Руководство по эксплуатации грозы с добрым сердцем
Шёл седьмой год безмятежного – или, по крайне мере, тщательно культивируемого – супружеского благополучия монарха всей планеты Андрея Андреевича и государыни Марьи Ивановны. Оба в свой час, уединившись в укромном месте, молились Богу о продлении этого счастья, а ещё лучше было бы, робко уточняли они, «чтоб на века». И Господь, будучи тонким ценителем стабильности, шёл им навстречу.
Из-за кого гремят громы среди ясного неба
Пока муж в качестве вечного локомотива тащил на себе всемирную экономику вместе с громоздкой социальной надстройкой (и периодически просил на ремонт смазочное масло в виде чашки чая с мёдом), жена моталась по стране, продвигая космическую программу с размахом циркового гастролёра.
Она устраивала фестивали, конкурсы, вернисажи, премьеры спектаклей, мистерий и фильмов. Цель была амбициозной: романтизировать освоение иных миров, чтобы каждый школьник мечтал не о новом гаджете, а о личном астероиде.
Марья и сама тряхнула креативом, написав и срежиссировав художественный фильм. В нём она высадила десант землян не на огнедышащую Эру в Плеядах, а в параллельное её измерение, проведя экипаж через портал прямиком в объятия могущественной, древней и процветающей цивилизации эриев.
Красной нитью через эту трагикомедию она провела дерзкую мысль: наша астрономическая вселенная пуста и безлюдна, как барабан. Пригодных для жизни экзопланет – ноль! Так было задумано свыше, чтобы духовно незрелые люди – безбожные «элитки», олигархи и прочие любители сбежать от ответственности, – не маялись дурью и не пытались эвакуироваться с Земли перед лицом грядущей кары Господней.
Наоборот, экстремальные, поражающие воображение ужасами условия на планетах были созданы специально – как защитный их механизм, отпугивающий потенциальных колонистов. Зато в параллельных мирах цивилизаций – бессчётно! И все они находятся в ожидании, пока земляне-духолёты до них доберутся.
Марья распорядилась открыть при всех школах кружки юных космонавтов. Самых активных кружковцев по окончании ускоренного курса сразу же зачисляли в Академию духолётов. Ректором этой учебки государыня назначила Дашу Петрову, которую курировал и всячески опекал царевич Александр – видимо, в надежде, что строгая Даша наконец-то научит его, как управлять не только звездолётом, но и собственным харизматичным беспорядком.
Домой Марья являлась поздно вечером, еле держась на ногах. Норовила добрести до кровати, нырнуть под одеяло и мертвецки уснуть. Но Андрей, обладавший реакцией приручателя сомнамбул, ловко перехватывал её на полпути, вёл в душ, омывал, кормил ужином («Ложку за маму, ложку за папу, ложку за космическую программу!») и только потом они вместе укладывались.
И вот тут-то – куда только сон пропадал? Они начинали исступлённо обниматься, а намиловавшись, проваливались в глубокий, беспробудный, освежающий сон до самого утра.
Марья совершенно растворилась в Андрее и начисто забыла, что является женой «на двоих». Даже не будучи государыней, она могла раз и навсегда прекратить этот ненормальный тройственный союз. А уж облечённая властью над обоими мужчинами – и подавно. Здоровая логика орала ей прямо в мозг: «Предпочти Андрея! Он няшка! Он не практикует рукоприкладство как вид душевной беседы. Он из того же теста, что и ты. И он тебя любит!».
Но… жалость… Изумрудной змейкой она выползала из сердца и жалила строгую логику насмерть.
А как же Романов? Он тоже любит. И стал уже почти няшкой. И они вместе воровали морковку у селекционера и прятались в лопухах. И тот неулыбчивый мальчишка с проницательным взглядом когда-то подкармливал её, вечно голодную сиротку, диковинными бутербродами с маслом и чёрной икрой, которые экономил во время обеда в их богатом доме.
Марья ощущала себя форелью в аквариуме. Тыкалась носом в стекло: там, снаружи, мелькали тени, слышались голоса, сверкало сияние иного мира, а тут… такое было всё родное, до последней песчинки, и эти два здоровенных карася, которые ведут вечный спор из-за неё. И оба – до невозможности ею любимы.
Как огорошить на ровном месте
Как-то весенним вечером, в один из тех редких выходных, что выпадали им, словно подарок судьбы, они сидели с Андреем в обнимку на диване у камина, наблюдая за пляской огня. Оба утонули в глубокой, молчаливой задумчивости.
Марья не отрываясь глядела на оранжевые, алые и золотые лепестки живой плазмы. Они то резво скакали, словно бесенята, то затихали и едва шевелились, то на судорожном порыве срывались искрами вверх, чтобы опасть и обречённо погаснуть на обугленных поленьях.
