Это был один из тех редких субботних дней, когда в квартире царила тишина. Муж уехал на стройку, принимать какой-то очередной объект, а Елена впервые за много недель осталась одна. Ощущение было непривычным, почти тревожным, словно нарушился неписаный закон мироздания. Уже почти тридцать лет ее жизнь была подстроена под ритм жизни Дмитрия: его ранние подъемы, его громкий голос по телефону, его поздние возвращения, пахнущие то машинным маслом, то морозной свежестью, то едва уловимым запахом коньяка «на объекте».
Тишина давила на уши. Елена прошлась по их трехкомнатной квартире в спальном районе Новосибирска. Квартира, купленная еще в конце девяностых, обставленная тяжелой, добротной мебелью, которую выбирал Дима, казалась ей чужой. Все здесь было прочным, основательным и… не ее. Резные дубовые дверцы кухонного гарнитура, массивный кожаный диван в гостиной, который они с трудом затащили на седьмой этаж, огромный шкаф-купе в спальне, занимавший целую стену. Шкаф-хранилище, как называл его Дима. Там хранилось все: от его зимней рыбацкой амуниции до коробок с елочными игрушками.
Елене вдруг отчаянно захотелось найти старые фотоальбомы. Те, в бархатных обложках, где они были молодыми, где их сын Андрей был маленьким и смешным, в нелепой шапке с помпоном. Воспоминания нахлынули теплой, ностальгической волной. Она подошла к шкафу-монстру, с усилием отодвинула тяжелую зеркальную дверь. Внутри пахло нафталином и чем-то еще, пыльным, застоявшимся. Ее вещи занимали скромную треть пространства, аккуратно развешанные и сложенные. Остальное принадлежало миру Дмитрия. Вот его охотничьи сапоги, вот стопка старых журналов «За рулем», а на самой верхней полке, куда она редко заглядывала, громоздились коробки из-под бытовой техники, набитые всякой всячиной.
Именно там, за коробкой от пылесоса, она и увидела ее. Обычную картонную папку-скоросшиватель. На корешке, аккуратным, почти печатным почерком мужа было выведено одно слово: «РАЗВОД».
Сердце ухнуло куда-то в район желудка, а потом бешено забилось, отдаваясь в висках. Руки похолодели и задрожали. Развод? Что за глупая шутка? Она потянулась, кончиками пальцев подцепила папку и спустила вниз. Дыхание перехватило. Несколько секунд она просто смотрела на это слово, написанное черным маркером. Оно казалось инородным, невозможным в их упорядоченной, предсказуемой жизни.
Она открыла папку. Внутри лежали ксерокопии их свидетельства о браке, документов на квартиру и машину, его паспорта. Сверху – чистый бланк заявления о расторжении брака, заполненный наполовину его рукой. Не хватало только ее данных, даты и подписи. А еще – распечатка с какого-то юридического форума «Как правильно делить совместно нажитое имущество при разводе».
Елена села прямо на пол, среди запахов нафталина и пыли. Мир сузился до этой папки у нее на коленях. Тридцать лет. Почти тридцать лет. Она вспомнила их свадьбу – скромную, в разгар перестройки, когда в магазинах не было ничего, а они были счастливы. Он – молодой, напористый парень со стройки, она – тихая студентка филфака. Он носил ее на руках через лужи, обещал построить для нее дом, где будет огромная библиотека. Он восхищался тем, как много она знает, называл ее «мой умный воробушек». Куда все это делось?
Она не знала, сколько так просидела. В голове была звенящая пустота. Потом, как во сне, она встала, аккуратно сложила документы обратно в папку, засунула ее на прежнее место, за коробку от пылесоса. Задвинула дверь шкафа. Словно ничего не было. Она даже прошлась по ковру, стирая следы своих ног. Механически, как робот. Нужно было приготовить ужин. У Димы сегодня был удачный день, он вернется голодный и будет ждать ее знаменитые пельмени, которые она лепила вручную, сотнями, и замораживала впрок.
Вечером вернулся Дмитрий. Шумный, довольный, пахнущий морозом и успехом. Он с порога громко объявил:
– Ленка, принимай героя! Сдал объект на две недели раньше срока! Премию выписали, гуляем!
Он чмокнул ее в щеку, проходя на кухню, и потер руки.
– О, пельмешки! Умница ты моя! Знала, чем папу порадовать.
Он сел за стол, не снимая рабочей куртки, и принялся с аппетитом есть, громко прихлебывая бульон. Елена села напротив, налив себе чаю. Она смотрела на него, на его обветренное лицо, на крупные, мозолистые руки, которые так умело орудовали ложкой, и видела перед собой совершенно чужого человека.
