Субботняя барахолка вокруг старого стадиона жила как обычно — шумела, торговаться умела, пахла жареными пирожками и пластиком от дешёвых чехлов. Ветер гонял пыльные пакеты по бетонным ступеням, кто-то в мегафон повторял «носки по три пары», внизу гремел магнитофон с хриплым шансоном. Я пришла за лампочками для дачи и штопальной иглой — хозяйственные мелочи всегда находят тебя на таких рынках, даже если ты их не ищешь.
У ограждения висели бумажки с телефонами. «Куплю радиодетали», «Отдам детскую кроватку», «Требуется помощница на кухню», и между ними — свежий листок, корявые буквы фломастером: «ОТДАМ ЩЕНКА СРОЧНО, ДОБРЫМ РУКАМ», ниже — номер, нарисованное сердечко и маленькая собачья морда с круглыми глазами, как у мультяшки.
— Вика! — позвал меня с лавки Гия, торговец хозяйственными мелочами. — Две лампы, как всегда? И игла есть, у меня всё есть.
— Три, — показала я тройку пальцев. — И игла потолще, если есть.
— Есть всё, — кивнул он. — А вы видели, что тут понаписали? Опять эти «срочно». В прошлый раз я звонил — говорят: «Переведите две тысячи, мы вам щенка подержим». Я им сказал, что у меня кошка. Они сказали: «Тогда переведите просто так, чтобы добро сделать». Я положил трубку и купил себе кофе.
Он протёр коробку с лампами рукавом, завернул в газету и сунул в пакет.
— У меня тут мальчишка крутился утром, — добавил он. — На ту бумажку глядел. Видел? Вон он, в синей куртке, возле палатки с хомячьими клетками. Смотрит телефон, ходит кругами.
Я обернулась. Парень лет пятнадцати, худой, уши торчат из-под капюшона, в руке — телефон, другой рукой он теребил рогожку клетки. Рядом продавщица — пухлая тётка с фиолетовыми волосами — показывала покупательнице колёсико: «Вам побольше, чтобы не скрипело». Парень был не здесь — взгляд мимо, губы прикусил.
Я подошла за иглой, вышла с пакетом и случайно задела его плечо.
— Прости, — сказала. — Смотришь на клетки?
— На объявление, — он кивнул на ограждение. — Щенка срочно. Я уже позвонил. Там… — он сжал телефон сильнее. — Там женщина сказала, что всё уже, типа очередь. Но если я переведу «за доставку», то она мне его оставит. А если нет, отдаст другим. У меня… — он замялся, — у меня на карте есть две тысячи. Почти. Я копил. Но мама не знает. Я думаю, если я щенка принесу, она… ну… обрадуется. У нас дома пусто как-то. Я в другом городе был с папой. Возвращаться шучу — смешно. Не смешно. Просто щенок — как будто живой.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Саша, — сказал он. — А вы кто?
— Вика. Я ветеринар. И я человек, который ходит по рынкам без денег, — усмехнулась я. — Покажешь переписку?
Саша протянул телефон. Там — чат с номером без аватарки: «Здравствуйте, я по объявлению». Ответ — сразу, даже слишком быстро: «Слава Богу, вы спасёте малыша! Срочно, очень срочно, иначе выброшу! Нужно оплатить доставку, 1990 рублей, и мы выезжаем, адрес какой?». Цепочка эмодзи — ладошки-иконки, сердечки, и фото щенка, белого, в коробке. Фото было знакомым — вроде бы я видела его где-то уже, на чужих страницах и в тех же чатиках, где каждому человеку предлагают «спасти».
— Она говорит, что у неё муж уехал, и ей тяжело, — добавил Саша. — И что щенок плачет. Я слышу, как будто.
— Позвони ещё раз, — сказала я. — Я рядом. Просто хочу послушать голос.
Он нажал «вызов», поставил на громкую связь. Женский голос ответил стремительно, словно сидел и ждал: визгловатый, но старательно ласковый.
— Алло? Это вы? Это Саша? Господи, спасибо, сынок, вы ангел. Я уже рву на себе волосы — сосед грозится вызвать службу, а у меня малыш рыдает. Вы можете перевести прямо сейчас, и я уже еду на такси. Я в другом конце города, но для вас я — всё. Адрес ваш?
