— Ну и где твои вещи? — мать Кирилла, Алла Николаевна, поправила очки на переносице и окинула сына оценивающим взглядом.
— Какие ещё вещи? — Егор потоптался на пороге, не решаясь войти в квартиру. — Я проездом. На пару дней.
— Проездом он, — хмыкнула Алла Николаевна. — А тётя Люба говорит, что ты из Москвы совсем уехал. Комнату сдал и документы с работы забрал.
В прихожей повисла тяжелая тишина. Егор переминался с ноги на ногу, ероша и без того растрепанные волосы.
— Да заходи уже, — вздохнула мать. — Что на пороге топчешься? Разувайся, проходи. Отец скоро придёт.
Квартира встретила его знакомым запахом — смесью маминых духов «Красная Москва» и отцовского одеколона. В коридоре стояли те же обои, тот же коврик у порога. Время здесь словно остановилось — всё как десять лет назад, когда он уехал покорять столицу.
— Кстати, — Алла Николаевна поджала губы, — тут Кирилл звонил. Сказал, что приедет на выходных.
Егор замер.
— Кирилл? — переспросил он. — А зачем?
— А тебе не всё равно? — мать фыркнула. — Ты вон, семь лет носа не казал, а он хоть раз в год, да приезжает. Бабушку проведывает.
Егор промолчал. Он прошёл в комнату, которая когда-то была его, а теперь превратилась в склад ненужных вещей. Старый письменный стол, на котором пылились стопки журналов. Шкаф с пожелтевшими от времени учебниками. И фотография — он и Кирилл, десятилетние пацаны с одинаковыми вихрами на макушке, обнимают за плечи сухонькую старушку.
Бабушка Вера.
Бабушка Вера жила в старой двушке в центре Нижнего Новгорода. Когда-то в этой квартире размещалась вся их семья — бабушка, её дочь Алла с мужем и сыном Егором. А потом, когда родители Егора получили свою квартиру в новостройке на окраине, к бабушке подселили ещё одну семью — дальних родственников из Сызрани. Так в жизни Егора появился Кирилл — двоюродный племянник бабушкиной сестры или что-то в этом роде. Никто толком не помнил, кем они друг другу приходились по родственной линии, но взрослые решили, что двоюродные братья. Так проще.
Каждое лето родители отправляли Егора к бабушке. И каждое лето там уже был Кирилл — смуглый, юркий, с вечно исцарапанными коленками. У них была разница в полгода, но Кирилл всегда казался старше — смелее, решительнее, громче.
— Ты чего такой дохлый? — спрашивал он, когда Егор отказывался прыгать с гаража. — Маменькин сынок, что ли?
И Егор, стиснув зубы, прыгал. И разбивал коленки. И заодно — родительские ожидания, что он вырастет «приличным мальчиком».
Бабушка не ругалась. Смотрела строго, промывала ссадины перекисью и говорила:
— Шалопаи. Оба два.
В её глазах не было разницы между ними. Она любила их одинаково — безусловно и без деления на своих и чужих.
Звонок в дверь выдернул Егора из воспоминаний. Он услышал, как мать пошла открывать, как ахнула радостно:
— Кирюша! А мы тебя только в субботу ждали!
— А я пораньше вырвался, — голос Кирилла звучал увереннее, солиднее, чем в их последнюю встречу. — Решил бабулю проведать. Врачи говорят, ей становится хуже.
— Да, совсем сдала в последнее время, — вздохнула Алла Николаевна. — Маразм крепчает. Всё о своей квартире печётся, документы какие-то прячет.
— А что с документами? — в голосе Кирилла промелькнула настороженность.
— Да кто ж её разберёт. То завещание пишет, то отменяет. То Егору всё оставляет, то тебе, то вообще какому-то фонду защиты животных.
Егор вышел в коридор. Кирилл стоял, опираясь о дверной косяк — высокий, широкоплечий, в дорогом пальто. Годы сгладили его мальчишескую угловатость, но в глазах остался тот же прищур — оценивающий, настороженный.
— Егор, — Кирилл кивнул, не протягивая руки. — Какими судьбами?
— Теми же, что и ты, — Егор выдержал его взгляд. — Бабушку проведать.
— Ты к бабушке семь лет не приезжал, а как квартирой запахло — тут как тут? — не выдержал Кирилл.
Воздух между ними сгустился. Алла Николаевна переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит.
— Мальчики, вы что? — нервно улыбнулась она. — Кирюш, проходи, чаю попьём. А потом вместе к бабушке съездим. Я как раз пирожки...
— Не надо пирожков, тётя Алла, — оборвал её Кирилл. — Я на машине. Могу подбросить вас к больнице, если хотите.
