десять, глядя на слепящие солнцем окна своего идеального особняка.
Потом он завел двигатель и уехал в город. Он не знал, что будет делать дальше. Но он знал, что теперь его жизнь уже не будет прежней. Потому что он увидел, чего на самом деле стоит его богатство. И это зрелище оказалось страшнее любого провала на бирже
Артур не вернулся в дом. Он уехал в свой офис в центре города, который в выходной день был пуст и безмолвен. Стеклянные стены небоскреба открывали панораму на весь город, его империю, выстроенную годами труда. Но сегодня он смотрел на нее и не видел ничего, кроме пустоты.
Перед ним стояли две фотографии в серебряных рамках: официальный портрет с женой и сыном в дорогих костюмах и другое, случайное фото, где Миша смеялся, катаясь на карусели. Он не мог вспомнить, когда оно было сделано.
Вечером он вернулся домой, как обычно, предупредив водителя. Дом встретил его привычной тишиной. Жена, Вероника, вышла в прихожую в новом дизайнерском платье. —Артур, я не ожидала! Как сделкa? — Она подставила щеку для поцелуя. —Завершена, — коротко бросил он, проходя в гостиную. — Где Миша? —Уже спит. Гувернантка занималась с ним английским после обеда.
Артур медленно поднялся по лестнице в комнату сына. Няня-англичанка, мисс Элизабет, сидела в кресле и читала книгу. Она вскочила при его появлении. —Всё в порядке, можете отдохнуть, — кивнул он. Она ушла,и он остался один в комнате, освещенной лишь ночником в форме корабля. Миша спал, сжимая в руке не новейшего робота, а ту самую неказистую куклу из травы, которая уже начала вять. Артур аккуратно сел на край кровати. Мальчик вздохнул во сне и пробормотал: —Аня, мы завтра доделаем лошадку?...
Этот тихий, доверчивый вопрос перевернул в нем всё. Он вышел из комнаты, его шаги эхом отдавались в пустынных коридорах. Он нашел горничную в буфетной, где она расставляла фарфор. Увидев хозяина, она выпрямилась, и ее лицо снова стало привычно-сдержанным и непроницаемым. —Аня, мне нужно с вами поговорить. Пройдемте в кабинет.
Она молливо последовала за ним, готовая к увольнению. Артур прошел behind массивный дубовый стол, но не сел. Он обернулся к ней. —Сегодня днем я был дома, — тихо начал он. — Я видел вас с моим сыном.
Аня побледнела и опустила глаза. —Простите, Артур Станиславович. Я больше не буду. Он... он подошел ко мне, когда я поливала цветы, выглядел таким грустным и одиноким. Я просто хотела его развлечь. Это моя вина.
— Ваша вина? — Артур посмотрел в окно, на огни города. — Нет. Виноват я. Виноват, что мой сын вынужден искать человеческого тепла у сотрудницы, потому что не находит его у собственного отца.
Он повернулся к ней. Его голос был твердым, но без привычной повелительности. —Вы не будете уволены. С завтрашнего дня ваши обязанности меняются. Вы будете присматривать за Мишей. Гулять с ним, играть, читать. Ваша зарплата будет удвоена.
Аня смотрела на него с широко открытыми глазами, не веря тому, что слышит. —Но... гувернантки, преподаватели... —Я разберусь. Главное, чтобы он был счастлив. Чтобы он смеялся так, как смеялся сегодня. Вы согласны?
В ее глазах вместо страха появились понимание и легкая грусть. —Конечно, Артур Станиславович.
Он кивнул и впервые за долгие годы почувствовал, что принял самое правильное решение в своей жизни. Не сделку на миллионы, а решение, которое стоило куда дороже.
На следующее утро Артур не поехал в офис. Он вошел в столовую, где Миша скучно ковырял ложкой в тарелке под бдительным взором мисс Элизабет. —Сын, — сказал Артур, и мальчик удивленно поднял на него глаза. — Поехали сегодня в зоопарк. Только мы с тобой.
И впервые за долгое время он увидел, как в глазах его ребенка вспыхнул не просто интерес, а настоящая, ничем не сдерживаемая радость. Та самая, что стоила больше всего богатств мира.
Прошло несколько месяцев. Жизнь на вилле изменилась почти незаметно для постороннего глаза, но для Артура и Миши эти перемены были огромны.
Артур Станиславович стал проводить дома больше времени. Он не просто присутствовал, а участвовал. Они с сыном вместе собирали сложный конструктор, пускали кораблики в пруду, а по вечерам Артур читал ему книги, стараясь копировать те выразительные интонации, которые так мастерски использовала Аня. Она осталась в доме, но теперь ее роль была официальной и уважаемой — друг и наставник Миши.
Вероника сначала скептически наблюдала за этой «сентиментальностью», но, видя, как посветлел ее муж и как расцвел сын, постепенно и сама стала чаще откладывать светские дела ради семейных ужинов.
Однажды летним вечером они втроем сидели на террасе. Миша, загорелый и повзрослевший, что-то увлеченно рассказывал о новой модели самолета, которую они мастерили с отцом. Артур слушал его, не перебивая, и смотрел не на часы, а в его горящие глаза.
Он поймал на себе взгляд жены. Она улыбнулась ему тихой, понимающей улыбкой, которой не было очень давно. В этом взгляде не было упрека за пропущенную важную выставку или некупленное колье. Была благодарность.
Артур обнял сына за плечи и посмотрел на свой дом — не на бездушную крепость из мрамора и стекла, а на место, где пахло ужином, звучал смех и жила его семья.
Миллионы могли купить комфорт, роскошь, услуги лучших специалистов. Но настоящее богатство оказалось в другом. Оно было в trust в глазах ребенка, в тепле руки жены и в тихом вечере, который не хотелось никуда менять. Он нашел его не в сделках, а просто вернувшись домой. И на этот раз — навсегда.