– Представляешь, заказчик такой довольный, сразу новый подряд предложил. Дачу себе строить хочет под Кольцово. Элитный поселок. Говорит: «Сергеич, только ты!». Я ему смету прикинул, там такой размах! Баня, гараж на две машины, дом в два этажа…
Он говорил и говорил, а Елена молчала. Ее молчание было плотным, тяжелым, как вата. Но он его не замечал. Он привык, что она – хороший слушатель.
– Я тут подумал, – продолжал он, отодвигая пустую тарелку, – нам тоже надо дачу строить. Сколько можно? Андрюха подрос, скоро внуки пойдут. Будем все вместе на шашлыки ездить. У меня тут участок на примете есть, недорогой. Немного занять, кредит небольшой взять, и за пару лет поставим коробку. А? Как тебе идея?
Он впервые за весь вечер посмотрел на нее. Но не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы получить подтверждение.
– Да, хорошая идея, – тихо сказала она. Голос был не ее, глухой и безжизненный.
– Вот и я говорю! Я уже с Андрюхой посоветовался, он «за». Говорит, беседку сам сделает. Все, решено! На следующей неделе поедем участок смотреть.
Он встал, похлопал себя по сытому животу и пошел в гостиную, к телевизору. Включил какой-то боевик. Взрывы и выстрелы заполнили квартиру, вытесняя мучительную тишину. А Елена так и осталась сидеть на кухне, глядя на пустую тарелку мужа. Дача. Его очередная великая стройка. А где в этой стройке она? Где ее место? В папке «РАЗВОД»?
Следующие дни превратились в пытку. Елена ходила на свою работу, в научную библиотеку Академгородка, перебирала карточки, выдавала книги, но все делала как в тумане. Ее мир, такой упорядоченный и понятный, мир каталогов и редких фолиантов, треснул. Она смотрела на мужа и в каждом его слове, в каждом жесте искала подвох. Но он был как обычно – шумный, деловитый, поглощенный своими планами. Он постоянно говорил по телефону, обсуждал цены на брус, фундамент, кровлю. Вечерами раскладывал на кухонном столе какие-то схемы, чертил, считал на калькуляторе.
– Лен, смотри, – он ткнул пальцем в чертеж, – вот тут гостиная будет, с камином. А тут – веранда. Представляешь, летом самовар поставим, будем чай пить.
Она кивала, а в голове стучало одно слово: «Развод. Развод. Развод». Зачем ему дача, если он собирается разводиться? Или передумал? Или это был просто запасной план? План «Б», на случай, если она станет неудобной?
Прошла неделя. В обеденный перерыв Елена сидела в небольшой кафетерии при библиотеке со своей коллегой Ольгой Ивановной. Ольга была женщиной за шестьдесят, вдова известного профессора-физика, острая на язык и на ум. Она работала в библиотеке не ради денег, а ради общения и порядка.
– Ты чего такая смурная последнюю неделю? – без обиняков спросила Ольга, размешивая сахар в своем чае. – На тебе лица нет. Дима твой опять проект века затеял?
Елена дернулась. Ольга знала ее мужа много лет и относилась к нему с ироничным снисхождением.
– Дачу строить собрался, – выдавила Елена.
– Ох, господи. Еще одна стройка. А тебе-то это надо? Ты же городская до мозга костей. Тебе театр подавай да книжки твои старинные. Какая дача? Грядки полоть будешь?
– Он говорит, для семьи. Для Андрея, для внуков…
– Для семьи – это когда всех спросили. А когда один решил, а остальные должны радоваться – это не для семьи, это для себя, – отрезала Ольга. Она внимательно посмотрела на Елену поверх очков. – Лена, тебе сколько лет? Пятьдесят два. Мне шестьдесят четыре. Поверь моему опыту: после пятидесяти наступает прекрасное время, когда уже можно перестать быть удобной для всех и наконец-то подумать: а мне-то что нужно? Что я хочу? Или ты в этой «семье» не в счет? Просто как функция – приготовить, постирать, одобрительно кивнуть?
Слова Ольги были как укол. Болезненный, но отрезвляющий. Что она хочет? Этот вопрос застал ее врасплох. Она так давно не спрашивала себя об этом. Чего она хотела? Тишины. Возможности читать, не вздрагивая от звука работающего телевизора. Она мечтала о маленькой мастерской, где могла бы заниматься своим хобби – реставрацией старых книг и переплетов. У нее были золотые руки, но для этого занятия в их квартире просто не было места. Все ее инструменты, дорогие сорта бумаги, кожа – все это хранилось в коробках на антресолях. А еще она мечтала путешествовать. Не на дачу под Кольцово, а по старым русским городам – Суздаль, Псков, Великий Новгород. Смотреть на древние кремли и монастыри. Она как-то заикнулась об этом Диме, а он отмахнулся: «Что там смотреть? Развалины одни. Вот на Алтай съездим на рыбалку – это да, это мощь!».