Больничный коридор пах хлоркой и старостью. Егор шёл за матерью и Кириллом, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Последний раз он видел бабушку три года назад — она приезжала к нему в Москву, вручила банку солёных огурцов и пакет с носками. Тогда она ещё держалась молодцом — спина прямая, взгляд ясный. Правда, адрес свой записывала на бумажке, боясь забыть.
— Совсем плоха, — шепнула мать, когда они остановились у палаты. — Врачи говорят, долго не протянет. Сердце. Никого не узнаёт. Только про квартиру свою всё бормочет, про документы какие-то.
Кирилл поморщился.
— И давно она так?
— Месяца два. Всё хуже и хуже. Егор, ты первый зайди. Может, тебя вспомнит.
Бабушка лежала, уставившись в потолок. Маленькая, высохшая, с реденькими седыми волосами. Только глаза остались прежними — голубые, ясные, как родниковая вода.
— Бабуль, — Егор осторожно присел на край кровати. — Это я, Егор.
Она повернула голову, всмотрелась в его лицо.
— Егорка, — её губы тронула слабая улыбка. — Приехал всё-таки.
— Приехал, бабуль.
— А Кирюша где? — она попыталась приподняться на подушке. — Он обещал приехать.
— И Кирилл здесь, бабуль. Сейчас зайдёт.
Она вдруг схватила его за руку — пальцы оказались сухими и горячими.
— Документы, — прошептала она. — Достань из-под матраса. Спрячь. Никому не показывай.
— Какие документы, бабуль?
Но она уже не слушала — откинулась на подушку, закрыла глаза.
— Устала, — пробормотала еле слышно. — Потом поговорим.
Егор осторожно высвободил руку и вышел в коридор. Кирилл стоял у окна, барабаня пальцами по подоконнику.
— Ну? — спросил он.
— Узнала. Тебя спрашивала.
Кирилл кивнул и вошёл в палату. Егор остался в коридоре, прислонившись к стене. В голове крутились бабушкины слова о документах. Что она имела в виду?
Вечером, когда они вернулись домой, Алла Николаевна засуетилась на кухне — начала разогревать ужин, гремя кастрюлями. Кирилл устроился в гостиной перед телевизором, а Егор вышел на балкон покурить.
Город раскинулся под ним — огни многоэтажек, гудки машин, тёмная лента реки вдалеке. Нижний Новгород. Место, откуда он так стремился уехать.
Дверь на балкон приоткрылась. Кирилл вышел, прикрыв за собой дверь, достал пачку сигарет.
— Угостишь?
Егор протянул зажигалку. Они курили молча, глядя на ночной город.
— Чего вернулся? — наконец спросил Кирилл. — В Москве не срослось?
Егор затянулся.
— Не твоё дело.
— Моё, если ты вернулся из-за бабушкиной квартиры, — Кирилл стряхнул пепел. — Я слышал, что ты работу потерял. И что из съёмной тебя выселили.
— От кого слышал? — Егор прищурился.
— Мир тесен, — Кирилл пожал плечами. — Люди разговаривают.
— И что с того? Думаешь, я приехал, чтобы отхватить кусок наследства?
— А разве нет? — Кирилл смотрел в упор. — Семь лет носа не показывал, а теперь вдруг прискакал. Как раз когда бабушка при смерти.
Егор почувствовал, как внутри закипает злость.
— А ты, значит, бескорыстно каждый год наведывался? Из большой любви?
— По крайней мере, я был рядом, — отрезал Кирилл. — А не присылал открытки из Москвы раз в год.
— Да кто ты вообще такой? — Егор повысил голос. — Какой-то левый родственник с десятой водой на киселе!
Кирилл схватил его за грудки, прижимая к перилам балкона.
— Повтори, что ты сказал?
— Мальчики! — дверь распахнулась, и на балкон выглянула Алла Николаевна. — Ужин готов! Что вы тут делаете?
Кирилл медленно разжал пальцы.
— Разговариваем, тётя Алла, — голос его звучал спокойно, но глаза метали молнии. — Уже идём.
Ночью Егор не мог заснуть. Он ворочался на узкой кушетке в гостиной — Кирилла уложили в его бывшей комнате, расчистив место среди хлама. В голове крутились обрывки мыслей — бабушкины слова о документах, злой взгляд Кирилла, упрёки матери.
Семь лет. Неужели правда прошло семь лет с его последнего визита?
Он приподнялся на локтях, прислушиваясь к тишине квартиры. Часы в коридоре показывали половину второго. Родители уже давно спали. А вот из-под двери бывшей его комнаты пробивалась полоска света.
Егор осторожно встал и подошёл к двери. Изнутри доносился приглушённый голос Кирилла:
— Да, я знаю... Нет, ещё не говорил с ней... Какая разница, что там в завещании? Главное, что квартира будет моя... Нет, не волнуйся, я всё улажу...