— А можно я приеду сам? — сказал Саша. — Мне ближе.
— Нет-нет, — быстро перебила она. — Мне к вам удобнее. У меня… у меня дома ремонт, всё в штукатурке. Вы не представляете. И… я женщина одна. Вы понимаете? За доставку как раз и такси.
— Вы можете дать видео? — спросила я, наклоняясь к телефону. — Прямо сейчас, покажите малыша. С кусочком сегодняшней газеты.
— А вы кто? — голос стал настороженным. — Вы не одна? Это мальчик или не мальчик? Я не люблю, когда мне командуют. Вы хотите спасти или нет? Я не обязана никому… Давайте по-доброму. Если не хотите — я другим отдам. У меня очередь. Не тратьте моё время. Перевод — и поехали.
— Я ветеринар, — спокойно сказала я. — Я просто хотела понять, к кому поедет щенок. Если вы не можете показать видео сейчас — давайте встретимся у волонтёров. Здесь, на стадионе. Видите зелёный тент? Там «Помощь бездомным животным». Я буду рядом.
— Каких ещё волонтёров? — голос сорвался. — Вы мошенники! Вы хотите у меня забрать ребёнка! Я вас прокляну! — связь оборвалась.
Саша опустил телефон. Он был бледный, как куриная грудка.
— Это что было? — спросил. — Она плохая?
— Это было «переведите деньги», — вздохнула я. — Фото — с интернета. Голос — не про щенка, голос — про деньги. Пойдём к волонтёрам. Расскажешь, что было. И ещё… иногда щенок — не ответ. Иногда — просто воздух.
Он кивнул. Мы пошли к зелёному тенту, где обычно сидят двое-трое человек с коробками, поводками, каталками-переносками и вязанными пледами. Сегодня там была девушка с рыжими волосами, видно — замёрзла, хотя было тепло, — сидела на складном стуле, отмечала что-то в блокноте.
— Привет, Кира, — сказала я. — У вас бывает кто-то, кто пишет «переведите, я спасу»?
— Каждый день, — кивнула она и подняла взгляд на Сашу. — Сейчас какая-то целая фабрика. Фото копируют, тексты одни и те же. Если просишь видео — блок. Если зовёшь встретиться — пропадают. Мы в прошлом месяце поймали одну — оказалась студентка, деньги уходили не на щенков. Но щенки у нас всё равно есть. Вот, — она показала на ручку переноски. — Два мелких, с гаражей. Мы их вчера отмыли. Мы в любом случае будем их устраивать «по человечески», с договором. Только это надолго.
— А если… — начал Саша и сбился, — если домой нельзя?
— Мы не торопим, — сказала Кира. — И нам нужны помощники. Оставлять миску у гаража умеешь? А объявление напечатать?
— Умееет, — вмешался Гия, который неизвестно как оказался за моей спиной, с чашкой чая. — Этот с утра тут ходит и глазами стреляет. У него руки нормальные, я вижу.
Саша улыбнулся в пол. Мы присели на край тента, Кира достала из переноски единственную свободную «на руках» — маленькую, полосатую, с глазами ещё неумеющими фокусироваться. Это был не тот щенок, которого Саша себе представлял в голове. Но он осторожно подставил ладони, как под воду у колонки.
— Держи низко, — сказала Кира. — И без рывков. Она и так не знает, кто мы. Умная, но… ну, маленькая.
Рядом встал молодой мужчина в куртке с надписью «Сервис». В руках у него было ведро с гайками. Он посмотрел на щенка, потом на нас.
— Можно спросить? — тихо сказал. — Это те, у гаражей?
— Те, — кивнула Кира.
— Я их видел ночью. Кто-то коробку оставил и уехал. Мы с напарником поставили сверху фанеру, чтобы дождь не залил. Потом ему позвонили — и мы ушли. Я всё утро думаю, надо было… ну, больше сделать.
Саша покачал руками, щенок повернул морду к ему локтю и вздохнул, как человек после тяжёлого дня.
