Отцовские руки пахли деревом и табаком. Этим запахом было пропитано всё моё детство. Он поднимал меня этими руками на закорки, чтобы я могла потрогать листья на самом высоком дубе у нас во дворе. Этими руками он чинил мой велосипед, водил меня за руку в первый класс и смахнул с моей щеки первую предательскую слезинку, когда меня бросил первый парень.
Я была папиной дочкой. Все об этом знали. Мама даже шутила, ревнуя: «Вас не разольёшь водой». Мы понимали друг друга с полуслова. Его молчаливая, суровая любовь была моим главным жизненным фундаментом. Я знала — что бы ни случилось, папа будет на моей стороне. Всегда.
Пока не случилось это.
Всё пошло не так после его юбилея. Шестидесятилетия. Мы устроили большой праздник в саду. Я произнесла тост. Длинный, душевный, о том, какой он замечательный отец, как я ему благодарна за всё. Все умилялись, а он сидел с каменным лицом и смотул куда-то поверх голов. Я списала это на усталость.
Но после того вечера он стал отдаляться. Отвечал односложно на мои звонки, отменял наши воскресные завтраки, ссылаясь на дела. Я думала, он заболел или у него проблемы на работе. Я беспокоилась, приезжала без предупреждения с его любимыми пирогами. Он брал их молча, благодарил сухо и быстро прощался.
А потом грянул скандал. Из-за денег. Небольшая сумма, которую я заняла у него полгода назад на запуск своего маленького бизнеса — студии керамики. Я как раз привезла первый возврат. Положила конверт на стол в гостиной.
Он посмотрел на него, будто на что-то гадкое.
— Это что?
— Это часть долга, пап. Я же говорила, к концу месяца…
— Откуда деньги? — перебил он меня. Его голос был низким и опасным.
— Я… продала несколько своих работ. И провела два мастер-класса.
— Врёшь, — сказал он тихо. — Ты продолжаешь врать мне в лицо.
Я онемела. От неожиданности и от боли.
— Пап, о чём ты? Вот же отчёт о продажах, я могу показать…
— Хватит! — он крикнул так, что я вздрогнула. — Хватит уже этих сказок! Я всё знаю! Знаю, откуда у тебя на самом деле деньги!
Он встал, подошёл к своему старому секретеру, выдернул ящик и швырнул на стол передо мной пачку распечатанных смс. Моих смс. Подруге. Где я месяц назад, в момент отчаяния, жаловалась, что мой бывший, с которым я не общалась года три, предложил мне помощь. «Он прислал денег, — писала я подруге. — У меня истерика. Ненавижу быть должной ему, но иначе не справлюсь». Это была всего лишь эмоциональная вспышка, я тут же вернула ему всё до копейки.
‼️ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНО ПОСТАВИТЬ ЛАЙК, ПОДПИСАТЬСЯ И ВКЛЮЧИТЬ УВЕДОМЛЕНИЯ‼️
Я смотрела на эти листки, на его гневное, искажённое лицо, и не могла вымолвить ни слова.
— Я тебя растил, — его голос дрожал от ярости и чего-то ещё, от чего у меня похолодело внутри. — Я учил тебя честности, достоинству. А ты… ты берёшь деньги от того подонка, который тебя унижал? Ты ползаешь перед ним?
— Пап, нет! Я вернула! Я просто…
— Молчать! — он ударил кулаком по столу. Ваза с цветами подпрыгнула и упала на пол, разбившись вдребезги. — Я не могу больше это видеть! Не могу смотреть на тебя! Ты — не моя дочь.
Повисла тишина. Абсолютная, оглушительная. Словно мир замер в ожидании, что вот сейчас он рассмеётся и скажет: «Да что это я, старый дурак, несу?».
Но он не смеялся. Он тяжело дышал, смотря на меня взглядом, полным… ненависти. Мне показалось, что ненависти.
— Что? — прошептала я, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Ты слышала. Уходи. И не возвращайся. У меня нет дочери.
Это было сказано так просто, так буднично. Как будто он отказывался от старого дивана. Не от меня. Не от своих седых волос, в которые я вплетала одуванчики в детстве. Не от шрама на его руке, который он получил, защищая меня от соседской собаки.
Я не помню, как вышла. Как села в машину. Как доехала до дома. Я помню только запах разбитой вазы, мокрых цветов и его слова. Они врезались в мозг, как раскалённые гвозди. «Не моя дочь».
Прошло полгода. Он не отвечает на звонки. Не открывает дверь. Мама, которая пытается мирить нас, передаёт: «Он не передумал. Он говорит, ты предательница. Что ты осквернила всё, чему он тебя учил».
Я сижу в своей мастерской, леплю из глины вазу. Такая же, как та, что разбилась тогда. Мои пальцы помнят каждое его движение, каждую его улыбку, каждый урок, который он мне давал. «Главное — терпение, дочка. И любовь. Без любви ничего красивого не получится».
Я смотрю на свои руки. Его руки. У нас одинаковые формы ладоней, одинаковые родинки на запястьях. Я вся — его. Каждая клеточка моего тела кричит об этом. Но он отрёкся. От себя во мне.
Иногда мне кажется, что это сон. Кошмар. Вот-вот раздастся звонок, и он скажет своим спокойным, глубоким голосом: «Дочка, это я. Извини старика. Приезжайте с внуком в гости, я пирог испёк».
Но звонок не раздаётся. И самое страшное — это не его гнев. Гнев проходит. Самое страшное — это ледяная пустота, которая пришла ему на смену. Его полное, тотальное безразличие, которое мама читает в его глазах, когда произносит моё имя.
Он сказал, что я не его дочь. И убил не меня. Он убил того отца, который жил во мне. Того, кто учил меня кататься на велосипеде, целовал в макушку перед сном и чей смех был моим самым любимым звуком на свете.
Теперь у меня нет отца. Есть только призрак, который живёт в моём отражении в зеркале и шепчет на каждом шагу: «Чужая. Ты чужая». И этот призрак страшнее любого молчания. Потому что он — часть меня. И от себя мне не уйти.