Она думала о скоротечности этой формы жизни. И на контрасте – о вечной, безмерной пустоте космоса, где пространства перемешиваются и лепят бесчисленные миры, отливая их в новые лекала в процессе, который не остановить.
Андрей, поглаживая жену по вспыхивавшим в такт пламени рыжим кудрям, внезапно нарушил тишину:
– Помнишь, как ты однажды без предупреждения просочилась ко мне на работу?
Марья улыбнулась его плечу:
– И что в этом было особенного?
– Тогда как раз закончилась романовская пятилетка. Обычно я всегда являлся за тобой как штык. А тут у меня случился служебный аврал. Ты меня не дождалась. И вот я сижу, окружённый губернаторами, мы обсуждаем реструктуризацию чего-то невероятно важного и скучного. Я выслушиваю, задаю вопросы, мозги напряжены до предела. Мы часа полтора бились над проблемой, пока наконец не расставили всё по полочкам. Я буркнул: «На сегодня всё», – и вдруг бросаю взгляд в самый тёмный угол кабинета. А там… сидит моя жар-птичка с золотым хохолком и смотрит на весь этот караван-сарай с видом искреннего любопытства.
Марья хихикнула.
– Ага, а ты опустил голову на руки и начал смеяться. Плечи твои, помню, так и тряслись. Чиновники ничего не поняли и переглянулись – думали, монарх над кем-то из них изволит потешаться. А ты поднял голову, снова уставился на меня и уже просто залился смехом. И тогда они разом повернулись в мой угол и, наконец, дотумкали, кто вызвал этот прилив поросячьего восторга у их шефа. Ты встал и потопал ко мне. Сделал рукой знак за спиной… и людей как ветром сдуло. А ты подошёл ко мне и так нежненько обнял!
– Умница, всё описала с протокольной точностью. А помнишь, когда это было?
Марья покачала головой:
– Неа.
– Шесть с хвостиком лет назад. Выходит, Романов набросил мне лишний год жизни с тобой. Щедрый жест, но, видимо, квота исчерпана.
– Но… разве логично рушить наш светлый мир из-за каких-то квот? Не хочу!
– А уж как я не хочу! Но, видимо, и он тоже не особо горит желанием, раз допустил такой солидный перелёт.
– Так это же хорошо! Может, встретил кого-то и счастлив. Освободил нас от этой дурацкой очереди.
– Если это так, каковы твои действия?
– Пошлю им огромный букет самых тёплых пожеланий с колючками кактуса для баланса.
– Говорили, он вроде приболел. Но шифруется. Я у Аркадия спросил, тот по секрету проболтался.
– Что-то серьёзное? Опять сердце шалит?
– Переутомление, говорят.
– Ну, если его новая жена – молодка-энерджайзер, тогда всё естественно. Давай не будем о нём?
– Тебе совсем неинтересно?
– Мне это кажется неэтичным. У него же теперь своя жизнь.
– В общем, завтра утром он тебя заберёт.
Марье сразу всё стало немило. Она надулась и отвернулась к огню.
– Ему что, новая так быстро приелась?
– Вот сама и узнаешь.
– А ты?
– У меня остаётся верная и неизменная вторая жена – Работа. Она ревнует, но молча.
– А мне предстоит титаническая процедура! – пожаловалась она. – Нужно себя, полностью растворённую в тебе, экстрагировать, собрать в кучку, извлечь из твоего поля притяжения и затем снова раствориться, но уже в Романове. Химия, граничащая с алхимией.
Но Андрей в душе уже тихо и бережно отсёк себя от неё –так было легче и ему, и ей. И в ответ только молча погладил её по руке.
Рука в шаре
Утром они вышли во двор. На лужайке стояла радужно отливавшая на солнце, прозрачная стеклянная сфера – новое поколение гелиокоптера. Она была похожа на хрустальный шар предсказателя, который вот-вот покажет им будущее.
Романов в безупречной белой рубашке и тёмных брюках уже шёл им навстречу. Андрей мягко подтолкнул Марью к нему, а сам остался стоять на месте. Она побрела вперёд на негнущихся ногах, глотая комок в горле.
Романов взял её за руку – его пальцы были твёрдыми и тёплыми – и повёл к аппарату. Она оглянулась на Андрея: тот стоял, широко расставив ноги и сунув руки в карманы. Набычившись, смотрел на них, словно провожая в последний путь.
Романов легко подсадил Марью в кабину, запрыгнул сам. Окинул спутницу быстрым оценивающим взглядом.
– К нему сама побежала, а ко мне больше года не заявлялась. Я что, в чёрном списке?
– Из головы выскочило. Видимо, мы оба забыли правила ротации.
– А когда вспомнила?
– Вчера вечером Андрей любезно напомнил, чем нарушил идиллию.
– Почему же вчера не пришла? Я тосковал.