Вечером того же дня разразилась первая серьезная буря. Дмитрий вернулся с работы возбужденный и положил на стол перед Еленой кипу бумаг.
– Лена, тут подписать надо. Я на кредит заявку подал. На участок и на первоначальные материалы. Сумма приличная, нужно согласие супруги.
Он говорил это так, будто просил передать соль. Елена смотрела на кредитный договор. Цифра с шестью нулями заплясала у нее перед глазами.
– Дима, мы это не обсуждали. Это слишком большая сумма. Мы не потянем.
Он удивленно поднял брови.
– В смысле, не обсуждали? Я тебе говорил. Все потянем, я рассчитал. Премия плюс левые заказы будут, закроем быстро. Давай подписывай, не тяни, мне завтра в банк с утра.
– Я не буду это подписывать, – тихо, но твердо сказала она.
Дмитрий замер. Потом медленно сел на стул напротив.
– Я не понял. Это что еще за фокусы?
– Это не фокусы. Это огромные деньги и огромная ответственность. Я не хочу влезать в такие долги ради дачи, которая мне не нужна.
– Тебе не нужна? – его голос начал набирать децибелы. – А кто тебя спрашивает? Это для семьи! Для нашего будущего! Или ты хочешь, чтобы мы до старости в этой коробке сидели? Я мужик, я должен что-то после себя оставить! Дом, который я построил!
– А я? Я ничего не должна? Только соглашаться? – в голосе Елены появились незнакомые ей самой металлические нотки.
– Ты должна мужа поддерживать! Всю жизнь нормальная была, а тут на старости лет взбрыкнула! Что с тобой происходит, Лена? Тебе кто-то напел в уши? Эта твоя мымра из библиотеки?
– Не смей так говорить об Ольге Ивановне! – вспыхнула она. – Она, в отличие от некоторых, хотя бы интересуется, чего я хочу!
– А чего ты хочешь?! – заорал он, вскакивая. – Цветочки разводить и книжки свои пыльные нюхать? Так для этого дача и нужна! Выделю тебе там угол, будешь свои гербарии сушить!
И в этот момент она не выдержала.
– Угол? Как тот, что ты мне в своей папке «РАЗВОД» приготовил?!
Она выпалила это и замерла, испугавшись собственных слов. В квартире повисла оглушительная тишина. Дмитрий смотрел на нее, и лицо его медленно менялось. Удивление, гнев, а потом… какая-то усталая досада. Он снова сел.
– А, ты нашла… – он потер лицо руками. – Ну нашла и нашла. Дура. Это не для тебя готовилось. Это так, на всякий случай.
– На всякий случай? – прошептала она. – На какой «всякий случай», Дима?
– На такой! – он снова взорвался, но уже без крика, а с какой-то злой, шипящей яростью. – Что ты становишься невыносимой! Что тебе ничего не надо, ничего не интересно, кроме твоих книжек! Что ты живешь в своем выдуманном мире! Я кручусь как белка в колесе, деньги зарабатываю, будущее строю, а ты… ты просто существуешь рядом! Я думал, может, встряхнуть тебя как-то надо. Развод – это так, крайняя мера. Чтобы поняла, что можешь все потерять. Психологический прием, если хочешь!
Он действительно верил в то, что говорил. В его мире это было логично. Напугать, чтобы стала сговорчивее. Как непослушного рабочего на стройке – пригрозить увольнением.
Елена смотрела на него и чувствовала, как внутри нее что-то обрывается. Последняя тонкая ниточка, связывавшая их. Не было ни боли, ни обиды. Только холодное, ясное осознание конца. Он не просто ее не любил. Он ее не видел. Не понимал. Она была для него функцией, предметом интерьера, который вдруг начал сбоить.
– Я ничего не буду подписывать, – повторила она ровным, спокойным голосом. – И дачу свою строй сам. Без меня.
Она встала и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Он что-то кричал ей вслед, стучал в дверь, но она не слышала. Она подошла к окну и посмотрела на ночной город. Огни машин, далекие окна в панельных домах напротив. Там тоже жили люди, тоже ссорились и мирились. Но впервые за много лет она почувствовала себя не частью этого общего муравейника, а отдельной, самостоятельной единицей.
Ночью она почти не спала. Лежала без движения, слушала, как за стеной в гостиной на диване ворочается и вздыхает Дмитрий. Он не пришел в спальню. Утром она встала раньше обычного. Приняла душ, надела свое лучшее платье, которое берегла для походов в театр. Сделала укладку, чего не делала в будни уже много лет. Когда Дмитрий вышел из гостиной, помятый и хмурый, он остолбенел.