Егор отшатнулся от двери. Значит, он был прав. Кирилл приехал не просто так. Он тоже охотится за бабушкиной квартирой.
Мысли лихорадочно заметались. Что делать? Предупредить бабушку? Но она в таком состоянии... А если Кирилл уже успел что-то подписать у неё? Или подделать?
Он вернулся на кушетку, уставившись в потолок. Надо завтра же поехать в больницу. Одному, без Кирилла. И найти эти документы, о которых говорила бабушка.
Утром Егор проснулся от звука хлопнувшей входной двери. Он вскочил, протирая глаза. На кухне гремела посудой Алла Николаевна.
— Кто ушёл? — спросил он, заглядывая на кухню.
— Кирилл, — мать поставила перед ним чашку с кофе. — Сказал, что дела какие-то срочные. К обеду вернётся.
Егор быстро оделся. Идеальный шанс съездить к бабушке одному.
— Я тоже поеду, — сказал он, глотая кофе. — В больницу. Бабушку проведать.
Мать посмотрела на него с удивлением.
— Вот это новости. А я думала, ты опять за компьютер сядешь, как в прошлый приезд.
— Я изменился, мам, — Егор натянул куртку. — Повзрослел.
В больнице было тихо. Егор прошёл по коридору, кивнул медсестре и проскользнул в бабушкину палату.
Бабушка спала. Он осторожно присел на стул рядом с кроватью, разглядывая её лицо — морщинистое, с запавшими щеками. Сколько ей сейчас? Восемьдесят три? Восемьдесят четыре? Когда-то она казалась ему неутомимой — варила варенье, полола грядки, кормила соседских кошек. А теперь лежала, беспомощная, как ребёнок.
— Бабуль, — он осторожно коснулся её руки. — Бабуль, это я, Егор.
Она открыла глаза, моргнула несколько раз, фокусируя взгляд.
— Егорушка, — пробормотала она. — Ты всё-таки приехал.
— Приехал, бабуль.
— А Кирюша где?
— Кирилл по делам уехал. Я один.
Она вдруг заволновалась, приподнялась на постели.
— Один? Хорошо. Слушай меня внимательно, Егорушка. Под матрасом, с правой стороны. Там конверт. Достань.
Егор осмотрелся — в палате никого, кроме них. Он осторожно приподнял матрас с правой стороны. Действительно, там лежал конверт — плотный, жёлтый, с печатью нотариальной конторы.
— Этот?
— Да, — бабушка протянула дрожащую руку. — Дай его сюда.
Она открыла конверт трясущимися пальцами, достала сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот, — она протянула бумагу Егору. — Это завещание. Последнее. Я всё переписала на тебя. Квартиру, сбережения, всё. Только никому не говори. Особенно Кириллу.
Егор развернул лист. Это действительно было завещание, датированное прошлым месяцем. Согласно ему, бабушка оставляла всю свою собственность — двухкомнатную квартиру в центре города и сбережения — своему внуку, Егору Павловичу Лебедеву.
— Бабуль, но почему? — Егор растерянно смотрел на документ. — Я думал... Кирилл всегда был рядом. Он заслужил...
— Заслужил? — бабушка вдруг выпрямилась, в глазах блеснула прежняя твёрдость. — Он приезжал раз в год. На два дня. Проверить, не померла ли я ещё. А потом я случайно услышала его разговор по телефону. Он продать хочет квартиру. Сразу, как получит. А там мы с твоим дедом пятьдесят лет прожили. Там вы с Кириллом выросли.
Егор сглотнул ком в горле.
— Бабуль, я тоже не образец внука. Семь лет не приезжал...
— Ты звонил, — она сжала его руку. — Каждую неделю звонил. И не врал мне, как Кирилл. Не говорил, что любит меня, а сам ждал, когда я умру.
В её глазах стояли слёзы. Егор почувствовал, как что-то обрывается внутри.
— Спрячь завещание, — прошептала бабушка. — И никому не показывай, пока я... пока меня не станет. Обещаешь?
— Обещаю, бабуль.
Егор вышел из больницы, сжимая в кармане конверт с завещанием. В голове царил хаос. Что делать с этим документом? Как смотреть в глаза Кириллу?
Телефон в кармане завибрировал. Он достал его — сообщение от матери: «Кирилл вернулся. Сказал, что поедет к бабушке. Ты где?»
Егор выругался. Если Кирилл приедет и увидит, что конверта под матрасом нет...
Он быстро набрал текст: «Уже еду домой. Буду через полчаса.»
Дома Кирилл мерил шагами кухню. Увидев Егора, он остановился.
— Ты где был?
— В больнице, — Егор повесил куртку. — У бабушки.
— И как она?
— Нормально. Узнала меня.