– Подумала, у тебя кто-то есть, а тут бывшая притащится. Андрей сказал, тебе нездоровится.
– Андрей вечно путает времена глаголов. Нездоро-ви-лось! Ну а ты-то? Раньше была сердобольней. Поухаживала бы за немощным.
– Опять таки: как бы отреагировала твоя новая благоверная на моё появление у постели её законного супруга?
– Мастерски отбрёхиваешься.
Марья искоса глянула в окно: Андрей всё так же стоял недвижимо, вкопанный в землю, и смотрел на их шар. Романов перехватил её взгляд, протянул руку и нажал на какую-то кнопку.
Рукава его пахнущей альпийской свежестью рубашки были небрежно закатаны, на худом, густо поросшем волосками запястье огнисто вспыхивал массивный многофункциональный браслет.
И вдруг Свят показался ей совершенно незнакомым мужчиной. Но невыносимо привлекательным! Она увидела его новыми глазами: божественно красив, одет с иголочки, с безупречным вкусом. И окружён лёгким шлейфом то ли дорогого парфюма, то ли собственного его, невероятно приятного аромата и свежего ветра.
Она невольно вжалась в спинку кресла. Летательный шар мягко завибрировал, вертикально взмыл вверх, повисел секунду над «Кедрами», как бы прощаясь, и в мгновение ока перенёсся на вертолётную площадку в «Берёзах».
На качелях настроений: от бедняжки до богатейки
Когда они шли по садовым дорожкам, Романов уже не держал её за руку – отпустил, давая ей пространство для манёвра чувств. Они вышли на поляну с одиноким пнём посредине. Марья тут же вскочила на него, словно на пьедестал. Романов приблизился, и она обвила его шею руками, прильнув головой к его плечу. Они стояли так молча, долго-долго, пока их сердца не начали биться в унисон.
Он нарушил молчание, и его голос прозвучал тихо и немного насмешливо:
– Зря слезу пустила. Щёки будут солёными, а мне их потом целовать.
– Умоюсь росой, – прошептала она.
– Ревёшь по нему?
– По тебе.
– С чего бы это?
– Бедняжечка ты мой! – в голосе её зазвучала неподдельная нежность.
– Богатеюшка я твой! – парировал он. – Потому что со мной сейчас – моё единственное сокровище. А ты не разлюбила меня?
– А ты?
– Я первый спросил.
– Не разлюбила!
– И не разлюбишь никогда. Серебряная нить не даст. Ну, так как же ты жила без меня? – в его голосе прозвучала лёгкая укоризна. Он спихнул её с пня и повёл вглубь сада, крепко держа за руку.
– Хорошо жила, – ответила она, покорно следуя за ним. – А ты?
– Я много пахал. Чуток надорвался, – признался он с какой-то даже гордостью.
– В смысле? – встрепенулась она.
– А тебе разве интересно? – поддразнил он её.
– Угу.
– Ну, слушай тогда.
Где и как жил да был
Он ввёл её в ротонду, усадил на широкий топчан, сам прилёг и положил голову ей на колени. Она на автомате запустила пальцы в его волосы, принялась шебуршать и перебирать пряди – он обожал это копошенье.
– Когда мы расстались, я, чтобы не сойти с ума, рванул в кругосветку по крыше мира нашего геоида – производить полную инвентаризацию горных массивов. Ты сама знаешь, стихиали гор – народ суровый, сумрачный и на контакт идут неохотно, особенно Анды и Аппалачи. Зато Атласские в Африке, Гималаи, Пиренеи и Альпы оказались вполне себе сговорчивыми. Ну а наши Кавказ, Саяны, Урал и Хибины и вовсе радушно распахнули объятия. В общем, пришлось к каждой горе, к каждой цепи и гряде хребтов индивидуальный ключик подбирать.
Он помолчал, уносясь в воспоминания. Марья, всмотревшись в картины, мелькавшие в его памяти, решила упорядочить этот калейдоскоп наводящими вопросами:
– Кого набрал в команду?
– Аркашу – он альпинист со стажем и мой личный врач. Отобрал троих опытнейших скалолазов, семейную чету геологов, петролога, геохимика, парапсихолога, повара и пять спецназовцев – для порядка.
– Сроднились?
– Не то слово! Горы – лучшие тестировщики людей на вшивость. Семейная пара у нас быстро сдулась, пришлось заменить их на более выносливую чету. Женщина в команде была необходима – для более эмоциональной, не зашоренной оценки наших наработок.
– Упор сделал на техническое оснащение или на сверхвозможности?
– Скомбинировал. Из-за холода и тяжёлых условий в горах происходит быстрое энергетическое истощение человека. Поэтому без достижений науки и техники – никуда. Но в Гималаях мы осторожно пошуровали и нашли один любопытный способ подзарядки.
– Секретный?
