Звонок в дверь прозвучал резко, неуместно, разрезав тишину субботнего полудня, как тупой нож режет переспелый помидор. Марина вздрогнула, отставив чашку с остывшим чаем. Она никого не ждала. Денис, сын, был в Москве, подруга Ольга предупредила бы заранее. Сердце сделало неприятный кульбит. За три месяца одиночества она почти отвыкла от этого чувства – тревожного ожидания, что за дверью может стоять он.
Андрей. Бывший муж.
Она медленно подошла к двери, посмотрела в глазок. Так и есть. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, в той самой куртке, которую она покупала ему три года назад на распродаже в «Спортмастере». Куртка уже выглядела поношенной, сиротливой, как и он сам. Марина на секунду прикрыла глаза, собирая себя в кулак. Она не обязана открывать. Это ее квартира, ее жизнь, ее суббота. Но что-то – может быть, остатки тридцатилетней привычки или просто холодное любопытство – заставило ее повернуть ключ в замке.
Он выглядел старше. Не на три месяца, а на несколько лет. Мешки под глазами, которые она раньше скрадывала правильным освещением в спальне, теперь залегли глубокими, фиолетовыми тенями. Щетина казалась неопрятной, а не стильной, как он, вероятно, полагал.
«Привет», – выдавил он, не глядя ей в глаза. Взгляд его скользил по прихожей, словно искал что-то знакомое и не находил.
«Здравствуй, Андрей», – ее голос прозвучал ровно, может быть, даже слишком спокойно. Она не предложила ему войти, оставшись стоять в дверном проеме, создавая живой барьер.
«Я… это… мимо шел, – начал он, и фальшь этой фразы повисла в воздухе, как сигаретный дым. – Как ты тут?»
«Нормально. Что тебе нужно?» – Марина решила не играть в игры. Их время давно прошло. Она была учительницей русского языка и литературы в ярославской гимназии, и всю жизнь учила детей видеть суть за словами. Сейчас она применяла этот навык к нему.
Андрей наконец поднял на нее глаза. В них была смесь вины, усталости и плохо скрываемой надежды. «Марин, тут дело такое… Понимаю, что не вовремя и вообще… У Лариски проблемы».
Лариса. Его младшая сестра. Вечная «девочка» сорока пяти лет, которую Андрей всю жизнь опекал, защищал и содержал. Именно с ее помощью он когда-то выносил из дома вещи, пока Марина была на даче.
«Какие проблемы?» – в ее голосе не было сочувствия, только констатация.
«Да там… с кредитом. Горит все. Сумма нужна, не очень большая, но срочно. Я бы сам, ты же знаешь, но сейчас… ну, ты понимаешь».
О, она понимала. Она прекрасно понимала, что его новая, двадцатисемилетняя пассия, ради которой он бросил «скучную, предсказуемую» жену, любит красивые жесты, рестораны и дорогие подарки, а не решение финансовых проблем его родственников. Зарплаты инженера на заводе на такую жизнь явно не хватало.
«И какая сумма нужна Ларисе?» – Марина смотрела на него в упор, не моргая.
«Пятьдесят тысяч, – выпалил он и тут же добавил, ссутулившись. – Я отдам. С первой же получки начну. Честно».
Марина молчала. Она смотрела на его лицо, на морщины у глаз, которые когда-то целовала, на губы, которые лгали ей так долго и так убедительно. Она вспоминала тот вечер, когда нашла в кармане его пиджака чек из ювелирного. Не для нее. А потом был запах чужих, приторно-сладких духов на его рубашке, его отстраненность, его ночные бдения с телефоном. И финальный разговор, сухой и деловой: «Марин, прости. Я полюбил другую. Так бывает. Не будем делать из этого трагедию. Мы же цивилизованные люди».
Цивилизованные люди. Она тогда молча собрала его вещи в два больших чемодана. Он даже не удивился, словно ожидал этого. Не было ни криков, ни слез. Была только оглушающая пустота на том месте, где раньше была жизнь.
И вот теперь он стоял здесь, в ее новой, однокомнатной, но такой своей квартире, и просил денег. Не для себя, нет. Для сестры. Он всегда прятался за кого-то.
«Подожди здесь», – сказала она тем же ровным голосом.