Стадион вокруг продолжал жить: «носки по три пары», «чехлы — как кожа», «настоящие батарейки». Через три ряда ругались две тётки из-за цены на скатерть: «Вы за такие деньги скатерть только во сне увидите!» — «Зато ваша — не скатерть, а марля!». Запах жареной картошки проходил волнами, как ветер. Мужчина с ведром рассказал, что зовут его Дамир, что он в обслуживании стадиона третий год, что у него дома сын, а жена уехала к маме «до лета». Кира записала его номер. Саша — свой. Я — свою привычку «быть рядом» и обещание зайти позже, если надо будет кого-то отвезти.
У объявлений по-прежнему стояли люди. Кто-то отрывал номер про «курсы ногтей», кто-то — про «сниму комнату». К объявлению про «отдам щенка» подошла женщина с перламутровым маникюром, авоська, румяная, телефон в руке. Она прочла, нащупала взглядом номер и уже набирала, когда Гия крикнул:
— Тётя, не звоните! Там «переведи — и беги».
— Ой, правда? — она сморщилась. — А я хотела племяннику сюрприз.
— Сюрприз — это вы к волонтёрам, — сказал Гия, покачивая влагозащитными брелками. — Там без сюрпризов и без «переведи». Пойдёмте.
Она направилась за ним — шумно, как люди, которые не умеют ходить тихо.
Саша тем временем получил сообщение. Тот же номер прислал ему ещё одно фото, теперь на нём — будто бы тот же белый щенок на коврике в горошек, а надпись: «Сашенька, вы где? Я уже еду. Без перевода я не поеду. У меня плохой опыт. Поверьте матери. Время идёт». Он держал телефон двумя руками, как драгоценность, а потом погасил экран и сунул в карман.
— Я не буду, — сказал он. — Я не буду с ней. И с другим — тоже не буду. Я лучше… — он вздохнул, и выдох у него был длинный, на взрослого похожий, — лучше помогу тут. У меня каникулы.
— У нас завтра выезд в гаражи, — сказала Кира. — Пойдёшь с Дамиром. И перчатки возьми.
— Я возьму, — он кивнул очень серьёзно.
Мы сидели ещё какое-то время, и вдруг к тенту подлетел парень в длинной ветровке, растрёпанный, ему на вид было лет двадцать. В руках — коробка из-под обуви. Он тяжело дышал, как после бега.
— Извините, — сказал он. — Мне сказали, вы… это вы? Здесь берут на передержку? У меня… — он поставил коробку осторожно на стол, как кладут больного воробья, — у меня в подъезде оставили. Я думал, что мышь, а там… — он не договорил.
Мы переглянулись. Кира отложила блокнот, подняла крышку. Там был комочек — не белый, не полосатый, непонятного цвета, ещё влажный, с закрытыми глазами, дышащий коротко. Время пахло молоком и тряпкой.
— Пойдём внутрь, — Кира подняла коробку. — Спасибо, что принесли. Как вас зовут?
— Тимур, — сказал он. — Я не знаю, чего делать. Я думал, может, в интернете написать, «переведите», — он покраснел. — Но увидел ваши палатки.
Саша стоял рядом, совсем близко, смотрел на коробку и не смотрел в телефон. Его плечи опустились, как будто он наконец понял, где у него позвоночник.
— Вы с нами? — спросила Кира у Тимура.
— Я — да, — сказал он. — Только я в магазине на смене. У меня перерыв. Я сейчас убегу, потом приду.
Кира дала ему карточку с номером, потащила коробку в тень, позвала кого-то: «Лена, грелку, молоко, шприц!». Гия успел подкинуть удлинитель, а Дамир — розетку. Вся эта крохотная лаборатория зашуршала, закапала. Саша работал взглядом, как фонарик: свет туда, где надо. Я достала из сумки свою вечную аптечку — пару маленьких шприцев на 1 мл и полотенце — и положила на стол молча. Кира кивнула: «выручает».
Голос из мегафона пробился даже сюда: «Люди, не проходите мимо отличной сумки! Сумка supreвыручает!». На соседнем рядке кто-то орал «игрушки дешево», кто-то спорил про сдачу. В краю моего зрительного поля двигались жизни, а здесь, в крошечном зелёном шатре, всё сузилось до дыхания в коробке и до того, как Саша держит телефон выключенным.