– Инопланетяне там разбросали свои «зарядные устройства», мы их расшифровали и пользовались. Энергия на планете – всеобщее и бесплатное достояние, было бы желание подзарядиться.
– Паранормальщины много встретил?
– Было. Но Зуши посоветовал не вникать слишком глубоко, чтобы не утонуть во всех этих внутрискальных, пещерных, подземных, зазеркальных и прочих мирах. Мы никого лишним любопытством не обременяли, и нам не мешали.
– Я чувствую перемену в тебе, Свят. Какая-то в тебе появилась тайна. Не скелет в шкафу, а что-то… очень романтичное. Какая-то хрустящая свежесть. Может, её подарили тебе вершины крыши мира: ледники, снежные пики? Ты зацепил немного их величия? Или влюбился? А что там с животным миром? Сохранилось ещё зверьё?
– Да, мы напереживались в горах и за себя, и за фауну. Бедняжки ламы и альпаки тащили наши грузы. Из их шерсти Катя Пряхина вязала всей команде носки, шарфы и рукавицы, а мне ещё и свитер – чтобы босс не мёрз. Мы свели знакомство с горными баранами и козлами, муфлонами, антилопами, яками, хайнаками, медведями, барсами, дикими кошками разной величины и окраса. Даже с грызунами и птицами. Столько узнали от них интересного! Один из андских орлов рассказал о тебе… Сказал, что вы с ним были друзьями и что благодаря тебе он зауважал человечество. Наш повар Топтунов оказался литературно одарённым малым и настрочил целую книжку для детей о горной фауне.
– Много романтиков встретил в горах?
– Да, болтаются бездельники. Одни левитировали, другие вообще не слезают с популярных вершин. Падений и обморожений больше не бывает – прогресс. Но мы самые раскрученные пики обходили стороной – нечего топтать туристические тропы.
– Этих бы бродяг да в космическую программу… Попробую их заполучить. И сколько времени длилась экспедиция?
– Четыре года. Только недавно закончили обработку данных. Смонтирована куча фильмов. Я представил к наградам всю группу. Андрей уже подписал указ, скоро соберу ребят и в торжественной обстановке поздравлю. Ты, государыня, надеюсь, почтишь нас своим присутствием? Атмосферу приподнимешь.
Марья, не подумав, стала отнекиваться.
– Это ваш междусобойчик, лучше ты сам.
– Совсем дикой стала! – притворно возмутился он. – А я планирую махнуть с тобой вдвоём в самые смачные места в горах.
– Давай! – встрепенулась Марья. – Обожаю горы!
– Только мне надо передохнуть.
– Ты получил травму?
– Ерундовую. Был вывих плеча, Аркадий его вправил. Обниматься можно – я проверял.
– На ком?
– На еноте Проше и котейке Ваське.
Мануальная терапия для плеча и души
Марья опасливо тронула его плечо:
– Ноет?
– Немножко.
– Не ври, множко.
Она принялась оглаживать травмированное место круговыми движениями, похлопывать, скрести, почёсывать. Свят от блаженства закрыл глаза.
– Теперь болит?
– Нет. Но ты продолжай лечить, дохтурка моя ненаглядная.
– Заснёшь ведь.
– А это плохо?
– А поесть?
– Найдёшь в хате чего-нибудь… если, конечно, помнишь ещё, где тут кухня.
– Ладно.
Марья закопошилась, чтобы встать.
– Ты куда?
– Ну так… в хату. Еду искать.
Его лицо вдруг искривилось в горькой, почти детской гримасе.
– Значит, с ним было хорошо... настолько, что даже оголодала в течение часа...
Она снова села, словно её пригвоздили.
– Ну что я могу поделать? С Огневым всегда хорошо. Он и кормит вкусно, и лелеет…
– А что пережил за это время я? – в его голосе прозвучала подлинная боль.
Она обняла его, прижалась щекой к его щеке.
– Свят, я всё время отгоняла от себя этот жгучий вопрос и таила надежду, что ты найдёшь другую, полюбишь, забудешь…
– Полюбишь тут, с тобой! Ты ж не отпускаешь!
– Как это?
– Самим фактом своего существования! Утешает лишь одно, что ворюга Огнев сейчас валяется пластом и воет. А мы с тобой лежим рядышком, и ты нежишься в моих руках, пушистая лиска.
Марья на порыве взяла его руку и с чувством поцеловала её.
– Ты мой холёсенький, красивенький Романов! Когда ты в коптере протянул руку, чтобы на что-то нажать, мне так захотелось её поцеловать! Такую родненькую! Но почему-то очень худую. Каждую клеточку твою люблю, каждую волосинку, ресничку, бровинку. И даже не хочу спрашивать, почему ты больше года не вспоминал обо мне. И всё же… почему вдруг озаботился и потребовал свой черёд в графике?