Она развернулась и прошла в комнату. Прошла мимо нового дивана, купленного на первую «свободную» зарплату, мимо стопки книг для ее нового увлечения – курсов экскурсоводов по родному Ярославлю, мимо подоконника, где в горшках уже пробивались ростки базилика и мяты. Она подошла к комоду, открыла верхний ящик, где лежала ее сумочка. В кошельке были несколько пятитысячных купюр – аванс, отложенный на новые туфли. Были и мелкие деньги. Она достала одну, хрустящую, пахнущую типографской краской сторублевую купюру.
Она вернулась в прихожую. Андрей ждал, с надеждой заглядывая ей в лицо. Она протянула ему сложенную вдвое бумажку.
Он непонимающе взял ее, развернул. Его лицо медленно вытянулось. Недоумение сменилось обидой, а затем – гневом.
«Это что? – прошипел он. – Ты смеешься надо мной?»
«Нет, – спокойно ответила Марина. – Ты просил денег для Ларисы. Это то, что я могу ей дать. Передай ей от меня привет и скажи, что это на семечки. Чтобы было чем занять себя, когда она в следующий раз будет караулить меня у подъезда, чтобы рассказать, какая я старая и никому не нужная».
Его лицо побагровело. «Ты… ты стала злой, Марина».
«Нет, Андрей. Я стала свободной. А это разные вещи. Всего доброго».
И она, не дожидаясь ответа, мягко, но настойчиво закрыла перед его носом дверь. Повернула ключ, потом еще один – на задвижку. Прислонилась спиной к холодному дереву и только тогда позволила себе выдохнуть. Она не чувствовала ни злости, ни торжества. Только холодное, звенящее спокойствие. Словно она только что сдала последний, самый трудный экзамен в своей жизни. И получила «отлично».
***
Тишина в квартире больше не казалась оглушающей. Она стала плотной, уютной, как старый шерстяной плед. Марина прошла на кухню, налила себе полную чашку чая, того самого, с бергамотом, который Андрей терпеть не мог, называя «одеколоном». Она села у окна, выходившего во двор. Старая липа, которую они сажали вместе с первыми жильцами дома тридцать лет назад, уже покрылась клейкими зелеными листочками. Сколько раз она смотрела на эту липу из окна их общей трехкомнатной квартиры на пятом этаже? А теперь смотрела из маленькой однушки на втором, в соседнем корпусе. Другой ракурс, другая жизнь.
Телефонный звонок вырвал ее из раздумий. На экране высветилось «Оля-гроза».
«Ну что, жертва вероломного нападения, докладывай!» – без предисловий начала подруга. Ольга работала главным бухгалтером на небольшом заводе и обладала талантом формулировать мысли с точностью калькулятора.
«Откуда ты…»
«Маринка, не смеши мои седины. Мне баба Глаша с первого этажа уже позвонила. Говорит, твой бывший приперся, с лицом побитой собаки. Что хотел-то, покаяния или денег?»
Марина усмехнулась. «Второго. Для Лариски».
«Понятно. Для «Лариски». Так говорят, когда самим на бутылку не хватает. Сколько просил?»
«Пятьдесят тысяч».
В трубке повисла пауза. Затем Ольга хмыкнула: «А ты?»
«Я дала ему сто рублей».
Ольга молчала еще несколько секунд, а потом расхохоталась. Громко, заразительно, как умела только она. «Маринка! Боже, я тебя обожаю! Это же гениально! Это лучшее, что я слышала за последний год! Надо было видеть его рожу! Слушай, я сейчас бросаю все, покупаю торт «Полет» и твой любимый рислинг и мчу к тебе. Это надо отметить!»
«Оль, не надо, у меня…»
«Надо, Марина, надо! – отрезала подруга. – Это не просто разборка с бывшим. Это акт провозглашения независимости. Жди!»
Через сорок минут Ольга уже сидела на ее кухне. Женщина-праздник, женщина-танк. Она с грохотом поставила на стол коробку с тортом, бутылку вина и решительно начала командовать.
«Так, давай тарелки. Бокалы. Знаешь, я всегда говорила, что он слизняк. Тридцать лет он прятался за твоей спиной. Ты ему и борщи варила, и с сыном уроки делала, и его вечно ноющую мамашу ублажала. А он что? Он «искал себя». Тьфу! Нашел, называется. В объятиях какой-то крашеной фифы, у которой в голове только ногти и соцсети».
Они разлили вино. Холодное, с кислинкой, оно приятно обожгло горло.
«Он сказал, что я стала злой», – тихо проговорила Марина, вертя в руках бокал.
