Тихий шелест шин по мокрому асфальту и ровное гудение мотора убаюкивали. Марина смотрела на проплывающие за окном такси огни вечернего Нижнего Новгорода, на отражения фонарей в тёмной воде Оки, и чувствовала, как внутри неё разливается тепло. Не просто тепло – настоящее, густое, как липовый мёд, счастье. Сегодня они с Тамарой Игоревной, её будущей свекровью, наконец-то нашли общий язык. Весь вечер пекли её фирменный яблочный штрудель, и даже Антон, её жених, обычно такой сдержанный, то и дело заходил на кухню, привлечённый ароматами корицы и печёных яблок, и обнимал их обеих.
Ей было пятьдесят два, Антону – тридцать. Разница в возрасте, которая поначалу так пугала её, казалась теперь несущественной. Она, главный библиограф областной библиотеки, женщина привыкшая к тишине, порядку и пыльному запаху старых книг, и он, энергичный IT-специалист, живущий в мире кодов и дедлайнов. Они были разными, как два разных мира, но каким-то чудом эти миры сошлись в одной точке.
«Мариночка, ты только не думай, я ведь ему не мать, а друг», — говорила Тамара Игоревна, энергичная, подтянутая женщина с цепким взглядом директора крупной фирмы, раскатывая тесто. — «Я вижу, как он с тобой счастлив. Как успокоился, повзрослел. Мне большего и не надо».
И Марина верила. Она хотела верить. После смерти родителей эта двухкомнатная квартира на проспекте Гагарина стала её крепостью, её раковиной. Здесь всё напоминало о них: продавленное кресло отца, в котором он читал газеты, мамины фиалки на подоконнике, коллекция старинных открыток, которую она собирала с юности. И вот теперь в этой крепости скоро будет жить её новая семья. Свадьба через две недели. Скромная, только для своих.
Такси остановилось у её подъезда. Марина расплатилась, вышла под мелкий октябрьский дождь и полной грудью вдохнула влажный воздух. Счастье. Оно было почти осязаемым.
Она поднялась на свой третий этаж, предвкушая, как сейчас заварит травяной чай, достанет с полки томик Паустовского и будет перечитывать любимые строки, пока город за окном засыпает. Но когда она вошла в квартиру, её ждал сюрприз. На кухонном столе, рядом с вазой, куда она утром поставила букет астр от Антона, стояла початая бутылка дорогого коньяка и два бокала. Один был пуст. В кресле сидел Антон.
— Тоша? А ты почему здесь? Я думала, ты у мамы останешься.
Он поднял на неё тяжёлый взгляд.
— Решил тебя дождаться. Поговорить.
Что-то в его тоне, в этой несвойственной ему угрюмости, заставило Марину насторожиться. Она молча сняла плащ, повесила его в прихожей и прошла на кухню. Села напротив.
— Что-то случилось? С мамой всё в порядке?
— С мамой всё отлично, — он криво усмехнулся. — Мама, как всегда, всё продумала.
— Я не понимаю.
Антон вздохнул, провёл рукой по волосам.
— Марин, ты же понимаешь, нам нужно будет где-то жить. Вместе.
— Конечно, понимаю. Здесь. Места хватит. Одну комнату сделаем спальней, другую – гостиной, тебе рабочий уголок организуем…
— Нет, — он перебил её. — Не здесь.
Сердце Марины пропустило удар. Холодная, неприятная змейка поползла по позвоночнику.
— А где?
— Мы купим новую. Большую. В новом доме. С парковкой, с хорошим видом. Чтобы всё было с нуля, наше.
— Купим? Антон, у нас нет таких денег. Моей зарплаты и твоей… нам на это копить лет двадцать.
Он посмотрел на неё в упор. И в этот момент Марина увидела в его глазах не своего любящего, немного инфантильного Тошу, а отражение его матери – тот же деловой, всё просчитавший взгляд.
— Есть, — сказал он тихо, но отчётливо. — После свадьбы продадим эту квартиру. Это будет наш первоначальный взнос. Мама добавит, возьмём ипотеку. Она уже и варианты присмотрела. Отличный жилой комплекс на Мещере.
Слова падали в тишину кухни, как камни в глубокий колодец. Продадим эту квартиру. ЕЁ квартиру. Квартиру, где она родилась. Где пахнет мамиными пирогами и отцовским табаком. Где на обоях в коридоре до сих пор сохранилась карандашная отметка её роста в первом классе. Где каждая вещь, каждая трещинка на потолке была частью её жизни.