– Но ведь ты сама тормозила молитвами! Поэтому жизнь, вернее, Бог и подкидывал мне препятствия на пути к тебе. Ну ладно, милая. Не буду мою голубку смущать. Девяносто процентов обид и бед, случившихся с тобой, ты наворотила сама. Но вину всегда удобнее было свалить на меня. Однако я теперь – закалённый воин-монах и превратности судьбы воспринимаю кротко, как кролик в клетке. Нам не вырваться из тисков, которые мы создали сами. Если бы ты была мне верна и не замутила в студенчестве с Андреем, мы бы до сих пор жили душа в душу без посторонних вмешательств. Вот как наши Марфинька и Радов – девять сотен лет надышаться друг другом не могут. Но… Я рад, что всё вернулось на круги своя и мы с тобой будем вместе шесть с половиной лет…
Затем последовала отработанная до блеска программа примирения: роскошный обед, осмотр усовершенствованного поместья, ну и объятия- поцелуи под священным дубом, помнившим все их разборки и сборки.
Кто виноват в большом шуме из ничего, или Симфония в тональности «Пшик»
…Долгожданная вечерина с горными однокомандниками Романова случилась двумя неделями позже и благополучно переродилась в «ночину».
Время подошло к утру, а Свята всё не было. Марья, демонстрируя стратегическую прозорливость гроссмейстера, уже собрала чемодан и подкатила его к двери. Он был подозрительно лёгкий – не успел обрасти вещами. При движении в нём только булькала святая вода в бутылке, словно последняя надежда на чудо, шуршали обёрточной бумагой иконы и притихли какие-то домашние мелочи.
Она не спала всю ночь: сидела у окна, как сова на вахте, ходила из комнаты в комнату, лежала, пытаясь уснуть. Словно пыталась завести себя, как старый двигатель в тридцатиградусный мороз. Включила ранний фильм со своим участием, где играла Елену Прекрасную, а Петька Антонов – Ивана-царевича. Втянулась, увлеклась, даже распереживалась, когда он сражался с драконом семиглавым и прочими чудищами. Пересмотрела сцену, где он спасал её от басурманов, выхватив из толпы пленных и усадив перед собой на лошадь. Петька, помнится, обнял её тогда так крепко, что она слышала, как бабахает его сердце, словно кузнечный молот по наковальне, выковывая новую эру.
Он столько столетий бессменно руководит Академией управления! Тысячи девушек, умниц и красавиц, мечтали о нём... Марья нарадоваться не могла его браку с Веселиной, но – увы! – брак сдулся, как воздушный шарик после дня рождения.
Почему-то вспомнила Антония. Подумала: что теперь делает её океанический женишок? Надо бы встретиться, чтобы попросить помощи с устройством инспекции инопланетных баз на дне акватории. И получить от них весь список обитаемых миров вселенной.
Она уже смежила глаза и не заметила, как засияло на левой руке колечко, подаренное Антонием. Тот сумел изловить в плотном ворохе мыслей человечества её скромную думку о нём и дал знать: я на связи и готов тебе помочь.
Марья незаметно уснула и открыла глаза далеко за полдень. Романов спал рядом, изредка тихо всхрапывая, словно отдалённый трактор.
Сердце у неё дико забилось. Она тут же приложила руку к его груди. И прочитала его, как газету в электричке.
Хорошо же он покутил с соратниками по горам. Особенно с Катей, этнической цыганкой с роскошными косами, чёрными глазами и горячей кровью – очень мило с ней пообщался. Четыре года она, жена геолога, периодически делила постель с Романовым. Альфач отбил её у Пряхина, а потом, как истинный джентльмен, вернул обратно, по-царски вознаградив. И вот вчера на Романова нахлынули воспоминания, и он забылся...
Святослав, если не был вусмерть пьян – а он не был, мог заметить чемодан Марьи и наверняка удивился, что она ещё тут, как последний гость на уже закрывшейся вечеринке.
Марья тихо встала, захватила одежду, на цыпочках прошла к двери, взяла поклажу и выскользнула за дверь, словно тень несправедливо обиженного призрака.
Ну вот и всё! Волоча по косточковым дорожкам тарахтящий чемодан, она облегчённо рассмеялась. Роман с Романовым закончился полным пшиком, как шампанское, оставленное на солнце. «И слава Богу!» – сказала она себе и наигранно весело скатила чемодан на мозаичную тропку. Помахала рукой алабаям и побежала к воротам.
О Романове она тут же забыла, словно его и не было. Радостное устремление к чему-то новому вытеснило жгучую боль.
– Ура! Мне не больно! – кричала она птицам, которые были в курсе всех местных драм. Ворота открылись, подбежал робот Ботан, Марья вручила ему чемодан и велела переместить его в "Рябины".
Дома она обошла свои владения, отметила, что сад изрядно запущен, но это красиво! Выщипывать сорняки она не будет, ведь хаос тоже может быть стилем.