«Он сказал правду, но не всю, – серьезно ответила Ольга, отрезая кусок торта. – Ты не злой стала. Ты стала честной. В первую очередь, с самой собой. Раньше ты его жалела, оправдывала. «Андрюша устал», «У Андрюши сложный период». А теперь ты просто назвала вещи своими именами. Его просьба стоит сто рублей. И точка».
Они долго сидели, разговаривая обо всем и ни о чем. О ценах на рынке, о новом сериале, о планах на лето. Ольга рассказывала о своем коте, который научился открывать холодильник, Марина – о забавном случае на уроке. И в какой-то момент Марина поняла, что ни разу за вечер не подумала об Андрее с тоской или обидой. Он превратился в перевернутую страницу. Неприятную, но уже прочитанную.
Когда Ольга уходила, она остановилась в дверях.
«Маринка, а ты про курсы-то не забыла? Ты же записалась».
Марина кивнула. «Записалась. В понедельник первое занятие».
«Вот и умница. Хватит учить детей по программе. Пора рассказать людям живую историю. У тебя получится, я знаю. У тебя глаза горят, когда ты про наш город говоришь».
После ее ухода Марина подошла к книжной полке. Там, среди методичек и сборников стихов, стояла толстая книга «История Ярославского края». Она достала ее, сдула невидимую пылинку. Открыла на случайной странице. «Спасо-Преображенский монастырь, где было найдено «Слово о полку Игореве»…» Она вдруг почувствовала азарт, как в юности перед экзаменом по любимому предмету. Это было ее «Слово». Ее новая история.
***
Первое занятие на курсах экскурсоводов проходило в старинном особняке в центре города. Группа собралась пестрая: несколько молоденьких студенток истфака, бойкая женщина лет сорока, мечтавшая водить экскурсии на теплоходах, и даже один мужчина. Мужчина был ее возраста, может, чуть старше. Высокий, подтянутый, с сединой на висках и очень внимательными, спокойными глазами. Он представился Виктором Николаевичем. Бывший военный, полковник в отставке.
Марине поначалу было неловко. Ей казалось, что все на нее смотрят, думая: «Куда эта тетка в свои пятьдесят с лишним?» Этот въевшийся в подкорку страх, взращенный последними словами Андрея: «Да кому ты нужна в твоем возрасте?», сидел глубоко внутри. Но преподаватель, увлеченный историк лет семидесяти, говорил так интересно, что она быстро забыла о своих комплексах.
Они разбирали архитектурные стили, учились отличать барокко от классицизма на примерах ярославских церквей. После лекции Виктор Николаевич подошел к ней.
«Марина Аркадьевна, я правильно запомнил?» – его голос был низким, с приятной хрипотцой.
«Да. Можно просто Марина».
«Виктор. Вы так внимательно слушали. Тоже любите историю?»
«Я учитель литературы. Для меня история и литература – две стороны одной медали. Нельзя понять «Евгения Онегина», не зная, как жили дворяне в XIX веке».
«Золотые слова, – кивнул он. – Я всю жизнь по гарнизонам мотался, от Читы до Калининграда. А когда на пенсию вышел, вернулся сюда, в родной город, и понял, что ничего о нем не знаю. Хожу по улицам, как иностранец. Вот, решил восполнить пробелы».
Они вышли из особняка вместе. Весенний вечер был теплым, пахло цветущей сиренью и рекой. Они медленно пошли по набережной. Разговор тек легко и непринужденно. Виктор рассказывал о службе, о смешных случаях, о том, как трудно было привыкнуть к гражданской жизни. Марина, к своему удивлению, тоже начала рассказывать – о школе, о своих учениках, о забавных сочинениях, которые ей приходилось читать. Она не говорила о разводе. Не потому что скрывала, а потому что в контексте этого разговора это казалось несущественным.
«А почему вы решили стать экскурсоводом?» – спросил он.
Марина на мгновение замялась. «Хочу, чтобы люди видели не просто красивые здания, а истории, которые за ними стоят. Хочу, чтобы они полюбили мой город так же, как я».
Он остановился и посмотрел на нее. «У вас получится. У вас голос такой… в него веришь».
От этих простых слов у Марины потеплело где-то в груди. Ей давно никто не говорил комплиментов. Особенно таких – не про внешность, а про суть.
Они дошли до ее дома. «Спасибо за компанию, Виктор».