Под вечер жара спала, ветер начал передвигать пыль высокими волнами. Кира вышла, села на складной стул и откинулась назад.
— Малышка есть, — сказала. — Шанс — маленький, но не нулевой. Я Лене оставила. Она умная. Тимур обещал вернуться.
— Я останусь ненадолго, — сказал Дамир, глядя в пустоту стадиона. — Мы сегодня стадион закрываем позже.
Я допила чай, который мне всунул Гия — «пей, надо» — и встала. Саша сидел на перилах, болтал ногами, это были спокойные ноги.
— Не нажимай, — сказала я.
— Я не нажимаю, — ответил он и поднял на меня взгляд. — У меня рука другого просит.
— Какого?
— Держать коробку.
Я пошла к автобусной остановке. По дороге меня остановил мужчина средних лет с пакетом картошки.
— Девушка, — сказал он смущённо, — а вы… вы про щенка знаете? Я вот тоже звонил. Тоже сказали «переведите». Я не перевёл. Я хотел. Вы думаете, я плохой?
— Я думаю, что вы хороший, — сказала я. — Потому что вы здесь. А «там» — фотография.
— Я всё детство мечтал, — сказал он и прикрыл глаза ладонью. — Теперь денег нет. Ладно. Это… извините.
— Ничего, — сказала я. — У вас картошка вытянет штаны, — и почему-то мы оба засмеялись.
Автобус пришёл, как обычно приходит автобус — в момент, когда ты уже почти разучился ждать. Я направила носок ботинка к подножке, и тут телефон пискнул. Номер — неизвестный.
«Я очень. Это Марина. Я роддом. У меня всё. У мамы Пломбир на пледе. Спасибо».
Я села. Окно тряслось, как мышца. На соседнем сиденье дремал парень в бейсболке, у двери спорили двое — кто кому уступает место. Я открыла окно и впустила шум: лай собак далеко за стадионом, смех с трибун, голос продавца чайников. Рынок сворачивался.
Вечером Саша написал: «Я у тента. Могу завтра в гаражи». Через минуту — от Киры: «Малютка ест через шприц. Держится». Ещё — от неизвестного: «Это Тимур, из магазина. Я принёс пелёнки. Если что — позвоните». И последнее — от Дамира: «Мы закрыли. Чуть позже тоже зайду». Телефон не просил «перевести». Он просил «прийти».
На следующий день я действительно пришла. Раннее утро у стадиона пахло уже не пирожками, а влажной травой. Саша с Дамиром стояли у гаражей, держали перчатки. Тимур прибежал со смены, запыхавшись. Мы носили миски, привязывали объявление на скотч — «здесь оставляли коробку, теперь здесь не оставляют». Кира считала шприцы. Лена молча грела ладонями маленький комочек, у которого на морде была белая точка.
Никто никому не делал «сюрпризов». Никто не нажимал зелёную кнопку. Когда я уходила, Саша догнал меня.
— Вика, — сказал он, смущаясь, — я маме сказал. Про «хотел перевести» и про «не перевёл». Она… она сначала на меня посмотрела, как будто я украл. А потом сказала: «Пошли вместе». Мы придём. И щенка — потом. Когда будем готовы. Можно так?
— Можно так, — ответила я. — Всё можно так.
Ветер сделал круг, от стадиона повеяло пылью и картошкой. У ограждения объявления поредели: кто-то забрал «кроватку», кто-то — «радиодетали». Листок «отдам щенка срочно» кто-то сорвал. Я не знала — то ли мошенник устал, то ли Гия расторопничал. На его месте была пустота, на которой маркером кто-то написал: «Тут никого не отдают. Тут знакомятся».
Я улыбнулась чужим буквам и пошла дальше. Стадион ещё минуту гудел позади, а потом растворился в шуме дороги. У меня в пакете звенели лампочки, игла уколола палец — не сильно. Я посмотрела на эту крошечную точку и подумала только одно: «Там держится». Всё остальное — потом.