– Ты куда это вырядилась?
– На работу, – спокойно ответила она.
Он ждал, что она начнет извиняться, плакать, просить прощения. Но она была спокойна и даже, как ему показалось, красива какой-то новой, холодной красотой.
– Лен, ну ты это… брось дуться, – примирительно начал он. – Ну, погорячился я вчера. С кем не бывает. Забудь про эту папку, я ее выкину. Давай жить как жили. Подпишешь бумаги?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Нет, Дима.
Она взяла свою сумку и вышла из квартиры. Весь день на работе она ощущала себя как натянутая струна. Она не могла сосредоточиться. В обед позвонил сын, Андрей.
– Мам, привет. Мне тут отец звонил. Вы чего, поссорились? Что за концерт из-за дачи? Это же классная идея! Мы будем все вместе…
– Андрей, – мягко, но твердо прервала его Елена, – это не просто «из-за дачи». Это касается меня и твоего отца. Пожалуйста, не вмешивайся.
– Но он сказал, ты кредит не хочешь подписывать! Мам, он же для нас старается! – в голосе сына звучали отцовские нотки осуждения.
Сердце кольнуло. Даже сын был на его стороне. Для него отец был авторитетом, силой, а она – тихим, домашним фоном.
– Всего хорошего, сынок, – сказала она и положила трубку.
Вернувшись вечером домой, она нашла квартиру пустой. На кухонном столе лежала записка, написанная размашистым почерком Дмитрия: «Уехал к Андрею. Подумай над своим поведением».
«Подумай». Он все еще думал, что может ею управлять. Что она одумается и прибежит с извинениями.
Елена прошла в спальню. Открыла шкаф. Его половина была пуста – он забрал какие-то вещи. Она снова достала ту самую папку. «РАЗВОД». Открыла ее. Достала чистый бланк заявления. Села за свой туалетный столик, единственное место в доме, которое было только ее. Взяла свою любимую перьевую ручку, которую использовала для каллиграфических записей в библиотеке.
Аккуратным, четким почерком она заполнила свою часть заявления. «Елена Викторовна Романова». Дата рождения. Паспортные данные. В графе «причина расторжения брака» она на мгновение задумалась. А потом написала: «Утрата взаимопонимания и уважения».
Она положила свой, теперь уже заполненный, документ поверх его, недописанного. Закрыла папку. Поставила ее на видное место, на комод.
А потом она начала собирать вещи. Но не так, как он. Не на несколько дней, чтобы «подумать». Она достала большой чемодан. Аккуратно сложила свою одежду. Отдельно упаковала коробки со своими инструментами для реставрации книг. Сняла с полки несколько самых дорогих ей томиков – старинный сборник стихов Серебряного века, атлас звездного неба 1958 года выпуска, свою любимую книгу о путешествиях Марко Поло. Это была она. Это был ее мир, который она забирала с собой.
Она вызвала грузовое такси. Два крепких парня быстро спустили ее немногочисленные коробки и чемодан. Квартира, которую она сняла еще днем, обзвонив несколько агентств, была маленькой однушкой недалеко от ее работы. Со старым паркетом, высокими потолками и широченным подоконником, выходящим на тихий, зеленый дворик.
Когда последняя коробка была занесена, Елена расплатилась и закрыла за грузчиками дверь. Она осталась одна в пустой, гулкой квартире. Пахло старым деревом и краской. Она не стала разбирать вещи. Просто подошла к окну, села на широкий подоконник и посмотрела во двор. Там дети играли в песочнице, на скамейке сидели старушки. Обычная, мирная жизнь.
Не было ни паники, ни страха. Только огромное, всепоглощающее чувство облегчения. Словно она много лет несла на плечах тяжеленный рюкзак с камнями и вот, наконец, сбросила его.
Она достала из сумки свой старый атлас, раскрыла его на случайной странице. «Карта Псковской губернии. 1897 год». Она водила пальцем по извилистым линиям рек, по названиям давно исчезнувших деревень.
Да, будет тяжело. Будет развод, раздел имущества. Дмитрий, она была уверена, будет бороться за каждый квадратный метр, за каждую ложку. Сын, возможно, долго не сможет ее понять. Но это все будет потом.
А сейчас была тишина. Не давящая, как в их большой квартире, а светлая, наполненная возможностями. Она сидела на подоконнике в своей собственной, пусть и съемной, квартире и впервые за тридцать лет строила планы, которые касались только ее. Купить большой стол для работы. Записаться на курсы итальянского. А летом… летом она обязательно поедет в Псков. Одна. Со своим атласом. И это было самое прекрасное, самое правильное решение в ее жизни. Она наконец-то нашла себя на карте собственной судьбы.