«Вам спасибо, Марина. До следующего занятия?»
«До следующего».
Она поднялась в свою квартиру и, только закрыв дверь, поняла, что улыбается. Впервые за долгое время это была улыбка без горечи и грусти.
Вечером позвонил сын.
«Мам, привет. Как ты?» – голос у Дениса был обеспокоенный.
«Все хорошо, сынок. Лучше всех».
«Мне тут… папа звонил, – осторожно начал он. – Рассказывал что-то… про сто рублей. Мам, может, не стоило так? Он все-таки отец…»
Марина вздохнула. Она ожидала этого разговора. «Денис, твой отец ушел от меня полгода назад, сказав, что я скучная и старая. Он не интересовался, как я живу и на что. А теперь он пришел просить денег, прикрываясь своей сестрой. Сто рублей – это цена его уважения ко мне. И моего – к нему. Я не хочу больше быть удобной и всепрощающей. Я хочу быть счастливой. Ты можешь это понять?»
В трубке повисло молчание. Денис переваривал услышанное. Он был хорошим сыном, но он был мужчиной, и ему, вероятно, было трудно принять, что его отец оказался не на высоте.
«Понял, мам, – наконец сказал он. – Прости. Ты права. Как… как ты вообще? Справляешься?»
«Более чем, – ответила Марина, глядя на книгу по истории. – Я тут на курсы экскурсоводов записалась».
«Серьезно? – в голосе сына прозвучало удивление, смешанное с уважением. – Вот это да, мам. Это… круто. Расскажешь потом?»
«Обязательно, сынок. Обязательно».
Этот разговор стал еще одной вехой. Она не просто отстояла свои границы перед бывшим мужем, но и смогла донести свою правду до сына. Стена, которую она начала строить вокруг своей новой жизни, становилась все крепче.
***
Учеба захватила ее целиком. Днем – уроки в школе, вечером – лекции, а по выходным – практические занятия на улицах города. Она заново открывала для себя Ярославль. Узнавала легенды старых домов, истории купеческих династий, тайны древних монастырей. Она исписывала толстые тетради, засиживалась в библиотеке, читала мемуары и архивные документы. Усталость была приятной, наполняющей.
С Виктором они стали добрыми приятелями. Часто после занятий вместе пили кофе в маленькой кофейне, обсуждая пройденный материал. Он оказался прекрасным рассказчиком и благодарным слушателем. Он никогда не лез в душу, не задавал личных вопросов, но его молчаливая поддержка ощущалась почти физически. Иногда она ловила на себе его взгляд – теплый, заинтересованный, и чувствовала себя не «женщиной в возрасте», а просто женщиной.
Однажды, во время учебной экскурсии по территории Кремля, произошел неприятный инцидент. К их группе подошла женщина. Марина узнала ее не сразу. Это была Лариса. Выглядела она плохо: осунувшаяся, с озлобленным выражением на лице.
«Марина! Я так и знала, что найду тебя здесь! – закричала она, не обращая внимания на остальных. – Развлекаешься? Гуляешь? А брат из-за тебя страдает!»
Вся группа замолчала, уставившись на них. Марине на секунду показалось, что земля уходит из-под ног. Щеки залил горячий стыд.
«Ты унизила его! Ты опозорила всю нашу семью этой своей подачкой! Сто рублей! Да ты знаешь, что он…»
Марина подняла руку, останавливая ее. Голос ее был тихим, но твердым, и в наступившей тишине его слышал каждый.
«Лариса. Уйди, пожалуйста. Ты выставляешь себя на посмешище».
«Это я?! Это ты…»
«Я сказала, уйди», – повторила Марина, глядя ей прямо в глаза. В ее взгляде не было страха, только холодная сталь. Что-то в этом взгляде заставило Ларису сбиться, захлебнуться словами. Она что-то пробормотала про бессердечность, развернулась и почти бегом скрылась за стеной монастыря.
Группа молчала. Преподаватель кашлянул. Молоденькие студентки смотрели на Марину с испугом и любопытством. И тут Виктор шагнул вперед, встав рядом с ней.
«Прошу прощения за эту неприятную сцену, – громко и четко сказал он, обращаясь ко всем. – У некоторых людей, к сожалению, отсутствуют такт и воспитание. Марина Аркадьевна, я думаю, нам стоит продолжить. Вы как раз хотели рассказать нам о фресках церкви Ильи Пророка».