Кирилл кивнул, не сводя с него глаз.
— Поговорили?
— Да, немного.
— О чём?
Егор пожал плечами.
— О жизни. О Москве. О том, как я рос у неё на даче.
Кирилл хмыкнул.
— И всё?
— А что ещё?
— Не знаю, — Кирилл отвернулся к окну. — Мне казалось, она хотела тебе что-то передать.
У Егора внутри всё похолодело. Откуда Кирилл знает?
— Например?
— Ну, может, какие-то документы, — Кирилл говорил нарочито небрежно. — Она в последнее время всё о бумагах каких-то бормочет. О завещании.
— Нет, — Егор покачал головой. — Ничего она мне не передавала.
Взгляд Кирилла стал жёстким.
— Не ври мне, Егор. Я утром заезжал к ней. Она сказала, что отдала тебе конверт.
Сердце Егора пропустило удар. Он понял, что попался.
— Какой ещё конверт?
— С завещанием, — Кирилл шагнул к нему. — Где оно?
— Не знаю, о чём ты.
Кирилл схватил его за грудки.
— Не играй со мной! Я семь лет ждал. Семь лет ездил к этой старухе, слушал её бредни, привозил ей лекарства, помогал по хозяйству. А ты явился на всё готовенькое? Так не пойдёт!
Егор оттолкнул его.
— А я думал, ты из большой любви к бабушке ездил! Оказывается, просто ждал, когда она копыта отбросит, чтобы квартиру забрать?
— А ты чем лучше? — прошипел Кирилл. — Семь лет носа не казал, а как запахло жареным — примчался. Думаешь, я не знаю, что тебя из Москвы выперли? Что ты на мели?
Егор сжал кулаки.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Я знаю, что квартира должна быть моей, — Кирилл сверлил его взглядом. — Я её заслужил.
— Бабушка так не считает.
— Бабушка не в своём уме! — Кирилл повысил голос. — Она путает дни недели и не помнит, как зовут медсестру! Её завещание легко оспорить!
— Только попробуй, — процедил Егор. — Я тебе устрою такую войну, что мало не покажется.
Они стояли нос к носу, тяжело дыша. В воздухе висело напряжение, готовое взорваться.
— Мальчики! — в кухню вошла Алла Николаевна. — Что за крики? Что случилось?
— Ничего, мам, — Егор отступил. — Просто разговариваем.
— Очень громко разговариваете, — мать покачала головой. — Кирюш, ты к бабушке собирался?
— Уже съездил, — Кирилл не сводил глаз с Егора. — Как раз Егору рассказывал, что она совсем плоха. Врачи говорят, счёт идёт на дни.
Вечером Егор сидел на кухне, когда зазвонил телефон. Мать подняла трубку, и её лицо изменилось.
— Что? Когда? — она побледнела. — Да, конечно. Сейчас приедем.
Она повесила трубку и повернулась к Егору.
— Бабушке хуже. Врачи говорят, критическое состояние. Надо ехать.
В комнату вошёл Кирилл.
— Что случилось?
— Бабушке плохо, — мать схватила сумку. — Едем в больницу.
В больничном коридоре было тихо и пусто. Только медсестра за стойкой перебирала какие-то бумаги. Увидев их, она покачала головой.
— Вы родственники Веры Ивановны?
— Да, — мать шагнула вперёд. — Я её дочь. Как она?
Медсестра опустила глаза.
— Врач сейчас подойдёт. Подождите, пожалуйста.
Они сидели на пластиковых стульях в коридоре — Егор, Кирилл и Алла Николаевна. Молчали. Кирилл барабанил пальцами по колену, а мать беззвучно шевелила губами, то ли молясь, то ли просто повторяя какие-то слова.
Наконец дверь в конце коридора открылась, и вышел врач — усталый мужчина средних лет.
— Родственники Лебедевой?
— Да, — мать вскочила. — Как она?
Врач покачал головой.
— Мне очень жаль. Мы сделали всё, что могли, но... Обширный инфаркт. Она скончалась полчаса назад.
Мать охнула и опустилась на стул. Егор почувствовал, как внутри всё оцепенело. Бабушки больше нет. Той, что варила ему малиновое варенье. Той, что штопала разорванные штаны после драки с соседским мальчишкой. Той, что никогда не делила их с Кириллом на своих и чужих.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Кириллом. Тот смотрел на него — не с вызовом, не со злостью. С какой-то странной пустотой в глазах.
Поминки прошли тихо, почти безмолвно. Соседи, дальние родственники, несколько бабушкиных подруг. Кирилл сидел в углу, не притрагиваясь к еде. Егор заметил, что он постарел за эти три дня — залегли тени под глазами, резче обозначились морщины на лбу.