Марина смотрела на него и не узнавала.
— Чья это идея? — спросила она ледяным голосом, которого сама от себя не ожидала.
— Наша. Общая, — он попытался взять её за руку, но она отдёрнула её, как от огня.
— Нет, Антон. Это идея твоей мамы. Не так ли? Сегодня, пока мы пекли штрудель и мило беседовали, вы это уже решили?
Он отвёл глаза. Это было красноречивее любого ответа.
— Марин, ну пойми, это логично! Это выгодно! Мы же семья! Какая разница, чья квартира? Она хочет как лучше для нас! Для своего сына!
— Для своего сына, — повторила она эхом. — А я? Я в этой схеме кто? Приложение к квартире? Ресурс для первоначального взноса?
В голове стало пусто и гулко, как в том самом колодце. Весь вечер, всё это притворное дружелюбие, разговоры о счастье, штрудель… всё это было лишь прелюдией. Проверкой. Обработкой. Тамара Игоревна не искала с ней общий язык. Она оценивала актив. И, видимо, решила, что актив созрел для продажи.
— Ты… ты знал об этом, когда делал мне предложение?
Антон молчал, и это молчание было оглушительным.
Марина медленно встала. Ноги казались ватными, но спину она держала прямо. Она подошла к окну и посмотрела на тёмные окна соседнего дома. Там тоже жили люди. Пили чай, смотрели телевизор, ссорились, мирились. У них была своя жизнь. А её жизнь, такая уютная и понятная ещё час назад, только что рухнула. Рассыпалась на тысячи мелких осколков.
«Да. Знала. Я тебя двадцать лет знала. Или думала, что знала», — пронеслось в голове из какой-то старой книги. Только она знала Антона не двадцать лет, а всего полтора. И, как оказалось, не знала вовсе.
Она повернулась. Антон всё так же сидел в кресле, ссутулившись. Виноватый ребёнок, которого поймали на вранье.
— Завтра суббота, — сказала она ровным, бесцветным голосом. — У меня выходной. Будет время всё отменить.
— Что отменить? — не понял он.
— Всё. Ресторан. Фотографа. Поездку в загс. Свадьбу.
Он вскочил. В его глазах был испуг, недоумение.
— Марин, ты что? Ты с ума сошла? Из-за чего? Из-за простого разговора? Мы же еще ничего не решили!
— Вы решили, — поправила она. — Ты и твоя мама. Без меня. А теперь я решила. Тоже без вас.
Она подошла к серванту, достала маленькую бархатную коробочку, открыла её и протянула ему. Кольцо с небольшим, но чистым бриллиантом, которое он надел ей на палец три месяца назад, сиротливо блеснуло в тусклом свете.
— Забери. И уходи, пожалуйста. Я хочу побыть одна.
***
Она не спала всю ночь. Сидела в том самом отцовском кресле, укутавшись в плед, и смотрела в темноту. Не было слёз, только ледяное, выжигающее изнутри спокойствие. Она перебирала в памяти их полтора года. Прогулки по набережной, его смешные попытки разобраться в её каталогах, вечера в кино, его рука в её руке. Всё это казалось теперь фальшивым, как ёлочные игрушки. Было ли хоть что-то настоящее? Или она с самого начала была для них лишь выгодной партией – одинокая женщина за пятьдесят, с собственной недвижимостью в хорошем районе?
Фраза Тамары Игоревны, брошенная как-то вскользь, теперь зазвучала в голове набатом: «В твоём возрасте, Мариночка, уже не до капризов. Надо ценить то, что есть». Тогда она восприняла это как неуклюжую заботу. Сейчас она понимала истинный смысл: будь благодарна, что на тебя вообще обратили внимание, и не мешай нам устраивать жизнь моего сына за твой счёт.
Утром, едва рассвело, она налила себе крепкого, как дёготь, кофе и села за телефон. Первым делом – ресторан «Купеческий». Администратор с сочувствием в голосе сообщил, что задаток не возвращается. «Ничего, — подумала Марина. — Это плата за прозрение. Не самая высокая». Потом фотограф. Потом отмена записи в загсе. Каждое действие было как щелчок замка, запирающего дверь в прошлое. С каждым звонком ей становилось легче дышать. Она не разрушала. Она расчищала пространство.
Около десяти утра раздался звонок. Ирина. Её единственная близкая подруга, риелтор с двадцатилетним стажем, женщина-ураган.