Груши, сливы и яблоки в этом году уродились на славу, но остались висеть на ветвях, как невостребованные трофеи. Она сегодня же начнёт уборку урожая, чтобы не забродил. Наготовит повидла и варенья, нарежет долек для сухофруктов. И уже точно не помрёт с голоду. Жизнь прекрасна и удивительна!
Явившемуся с чемоданом Ботану она приказала к хозяину не возвращаться: «Послужишь, братец, мне, сколько получится, а потом сам решишь. У Романова вас до фига, а у меня ни одного».
Через два дня нарисовался Романов. Выглядел он совсем даже не побитым псом, а скорее уверенным в себе бульдогом, который случайно зашёл не в тот двор.
Марья встретила его на пороге приветливо, но с холодком дежурного администратора в дорогой гостинице. Жестом предложила войти в гостиную, указала на кресло. Спросила:
– Ты забрать робота?
Он подвигал желваками, будто пережёвывал собственную гордость:
– Могла бы разрешения спросить.
– Сочла лишним беспокоить тебя после бурной ночи. Забирай Ботана, он уже помог мне, теперь справлюсь сама. Извини, что распорядилась твоей собственностью без спросу.
Романов скривился, как от лимона:
– Хватит придуриваться. Я тебе не изменял.
Она быстро ответила, словно отбивая мяч в игре:
– А зачем мне это знать? Кто я тебе?
– Почему ты всегда навешиваешь на меня придуманную тобой грязь?
– Твоя личная жизнь меня не ка-са-ет-ся! Ты мне никто и я тебе тоже. Живи как и с кем хочешь, не отчитываясь передо мной.
– Твоё воспалённое воображение опять насочиняло бредятины обо мне. Протестую! Я перед Богом чист. У меня ничего не было ни с кем, кроме тебя.
– Ну да, ну да! Ты жил с Катей, отжав её у мужа. Вернее, делил её с ним. Вчера ночью на тебя накатило. Я за тебя рада. И за Катюшу. Мир вашему союзу.
– Чушь несёшь! Окружающие уважают меня за нравственную чистоту, а ты вечно заляпываешь меня коровьими лепёшками. Когда всё это кончится? У меня и мысли не было отбивать жену у законного мужа. Наоборот, я эту чету постоянно превозносил до небес за верность друг другу! Я тебя боюсь, Марья Ивановна! Тебе раз плюнуть снова вылепить из меня монстра, самой уверовать и других убедить, что я негодяй, подлец и мразота. Раньше я психовал от такой несправедливости, а сейчас смиренно молю Бога очистить меня от твоей клеветы и открыть тебе глаза на твои заблуждения.
Марья вперила в него свои мерцающие глаза, в них бегали огоньки.
– Слушай, чего ты припёрся? Между нами всё кончено! Ты и твои бабы мне до лампочки, причём до лампочки в подвале, куда все забыли дорогу.
Романов смотрел ей в переносицу. Руки его были сжаты в кулаки. Но Марью несло, как щепку горным потоком. Он раздумывал, как лучше ударить, чтобы заткнуть этот источник мучений навсегда. А она, отступив на три шага, тоном диктора автоответчика вещала:
– Ты находишься на моей территории, Романов, и не посмеешь тронуть меня даже пальцем! Брось притворяться, я всё увидела! До деталек. И как ты откупался от несчастного рогоносца! И как в уши Катьке лил сладкие речи. Ты полюбил замужнюю и как более сильный отнял её у более слабого. Ладно, те пять лет ты был мне никем. Но той ночью ты был уже моим супругом.
Марья устало потёрла виски:
– Зачем тебе нелюбимая, когда твоё сердце страдает по Катюхе? Дуй к ней на своём коптере!
Она выпалила всё это, и ей стало легче, как после грозы. А Романов кинул себя на диван, схватился за голову и замычал. Потом вскочил, пробежался по гостиной, уселся на подоконник и стал смотреть в никуда, словно ища там ответ на экзаменационный билет по философии. Тихо спросил:
– Подскажи, как мне доказать, что я не верблюд?
Марья неловко потопталась на месте, пробубнила:
– Отпусти меня, Романов.
– Не слышишь ты меня, Марья Ивановна, не слышишь! – с болью выкрикнул он. – Я тебе русским языком повторяю: шесть лет я жил в абсолютном воздержании, как аскет. И моя команда уважала меня именно за высоконравственное поведение. Я относился к чете Пряхиных как ко всем: не лучше и не хуже. И та женщина вела себя как мужик: не ныла, привилегий не требовала, положенную ей работу выполняла безупречно. При этом они иногда уединялись с мужем, и я в такие моменты ничего не чувствовал. Это было в порядке вещей. Ни разу я не посмотрел на неё как на женщину. А тем более ни разу не помыслил о ней как о любовнице. Она была просто участницей экспедиции. Ты будто не помнишь о моей феноменальной брезгливости? Для меня есть только одна самка. Это ты.