Когда все разошлись, Егор вышел на балкон. Закурил. Через минуту дверь скрипнула — Кирилл вышел и встал рядом.
— Дай сигарету.
Егор молча протянул пачку. Они курили, глядя на вечерний город.
— Что будешь делать с квартирой? — наконец спросил Кирилл.
Егор пожал плечами.
— Не знаю.
— Продашь?
— Нет, — Егор покачал головой. — Не продам.
Кирилл затянулся.
— Почему?
— Бабушка не хотела, чтобы её продавали.
Кирилл хмыкнул.
— И с каких пор тебя волнует, чего хотела бабушка?
Егор повернулся к нему.
— Всегда волновало. Просто я не показывал.
— Как и многое другое, — Кирилл стряхнул пепел. — Знаешь, я ведь правда думал, что ты вернулся только из-за квартиры.
Егор молчал, глядя на огни города. Внизу проезжали машины, люди спешили по своим делам. Жизнь продолжалась.
— Я вернулся не из-за квартиры, — наконец сказал он. — Я потерял работу ещё полгода назад. Мог приехать тогда. Но думал, что справлюсь. Что снова найду что-то в Москве.
— И что случилось?
— Не срослось, — Егор затянулся. — Знаешь, как в Москве: сегодня ты на коне, а завтра — никто. Фирма обанкротилась, меня сократили. Ни денег, ни связей. Перебивался фрилансом, пока не кончились заказы. Потом комнату пришлось освободить — хозяйка нашла жильцов, готовых платить больше.
— И ты решил вернуться к мамочке под крыло? — в голосе Кирилла не было насмешки, только усталость.
— Не к мамочке. К бабушке, — Егор затушил сигарету. — Хотел попроситься пожить у неё, пока не встану на ноги. Она бы не отказала.
Кирилл хмыкнул.
— Конечно, не отказала бы. Она же тебя всегда больше любила.
— Неправда, — Егор покачал головой. — Она нас одинаково любила. Просто по-разному показывала.
Они замолчали. С кухни доносились голоса родителей Егора — приглушённые, усталые.
— Знаешь, — вдруг сказал Кирилл, — я ведь тоже не из-за квартиры приезжал. По крайней мере, сначала.
Егор вопросительно посмотрел на него.
— Бабушка была единственным человеком, кто принял меня таким, какой я есть, — Кирилл смотрел куда-то мимо Егора. — Мои родители... Ты же помнишь, какие они. Отец пил, мать вечно пропадала на работе. А потом я и вовсе остался один. Бабушка была... как островок. Тихая гавань.
— Почему ты мне никогда не говорил?
— А зачем? — Кирилл пожал плечами. — Ты всегда был для меня конкурентом. Тем, с кем приходилось бороться за её внимание.
— Бред какой-то, — Егор покачал головой. — Нам было по десять лет.
— Детские обиды самые глубокие, — Кирилл горько усмехнулся. — Я всегда думал, что она любит тебя больше. Ты же настоящий внук. А я так... приблудный родственник.
Егор молчал, не зная, что ответить. Все эти годы он и не подозревал, что Кирилл чувствовал что-то подобное.
— А потом, когда мы выросли, и ты уехал в Москву, я... — Кирилл запнулся, — я решил, что теперь моя очередь быть любимым внуком. Тем, на кого она может положиться. Я приезжал каждые выходные. Чинил кран, полки вешал, за продуктами ходил.
— И ждал, когда она оставит тебе квартиру? — не удержался Егор.
Кирилл посмотрел на него — долгим, тяжёлым взглядом.
— Поначалу нет. Но потом... Чем хуже ей становилось, тем чаще я думал об этом. Не то чтобы я желал ей смерти, — он поспешно поправился. — Просто... Видел, как она угасает. И понимал, что скоро её не станет. И да, стал думать о квартире. Начал строить планы.
— Какие планы?
— Разные, — Кирилл отвернулся. — Я ведь тоже не в шоколаде живу. Думал продать, вложить в бизнес. А потом... Не знаю. Может, дом бы купил под Нижним. Бабушка всегда хотела, чтобы у меня был свой дом.
— Но сама мысль о продаже квартиры её убивала, — тихо сказал Егор.
— Я знаю, — Кирилл сжал перила балкона. — Поэтому и не говорил ей. Но она как-то услышала мой разговор по телефону. Я обсуждал с риелтором примерную стоимость... И она всё поняла.
— И решила переписать завещание на меня, — закончил Егор.
— Значит, всё-таки есть завещание?
— Есть, — Егор достал из кармана потёртый конверт. — Вот оно.
Кирилл смотрел на конверт, не делая попытки взять его.
— И там...
— Всё на меня, — Егор повертел конверт в руках. — Квартира, сбережения. Всё.
Кирилл кивнул, словно ожидал этого.
— Поздравляю.