— Ну что, невестушка? Готова к последнему рывку? Я тут тебе такой салон красоты нашла, из тебя Клеопатру сделают!
Марина усмехнулась.
— Ира, отбой. Клеопатры не будет.
В трубке повисла тишина. Ирина умела слушать.
— Что случилось? — спросила она уже другим, серьёзным тоном.
— Свадьбы не будет. Я всё отменила.
— Так. Диктуй адрес. Буду через сорок минут. И поставь чайник. Хотя нет. Не чайник. Что у тебя есть покрепче?
Ирина влетела в квартиру, как всегда, шумная, пахнущая духами и деловой суетой. С порога окинула Марину цепким взглядом, молча обняла и прошла на кухню. Из своей необъятной сумки она извлекла бутылку армянского коньяка и две шоколадки.
— Рассказывай.
И Марина рассказала. Спокойно, без эмоций, пересказывая вчерашний диалог. Ирина слушала, не перебивая, только её тонкие, ухоженные пальцы нервно постукивали по столу.
Когда Марина закончила, подруга налила в кофейные чашки коньяк.
— Пей.
Они выпили. Коньяк обжёг горло.
— Твари, — коротко сказала Ирина. — Просто расчётливые, циничные твари. И сыночек хорош. Маменькин выкормыш. Ты всё правильно сделала, Марин. Даже не думай сомневаться. Это не семья, это финансовый проект. А ты у них – главный актив.
— Я так и подумала, — тихо ответила Марина. — Только больно очень. Чувствую себя идиоткой.
— Перестань, — отрезала Ирина. — Ты не идиотка. Ты – женщина, которая хотела верить в сказку. Имеешь право. Главное, что ты вовремя проснулась, пока карета не превратилась в тыкву окончательно. Послушай меня. Сейчас они начнут тебя атаковать. Сначала сыночек с цветами и слезами. Потом маман с давлением на жалость и чувство вины. Твоя задача – держать оборону. Ты в своей крепости. Никого не впускать. Телефон можешь вообще отключить.
В этот момент зазвонил домофон. Назойливо, требовательно.
— Лёгкие на помине, — хмыкнула Ирина. — Кто там?
Марина подошла к трубке.
— Марин, это я, Антон. Открой, пожалуйста. Нам надо поговорить.
— Нам не о чем говорить, — ответила она и нажала отбой.
Домофон зазвонил снова. И снова.
— Так, — скомандовала Ирина. — Выключай звук. И телефон тоже. Сегодня у тебя день тишины. Будем пить коньяк и смотреть старые комедии. А завтра… завтра начнём новую жизнь.
Они действительно смотрели «Девчат», и Марина, впервые за много лет, смеялась до слёз над проделками Тоси Кислицыной. Коньяк и решительность подруги делали своё дело. Боль не ушла, но она перестала быть всепоглощающей. Она превратилась в тупой фон, на котором проступали контуры новой, пока ещё неясной, но определённо её собственной жизни.
***
Следующие две недели были похожи на затяжной бой. Антон караулил её у подъезда. Сначала с цветами, потом просто с несчастным лицом. Он говорил, что был неправ, что погорячился, что любит её и ни на какую квартиру не претендует. Марина смотрела на него и видела только слабость. Он не защитил её. Он предал её ещё до того, как они стали семьёй. Он позволил своей матери унизить её, оценить, как вещь.
— Дело не в квартире, Антон, — говорила она ему в один из таких дней, стоя на пороге и не пуская внутрь. — Дело в том, что ты с ними согласился. В том, что для тебя это оказалось «логично» и «выгодно». Мы не можем быть вместе. У нас слишком разное представление о том, что такое семья.
Потом в атаку пошла Тамара Игоревна. Она звонила на работу. Она пыталась давить на жалость.
— Мариночка, деточка, ну что же ты делаешь? Ломаешь жизнь и себе, и мальчику! Он же тебя любит! Ну, подумаешь, ляпнула я глупость со своей деловой хваткой! Старая дура, прости! Неужели из-за этого можно всё рушить? В твоём возрасте нужно за счастье держаться, а не разбрасываться им!
Этот аргумент – «в твоём возрасте» – стал последней каплей.
— Тамара Игоревна, — ответила Марина в трубку, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость. — Именно в моём возрасте я научилась отличать счастье от выгодной сделки. И именно в моём возрасте у меня достаточно мудрости, чтобы не вступать в заведомо проигрышные проекты. Всего доброго.