Блюдо под названием «Помирись-ка»
Марья всплеснула рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи сомнений.
– Ладно, Романов, пусть так и было. Но ты явился домой аж на следующий день, не удосужившись предупредить о ночном загуле. Это как минимум хамство.
– Выпил лишку. Отвык, с непривычки у меня вышибло пробки, и свет померк! Пошли-поехали воспоминания в кругу преданных мне соратников. Мы ведь столько опасностей вместе преодолели, столько злоключений пережили! Столько фауны и флоры открыли! На месяц разговоров хватит, а тут всего лишь одна ночь...
Марья ничего не ответила, храня молчание, как суфийский мудрец. Он соскочил с подоконника и приблизился к ней. Взял за руку. Она отдёрнулась, как от прикосновения к раскалённой плите. Он засмеялся и сделал вторую попытку. На третий раз она покорилась, но низко опустила голову, словно ища на полу потерянную гордость. Романов щёпотью тронул её подбородок, поднял её лицо и шепнул:
– Спасибо, что хоть к Андрюшке не смылась! Тяжелее было бы тебя из его лап вытаскивать, как кошку из самого интересного места под диваном.
Она отпихивалась от него, но он прижимал её всё крепче, не забывая шептать заклинания примирения:
– Фантазёрка ты моя безнадёжная! Да сколько ж можно? Твоё ревнивое воображение уже столько наворотило декораций к несуществующему спектаклю! И, главное, оно правдиво со всеми, кроме меня! А обо мне врёт безбожно, как сивый мерин! Но я уже привык к твоим поклёпам, как к фоновому уличному шуму!
Марья, уткнувшись носом ему в грудь, выдавила:
– Свят, брось меня.
– С чего вдруг? Ты же не граната.
– Зачем ты унижаешься? Ведь ты гордый. Брось!
– Я брошу тебя тогда, когда посчитаю нужным. А теперь – марш ко мне! Как я могу отказаться от своей частицы? Когда у тебя царапина – у меня корчи, будто мне на ногу уронили рояль. Когда тебе радостно, я испытываю прилив счастья, сравнимый с открытием новой планеты. Мы с тобой – два в одном! Помнишь?
– У меня фантомные боли от прошлых обид. Новых не выдержу! Романов, гад, неужели трудно было послать мне сообщение? Знаешь ведь, как болезненно я переношу молчанку! На меня сразу паника нападает, словно я осталась без кислорода в открытом космосе!
– Согласен, я гад. Прости, милая. А теперь – домой! Роботишки приготовили ужин – пальчики оближешь, и свои, и чужие.
Марья встрепенулась, но тут наморщила лоб, включив режим возмущения:
– Ты превратил меня в собаку Павлова! Вертишь мной с помощью еды, как марионеткой! Я протестую!
Он глянул на неё озадаченно, как будто она заговорила на древнешумерском.
– Вот те раз! Последнюю узду с себя сорвала. Ну и на какую привязь теперь тебя сажать? На диетическую? На философскую?
Марья отошла от Романова и влезла в кресло с ногами, как в кокон. Ей стало душно от нахлынувших чувств. Он присел на подлокотник, взял её руку в свои ладони, как в гнёздышко, подышал:
– Тебе стало стыдно за свои выкрутасы? Солидного, серьёзного, авторитетного мужчину измучила своими подозрениями, как комар, который не даёт спать льву.
– Да, Свят, мне уже давно пора сквозь пальцы смотреть на твои мелкие шуры-муры! Не пришёл – ну и фиг! Но тогда и я смогу уходить на сутки куда захочу. И потом что-то в оправдание пролопочу. А ты обязан поверить на слово!
Она злорадно засмеялась. Романов сдёрнул её с кресла, как грушу с ветки.
– Марья, когда ты отходишь к Андрею, я ведь как-то это переживаю без истерик?
– А я разве по своей воле ухожу? Это ты меня сдаёшь напрокат, как велосипед! Я устала быть травой, которую высаживают и выпалывают, высаживают и выпалывают. Лишь прорасту, как меня безжалостно срезают под корень.
– Мы оба любим тебя.
– Тогда пусть в эти секвестированные пять лет всё будет не понарошку. Хочу верности! Как в старые добрые времена, до изобретения колеса.
– Я тебе верен. Почти тысячу лет предан тебе, как пёс, который и рад бы сменить хозяина, да привык уже.
И Марья помягчела. Тревога сползла с её лица, как сметанная маска после спа-процедуры, освободив место румянцу, вызванному волной счастья.
– Н-н-не врёшь?
– И никогда не врал. Только по мелочи, в рамках приличий.
Солнце покатилось к закату, а они всё никак не могли оторваться друг от друга.
– Свят, пожалуйста, хоть немножко уважай меня!