— Не с чем поздравлять, — Егор сунул конверт обратно в карман. — Я не хотел этого. Не так.
— А как ты хотел? — в голосе Кирилла прорезалась горечь. — Чтобы мы полюбовно поделили? Ты же знаешь, что так не бывает. Когда дело касается наследства, даже самые близкие люди становятся врагами.
— Мы и так не были близкими, — Егор усмехнулся. — Вечно на ножах.
— И всё из-за чего? — Кирилл покачал головой. — Из-за глупой детской ревности. Из-за того, что каждый считал, что другому достаётся больше любви.
Они замолчали. Ветер усилился, принося запах надвигающегося дождя.
— Что теперь будешь делать? — спросил Кирилл. — Останешься в Нижнем?
— Не знаю, — Егор пожал плечами. — Наверное, поживу пока у родителей. Буду искать работу. А ты?
— А я уеду, — Кирилл выпрямился. — Здесь меня ничего не держит. Бабушки больше нет, а в квартире, где я ей помогал, теперь будешь жить ты.
В его голосе снова появилась горечь. Егор вдруг понял, что несмотря на все разговоры о бизнесе и продаже, Кирилл тоже привязан к этой квартире. Там прошло его детство. Там жила бабушка. Там был его дом.
— Знаешь, — медленно сказал Егор, — а ведь бабушка не зря оставила квартиру мне.
— Что ты имеешь в виду? — Кирилл нахмурился.
— Она знала, что ты хочешь её продать. А я — нет.
— И что?
— Я не буду в ней жить, — Егор смотрел Кириллу в глаза. — Это твой дом. Всегда был. Я оформлю на тебя дарственную.
Кирилл смотрел на него с недоверием.
— Ты шутишь?
— Нет, — Егор покачал головой. — Я серьёзно. С одним условием: ты не будешь её продавать. Никогда.
Кирилл молчал, переваривая услышанное.
— Почему? — наконец спросил он. — Почему ты это делаешь?
Егор задумался. Почему? Из-за чувства вины перед бабушкой? Из желания сделать что-то правильное хотя бы раз в жизни? Или просто потому, что так будет честно?
— Потому что ты заслужил, — просто сказал он. — Ты был рядом, когда меня не было. И я знаю, что ты любил её. По-настоящему.
Кирилл смотрел на него долгим взглядом. Потом медленно протянул руку.
— Спасибо.
Егор пожал его руку. Впервые за много лет они смотрели друг другу в глаза без вызова, без соперничества.
— Значит, не будешь продавать? — Егор не отпускал его руку.
— Не буду, — Кирилл кивнул. — Обещаю.
Дверь на балкон приоткрылась, и выглянула Алла Николаевна.
— Мальчики, идите в дом. Дождь начинается.
Они вошли в квартиру — плечом к плечу, как в детстве, когда возвращались с речки после долгого дня, проведённого на солнце. Только теперь они были взрослыми мужчинами, несущими груз прошлого и неопределённость будущего.
Но что-то изменилось между ними. Что-то, чему бабушка, наверное, была бы рада.
Через неделю Егор стоял на пороге бабушкиной квартиры. Кирилл открыл дверь, пропуская его внутрь.
— Проходи. Чай будешь?
Квартира пахла свежей краской и почему-то яблоками — совсем как в детстве, когда бабушка пекла пироги.
— Ремонт затеял? — Егор огляделся.
— Понемногу, — Кирилл пожал плечами. — Обои в коридоре поменял. Сантехнику починил. Хочу сделать всё, как бабушка любила. Уютно, но не старомодно.
Они прошли на кухню. Кирилл поставил чайник, достал чашки — те самые, с васильками, из которых они пили чай в детстве.
— Как устроился? — спросил он. — Нашёл работу?
— Нашёл, — Егор кивнул. — В IT-компании. Удалёнка. Буду жить у родителей, пока не встану на ноги.
— Это хорошо, — Кирилл разлил чай. — А я вот думаю...
Он замялся, подбирая слова.
— Квартира большая. Две комнаты. Мне одному много. Может... может, поживёшь тут, пока не найдёшь своё жильё? Всё-таки, технически, это твоя квартира.
Егор усмехнулся.
— Я же подарил её тебе.
— Дарственную мы ещё не оформили, — Кирилл пожал плечами. — Так что формально она всё ещё твоя.
— И ты предлагаешь мне пожить с тобой? После всего, что было?
— А почему нет? — Кирилл поднял на него глаза. — Мы же как братья. Были когда-то.
Егор задумался. Жить с Кириллом? С человеком, которого он считал своим соперником? С которым они чуть не подрались из-за наследства?
— Бабушка бы этого хотела, — тихо сказал Кирилл, словно прочитав его мысли. — Чтобы мы снова были семьёй.