Она повесила трубку и заблокировала её номер. А потом и номер Антона. Оборона была завершена. Крепость выстояла.
В квартире стало тихо. Слишком тихо. Пустота, которая поначалу казалась свободой, начала давить. Марина ходила из комнаты в комнату, натыкаясь на призраков несбывшегося будущего. Вот здесь должен был стоять его компьютерный стол. Вот на этой стене они хотели повесить большую свадебную фотографию.
Она подошла к старому книжному шкафу и достала несколько больших картонных коробок. Её сокровище. Коллекция старинных открыток. Виды дореволюционного Нижнего, Москвы, Санкт-Петербурга. Она не перебирала их уже много лет.
Марина высыпала открытки на большой обеденный стол. Пожелтевшие карточки с изящными каллиграфическими надписями. «Приветъ изъ Нижняго». «Поклонъ изъ Москвы». За каждой – чья-то история, чья-то жизнь, застывшая на мгновение. Она вдруг поняла, что хочет привести их в порядок. Купить специальные альбомы, систематизировать, описать каждую. Это было что-то настоящее, незыблемое, в отличие от её рухнувших планов.
Ирина, забежавшая на следующий день, застала её за этим занятием.
— О, раскопки начались! — одобрительно сказала она. — Правильно. Надо якорь найти. Что-то, что только твоё. Слушай, а я к тебе с делом. Помнишь, ты говорила, что тебе тесно в этих стенах стало?
— Говорила, — подтвердила Марина, не отрываясь от открытки с видом на Рождественскую улицу.
— Есть вариант. Нестандартный. Не продажа, нет. У меня клиентка есть, семья с двумя детьми, переезжают из области. Им срочно нужно жильё в этом районе, рядом с гимназией. Готовы снять надолго, года на три минимум, с предоплатой за полгода. Платят очень хорошо. А ты бы на эти деньги…
— Что я? — подняла глаза Марина.
— А ты бы сняла себе что-нибудь для души. Маленькое, уютное. Может, вообще в другом городе? Ты же всегда Питер любила. Мечтала пожить там не как турист.
Мысль была настолько сумасшедшей, что Марина даже не сразу её осознала. Уехать? Сдать свою квартиру, свою крепость, чужим людям? И уехать в другой город, где у неё никого нет?
— Ты с ума сошла, — сказала она. Но в голосе не было уверенности.
— А почему нет? — азартно подхватила Ирина. — Что тебя здесь держит? Работа? В библиотеке? Марин, ты первоклассный специалист, библиограф от бога. В Питере таких с руками оторвут, в той же Публичке. Друзья? Ну, я у тебя одна, и мы можем созваниваться по видеосвязи хоть каждый день. А там, глядишь, и новые появятся. Подумай! Это же не продажа, не предательство памяти родителей. Это… долгосрочная командировка. В новую жизнь.
Марина думала три дня. Она ходила по своей квартире, прикасаясь к вещам. Она смотрела на свои открытки. Санкт-Петербург. Разводные мосты. Зимний дворец. Медный всадник. Город-мечта, город-символ. Символ чего-то нового, осмысленного, интеллигентного. В противовес её суетливой, разбитой нижегородской реальности.
Развод мостов. Как символично. Она сейчас тоже разводила мосты со своим прошлым.
На четвёртый день она позвонила Ирине.
— Я согласна.
***
Переезд был похож на стремительный сон. Встреча с будущими квартирантами – приятная интеллигентная семья, врач и преподаватель вуза, которые смотрели на её фиалки и книжные полки с таким благоговением, что Марина сразу успокоилась за судьбу квартиры. Сбор вещей. Она брала с собой только самое необходимое и самое ценное: одежду, коробки с открытками и несколько самых любимых книг. Никакой мебели, никакой посуды. Только то, что определяет её личность.
Ирина нашла ей крошечную, но невероятно уютную квартирку-студию на Петроградской стороне, в старом фонде, с высоким потолком и огромным окном, выходящим в тихий двор-колодец.
В день отъезда, когда вещи уже были погружены в машину транспортной компании, а ключи от её квартиры переданы новым жильцам, Марина стояла на перроне Московского вокзала. Рядом суетилась Ирина, засовывая ей в сумку пирожки и термос с чаем.
— Ну, ты это… не теряйся там, — сказала подруга, внезапно смахнув слезу. — Звони. Пиши. Если что – я мигом прилечу.