Он мягко коснулся ее локтя. Этот простой жест поддержки вернул ей самообладание. Она глубоко вздохнула, выпрямила спину и, повернувшись к группе, сказала: «Да, конечно. Итак, если вы посмотрите на западную стену…»
Она говорила уверенно, профессионально, словно ничего не произошло. Но внутри у нее все дрожало. После экскурсии, когда все разошлись, Виктор проводил ее до дома.
«Спасибо», – сказала она, когда они подошли к подъезду.
«Не за что, – просто ответил он. – Не позволяйте им отравить вам жизнь. Они того не стоят».
Он не стал говорить больше, и она была ему за это благодарна. В тот вечер, заваривая свой чай с бергамотом, Марина поняла, что прошла еще одно испытание. И снова не одна.
***
Экзамен был назначен на середину июня. Нужно было подготовить и провести короткую, получасовую экскурсию по выбранному маршруту для всей группы и преподавателя. Марина выбрала свой любимый уголок – набережную Волги, от Речного вокзала до Стрелки, места слияния Волги и Которосли.
Она готовилась несколько недель. Переписывала текст, искала интересные, малоизвестные факты, репетировала перед зеркалом. Она волновалась, как школьница. В день экзамена она надела новое платье – простое, льняное, василькового цвета, которое очень шло к ее посветлевшим за весну глазам.
На Стрелке, у памятника 1000-летию Ярославля, собралась вся их группа. Марина увидела Ольгу, которая махала ей букетом ромашек. А потом, к ее огромному удивлению, она заметила Дениса. Сын приехал из Москвы, не предупредив. Он стоял чуть в стороне, смущенно улыбаясь.
Ее сердце забилось чаще. Это было важнее любого экзамена.
Она начала говорить. И страх ушел. Она рассказывала о купцах, строивших эти набережные, о бурлаках, тянувших по реке баржи, о знаменитых людях, которые любовались этими видами – о Некрасове, Шаляпине, Собинове. Ее голос лился свободно, она не заглядывала в свои записи. Она просто делилась своей любовью. Она видела, как внимательно слушают ее одногруппники, как кивает преподаватель, как с лица Ольги не сходит гордая улыбка. Она посмотрела на сына – он слушал, не отрываясь, и в его глазах было то, чего она не видела уже много лет – искреннее восхищение.
Когда она закончила у подножия Успенского собора, на несколько секунд повисла тишина, а потом раздались аплодисменты. Негромкие, но искренние.
«Браво, Марина Аркадьевна! – сказал преподаватель. – Это было не просто знание материала. Это была поэзия. Отлично».
К ней подбежала Ольга, сунула в руки ромашки. «Маринка, я же говорила! Ты рождена для этого!»
Подошел Денис. Он обнял ее, крепко, как в детстве.
«Мам, я тобой так горжусь, – сказал он тихо ей на ухо. – Прости, что я был таким идиотом. Ты самая сильная».
Слезы навернулись ей на глаза, но это были хорошие, светлые слезы.
Виктор подошел последним. Он просто пожал ей руку.
«Это было великолепно, Марина. По-настоящему».
Вечером они все вместе сидели в ее маленькой, но уютной квартире. Ольга, Денис и Виктор, которого Марина спонтанно пригласила, а он, на ее удивление, согласился. Они пили чай с тортом, смеялись, Денис рассказывал о своей работе, Виктор – о планах поехать на Соловки. И Марина, глядя на эти три таких разных, но таких важных для нее теперь лица, чувствовала себя абсолютно, безоговорочно счастливой.
Прошлое не исчезло. Оно было частью ее, как шрам на руке от детского падения с велосипеда. Но оно больше не болело. Оно просто было. А впереди, как широкая, полноводная Волга за ее окном, простиралась новая, неизведанная, но такая манящая жизнь.
Когда гости ушли, и она, убрав со стола, присела на диван, телефон издал тихий сигнал. Сообщение от Виктора.
«Марина, спасибо за прекрасный вечер. Я тут подумал… Может, съездим на выходных в Ростов Великий? Говорят, там сейчас ирисы цветут. И я никогда не слышал историю его кремля в вашем исполнении».
Марина улыбнулась. Она еще не знала, что ответит. Но она знала, что впереди ее ждет еще много историй. И самую главную из них – историю своей собственной, новой жизни – она только начала писать. И ей это ужасно нравилось.