Егор смотрел в окно, за которым виднелась та самая яблоня, что росла здесь ещё с их детства. Сколько раз они забирались на неё, рискуя сломать шею. Сколько раз бабушка ругала их, а потом кормила яблочным пирогом.
— Ладно, — он кивнул. — Но только временно. Пока не найду свою квартиру.
— Конечно, — Кирилл улыбнулся. — Только временно.
Они сидели на кухне, пили чай из старых чашек и молчали. За окном накрапывал дождь, стучал по карнизу — точь-в-точь как тогда, в детстве, когда они прятались на этой самой кухне от грозы, а бабушка рассказывала им истории.
Может быть, всё и правда возвращается на круги своя, подумал Егор. Может быть, иногда нужно потерять что-то, чтобы понять его ценность. И может быть, бабушка знала это лучше них.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Кириллом. Тот смотрел на него — без вызова, без соперничества. Просто как человек, с которым их связывает общее прошлое. И, возможно, общее будущее.
— За бабушку, — Кирилл поднял чашку.
— За бабушку, — эхом отозвался Егор.
За окном продолжал идти дождь, смывая прошлые обиды и открывая дорогу новым начинаниям.
Прошло полтора года. Егор так и не съехал — сначала говорил, что это временно, потом перестал оправдываться. Жить с Кириллом оказалось на удивление просто. Они выработали негласные правила — не лезть друг другу в душу, не припоминать прошлые обиды, уважать личное пространство.
Кирилл окончательно занял бабушкину комнату, Егор — вторую, где когда-то жили их с Кириллом родители. Работали оба из дома — Егор программистом, Кирилл вёл какие-то бухгалтерские дела для нескольких фирм. Иногда готовили вместе, иногда по очереди. По субботам ходили на рынок — совсем как бабушка когда-то.
Постепенно в квартире начали появляться новые вещи — у Егора собралась небольшая коллекция виниловых пластинок, у Кирилла — старых плакатов советского кино. На кухне возникла кофемашина, в коридоре — велосипед Егора. Жизнь текла своим чередом.
В тот день Егор вернулся домой поздно — засиделся в офисе, сдавая проект. Открыл дверь своим ключом и услышал голоса на кухне. Кирилл с кем-то разговаривал.
— И что ты предлагаешь? — голос Кирилла звучал напряжённо. — Продать квартиру? После всего, что было?
— Почему нет? — ответил женский голос. — Она стоит хороших денег. Район центральный, две комнаты. Вы бы оба могли купить себе по однушке и ещё осталось бы.
Егор застыл в коридоре. Продать квартиру? После данного обещания?
— Я не могу, — твёрдо сказал Кирилл. — Я обещал Егору. И бабушке. Эта квартира — не просто жильё. Это... память.
— Память? — женщина фыркнула. — Кириллушка, мне казалось, ты практичный человек. Кому нужна эта память? Вам обоим под сорок, пора своими семьями обзаводиться, а не жить, как в общежитии.
— Мы нормально живём, — голос Кирилла стал жёстче. — И я не собираюсь ничего продавать. Точка.
Егор тихо прикрыл за собой дверь и нарочито громко снял куртку, давая понять, что пришёл.
— Привет! — крикнул он. — Я дома!
На кухне повисла тишина. Потом послышались шаги, и в коридор вышел Кирилл. За ним — женщина лет пятидесяти, крашеная блондинка с ярко-красной помадой.
— О, Егор, — Кирилл улыбнулся немного натянуто. — Знакомься, это Марина Витальевна. Риелтор.
— Очень приятно, — женщина протянула руку. — Я просто консультировала Кирилла по поводу рыночной стоимости квартиры. На всякий случай.
— На всякий случай? — Егор поднял бровь, пожимая её руку.
— Мало ли, — она пожала плечами. — Район хороший, цены растут. Всегда полезно знать, сколько стоит твоё имущество.
— Марина уже уходит, — Кирилл бросил на неё выразительный взгляд. — Правда?
— Да-да, — она засуетилась. — Уже поздно. Вот моя визитка, — она протянула Егору белый прямоугольник картона. — Если надумаете, звоните.
Когда за ней закрылась дверь, в прихожей повисла тишина.
— Ты собрался продавать квартиру? — спросил Егор, глядя Кириллу в глаза.
— Нет, — тот покачал головой. — Она сама пришла. Сказала, что занимается квартирами в нашем доме, предложила оценить. Я решил послушать, из любопытства.
— И сколько она стоит? — Егор прошёл на кухню, открыл холодильник.
— Прилично, — Кирилл сел за стол. — На две однушки хватит. Или на однушку и машину.
Егор достал пиво, открыл бутылку.
— И что ты думаешь?
Кирилл долго молчал, вертя в руках зажигалку.