— Прилетай, — улыбнулась Марина. — Будем гулять по набережным.
Они обнялись. Крепко, как сёстры.
Когда поезд тронулся, Марина не стала смотреть на удаляющийся город. Она смотрела вперёд, на убегающие вдаль рельсы. Не было ни страха, ни сожаления. Только лёгкое, пьянящее чувство свободы и предвкушение чего-то совершенно нового.
Санкт-Петербург встретил её серым небом и запахом речной воды. Первые недели были суматошными. Обустройство на новом месте, долгие прогулки по незнакомым улицам, которые казались знакомыми по её открыткам. Она действительно нашла работу – не в Публичной библиотеке, а в научной библиотеке Горного университета, где её опыт систематизации редких фондов оказался бесценным.
Жизнь вошла в новую, спокойную колею. По утрам – работа, по вечерам – тихие часы в её маленькой студии с книгой или альбомом для открыток. Она записалась на курсы акварели, о чём мечтала с юности, но всегда откладывала. Оказалось, что у неё неплохо получается передавать на бумаге перламутровые оттенки питерского неба.
Однажды в субботу, в поисках редких почтовых марок для своей коллекции, она забрела в небольшой антикварный магазинчик на улице Восстания. За прилавком стоял седовласый, очень спокойный мужчина в очках с толстыми линзами.
— Простите, я ищу альбомы для открыток, кляссеры, — обратилась она к нему.
Мужчина поднял на неё глаза. Взгляд был внимательным и немного уставшим.
— Для каких открыток, если не секрет? — спросил он.
— В основном дореволюционные. Виды городов.
Он улыбнулся уголками губ.
— Тогда вам нужны не обычные кляссеры, а специальные, с бескислотным картоном. Иначе со временем изображение пострадает. У меня есть пара штук. Пойдемте, покажу. Меня, кстати, Григорий зовут.
— Марина.
Они проговорили больше часа. Оказалось, что Григорий – историк, который ушёл из университетской суеты и открыл эту лавку, «чтобы общаться с вещами, а не с отчётами». Он тоже был «переехавшим», только не из Нижнего, а из Екатеринбурга, после развода много лет назад. Он показал ей свою коллекцию старинных карт, а она рассказала ему про свои самые ценные открытки. Это был разговор двух людей из одного мира. Людей, для которых история, запечатлённая на бумаге, была живее и интереснее многих современных событий.
Они стали встречаться. Не как влюблённые, а как добрые друзья. Ходили по музеям, бродили по блошиным рынкам на Удельной, пили кофе в маленьких кофейнях, обсуждая новую книгу по истории города или споря о датировке какого-нибудь старинного предмета. С ним было легко и спокойно. Он ничего от неё не требовал и ничего не ждал. Он просто был рядом.
Прошло почти полгода. Однажды вечером, сидя у своего огромного окна и рисуя акварелью вид на крыши, Марина разговаривала по видеосвязи с Ириной.
— Ну ты посмотри на себя! — восхищалась подруга. — Глаза горят, улыбаешься! Совсем другой человек! Не зря я тебя тогда выпнула!
— Не зря, — согласилась Марина, улыбаясь. — Спасибо тебе.
— Этот твой Григорий… он как? Серьёзный мужчина?
— Серьёзный. И очень интересный. Мы просто дружим, Ир. И мне этого достаточно. Я впервые в жизни никуда не тороплюсь.
— Ну и правильно, — вздохнула Ирина. — Главное, что ты счастлива. Сама по себе. Это самое важное.
Они попрощались. Марина отложила кисть и посмотрела на свой рисунок. Получалось. Жизнь тоже получалась. Она была не такой, какой она её планировала, но, возможно, именно такой она и должна была быть. Спокойной, наполненной смыслом, тихими радостями и уважением к себе.
На телефон пришло сообщение. От Григория.
«Марина, я нашёл то, что вы давно искали. Открытку с видом на Нижегородскую ярмарку 1913 года. В идеальном состоянии. Зайдёте завтра после работы? Заодно выпьем чаю. Я испёк штрудель».
Марина улыбнулась. Штрудель. Круг замкнулся, но теперь это был совсем другой круг. В нём не было выгоды и расчёта. Только тепло, забота и запах печёных яблок.
«Обязательно зайду», — набрала она в ответ.
За окном зажигались огни большого города. Её города. Её новой жизни. И она знала, что всё сделала правильно.