– А ты хоть немножко люби меня. Не как музейный экспонат.
– Так ведь я множко.
– Знаю, милая! Чемодан я велел Ботану вернуть в “Берёзы”. Давай и мы домой, любимушка. Но для меня, всё-таки, Маруня, остаётся загадкой: ну как такая милая с виду пташечка может в считанные минуты устроить вселенский птичий базар, переполох, кавардак и шум-гам – из абсолютного ничего? Ты владеешь магией создания бурь в стакане воды!
Философия на скамейке
… Они сидели на скамье в окружении молодой кудрявой травы, прижавшись друг к другу, как два спасающихся в бушующем море китёнка. Марья тихо плакала, и её слёзы образовали на его рубашке пятно идеальной формы материка скорби.
– Свят, ну почему судьба так беспардонно распоряжается нами? – спросила она сквозь всхлипы. – Почему теперь, когда между нами сложилась абсолютная гармония и нам так хорошо вместе, я должна буду уйти от тебя?
Он отёр ей лицо полой своей рубахи и погладил по голове, как гладят котика.
– Сказать мою версию?
– Да. Только честно.
– Ты давно знаешь про этот букет причин. Назову одну: отучение нас от патологической привязанности друг к другу. Я отработку своей исторической вины перед тобой сделал постаментом, ты на него запрыгнула и не хочешь слезать. И я потакаю тебе во всём, что бы ты ни вытворяла. Такой расклад. Вот нас и растаскивают в стороны. Я как главный виновник страдаю в своём одиночестве гораздо больше, потому что так и не усмирил строптивую женщину, а обязан был! А ты в объятиях такого же, как я, подкаблучника Огнева быстро обо мне забываешь и даже не скучаешь. Так что я страдаю в одиночку, но в последнее время не крушу поместье, а для вытеснения боли занимаюсь бурной созидательной деятельностью, строя памятники собственному терпению.
– Ага, значит, я – главная виновница, а вы мимо пробегали, белые и пушистые! Ну и как мне преодолеть свою ревнивость, обидчивость и сверхпривязанность к тебе?
– Довериться мне.
– Да будет так! – тряхнула она своими кучеряшками и вымученно улыбнулась.
– Святик, – вкрадчивым тоном вдруг заговорила она, включая режим провокатора. – А если Антоний решит повторить свой наезд на вас с Огневым и подгонит не примитивных русалок, а высокоразвитых и опытных обольстительниц нереид? Откопает в дальних пещерах, отмоет, научит, нарядит и спустит на вас, как бешеных голодниц? Галопом к ним побежишь?
Романов оторопел. Испарина покрыла его лоб, как утренняя роса газон. Он развернулся к Марье всем корпусом и ответил с подобающей серьёзностью:
– Зависит от тебя! Будешь ли ты, как древнеримская патрицианка, ждать азартного зрелища вроде боя гладиаторов или станешь молиться за своих мужчин-единомышленников, как подобает христианке? Это будет проверка тебя на истинность твоей веры. И нашей крутости.
– Я-то буду молиться. А вот вы? Выдержите ли?
– Ты предчувствуешь или точно знаешь, что Зотов готовит нам это испытание?
– Предчувствую. У меня спина чешется.
– Если предупредила, значит, болеешь за нас, а не за Тошку-Посейдошку. И это уже большая нам помощь. А если мы не поддадимся, чем он может ответить?
– Кстати, он пригрозил воплотить духа лесов в человеческом теле. Типа, тот любит меня так же истово, как я люблю леса. А потом и духа воздушного пространства. Мол, я люблю летать, баловаться и танцевать в атмосфере и давно его зацепила… И тогда конкуренция пополнится сильнейшими магами. Будет весело.
– Ты этому рада?
– Чего? Мне вас двух – перебор!
– Ну так угомони Антошку. Пригрози ему ведомственными проверками. А что Андрей?
– Сказал, что тогда предал меня не по своей воле, а находясь в дискретно изменённом состоянии сознания. А до того никогда не подвергался столь мощному трансперсональному воздействию и ещё не знал, как этому противостоять. Но теперь выставил щит. Из титана с кароновой пропиткой.
– Ну и я сделаю то же самое. Выставлю щит. Из принципиальности и упрямства.
– Свят, я буду молиться за вас, и человечество тоже. Мобилизую всех.
Романов вдруг заплакал скупыми мужскими слезами, которые на вес –дороже золота. Прижал Марью к себе и сказал, задыхаясь от нахлынувших чувств:
– Я так ждал этого мгновения! Ты наконец-то разглядела во мне человека, а не монумент из грехов и амбиций...
Продолжение следует.
Подпишись – и что-то сдвинется.
Копирование и использование текста без согласия автора наказывается законом (ст. 146 УК РФ). Перепост приветствуетс
Наталия Дашевская