— Я думаю, что дал слово. Тебе и бабушке. И я его сдержу.
Егор отхлебнул пива, разглядывая двоюродного брата. За полтора года совместной жизни они неплохо научились ладить. Иногда спорили — обычно по мелочам, вроде того, чья очередь выносить мусор или мыть посуду. Иногда вместе смотрели футбол. Иногда просто молчали — каждый в своей комнате, занятый своими делами.
Но что-то изменилось между ними. Что-то неуловимое, но важное. Исчезла та напряжённость, та настороженность, с которой они всегда относились друг к другу. Появилось что-то вроде... доверия?
— Знаешь, я тут думал, — медленно сказал Егор. — Может, стоит всё-таки оформить на тебя дарственную? Мы ведь так и не сделали этого.
Кирилл поднял на него глаза.
— Зачем? Нам и так нормально.
— Затем, что это правильно, — Егор пожал плечами. — Бабушка хотела, чтобы квартира осталась в семье. Не продавалась. А я хочу, чтобы она была твоей. Официально.
Кирилл задумался.
— А если я однажды всё-таки решу её продать? — тихо спросил он.
— Это будет твоё решение, — Егор отхлебнул пива. — Я доверяю тебе.
— Доверяешь? — Кирилл усмехнулся. — С каких пор?
Егор пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, с тех пор, как мы начали жить вместе и не убили друг друга.
Кирилл рассмеялся.
— Да уж, это достижение.
Они помолчали. За окном шелестел дождь — мелкий, осенний, пробирающий до костей. Точно такой же шёл в день бабушкиных похорон. И почему-то это казалось правильным — будто природа оплакивала её вместе с ними.
— Я тут кое-что нашёл, — Кирилл встал и вышел из кухни. Вернулся через минуту с потрёпанным фотоальбомом. — Смотри.
Он открыл альбом на середине. Пожелтевшая фотография: двое мальчишек на фоне яблони. Егор узнал себя — нескладного, с торчащими во все стороны вихрами. И Кирилла — смуглого, с ободранными коленками.
— Помнишь этот день? — спросил Кирилл. — Мы тогда залезли на яблоню и объелись недоспелыми яблоками. А потом у тебя болел живот, и бабушка поила тебя ромашковым чаем.
— А ты дразнил меня слабаком, — Егор улыбнулся. — И говорил, что тебе хоть бы хны.
— А на самом деле меня тоже тошнило, — признался Кирилл. — Просто я не показывал.
— Кто бы сомневался, — Егор хмыкнул. — Ты всегда строил из себя крутого.
— А ты всегда был маменькиным сынком, — беззлобно поддел Кирилл.
Они перелистывали страницы альбома — фотография за фотографией, воспоминание за воспоминанием. Бабушка с грядкой клубники. Они с Кириллом на речке. Семейный ужин — все за большим столом, и бабушка во главе, разливает чай.
— Знаешь, о чём я жалею? — вдруг сказал Кирилл. — Что мы с тобой упустили столько времени. Были как кошка с собакой. Всё делили что-то.
— Бабушкину любовь, — кивнул Егор. — А она нас обоих любила. Просто мы были слишком глупы, чтобы это понять.
— Да уж, — Кирилл закрыл альбом. — Повзрослеть пришлось через потерю.
Они снова замолчали. Егор допил пиво, поставил бутылку на стол.
— Так что, оформляем дарственную? — спросил он.
Кирилл задумался, потом медленно покачал головой.
— Нет. Пусть всё остаётся как есть. Это наша квартира. Общая.
— Общая? — Егор удивлённо посмотрел на него. — А как же...
— Какая разница, на кого она записана? — Кирилл пожал плечами. — Главное, что она наша. И бабушкина. И мы будем жить в ней, как она хотела — одной семьёй.
Егор почувствовал, как что-то сжимается в груди. Не боль, не горечь. Что-то другое. Что-то, похожее на... умиротворение?
— Договорились, — он протянул руку.
Кирилл крепко пожал её.
— Договорились.
За окном продолжал идти дождь. Но сквозь тучи пробивался тонкий луч закатного солнца, окрашивая кухню в тёплые, медовые тона. Совсем как в детстве, когда они с Кириллом сидели за этим же столом, уплетая бабушкины пирожки и слушая её истории.
Может быть, подумал Егор, бабушка и сейчас где-то рядом. Смотрит на них и улыбается, видя, что её внуки наконец-то нашли общий язык. Что в её доме снова живёт семья.
Может быть, она с самого начала на это и рассчитывала, оставляя завещание. Не разделить их окончательно, а наоборот — объединить. Заставить поговорить, высказать все обиды, все претензии. И наконец примириться.
Старая хитрая бабушка Вера. Она всегда знала их лучше, чем они сами.