Тишина в квартире была такой плотной, что, казалось, ее можно было потрогать. Она оседала на полированной поверхности старого комода, на бархатных портьерах, впитывалась в ворс ковра. Марина сидела перед монитором. Экран ноутбука, купленного сыном на прошлый день рождения, светился холодным, безжизненным светом. Она только что хотела перевести очередные десять тысяч на их общий накопительный счет. Их с Андреем мечта. Дача под Екатеринбургом, с небольшим садом, где можно было бы, наконец, разбить ее, Маринин, розарий. Она собирала деньги почти семь лет, откладывая с каждой зарплаты библиотекаря, с каждой премии. Андрей тоже вносил свою долю, по крайней мере, он так говорил.
Цифры на экране не складывались в привычную, радующую глаз сумму. Они вообще ни во что не складывались. Вместо почти миллиона рублей там сиротливо висели три тысячи сто сорок два рубля и двенадцать копеек.
Марина моргнула. Наверное, сбой в системе. Она обновила страницу. Цифры не изменились. Она вышла из личного кабинета и зашла снова, медленно, по одной, вбивая буквы пароля. Три тысячи сто сорок два рубля. Двенадцать копеек.
Холод начался где-то в районе солнечного сплетения и медленно, ледяными иглами, пополз по венам. Она чувствовала, как немеют кончики пальцев. Мышь выпала из ее ослабевшей руки и глухо стукнулась о стол. Марина посмотрела на свою руку. Она не дрожала. Она просто стала чужой, восковой, как у куклы.
Она открыла историю операций. Список был длинным. Десять тысяч, пятнадцать, снова десять. Ее переводы. А потом, три дня назад, одна-единственная транзакция. «Снятие наличных. 980 000 рублей». И всё. Пустота.
Ее мозг, привыкший к систематизации и порядку, отчаянно пытался найти логическое объяснение. Ограбление? Но счет был привязан к их телефонам, пришла бы СМС. Ошибка банка? Возможно. Нужно позвонить Андрею. Он на заводе, у него совещание. Неудобно. Она посмотрит на него вечером, и он рассмеется, скажет, что перевел деньги на другой, более выгодный вклад, а ей забыл сказать. Просто забыл. Он бывает таким рассеянным.
Телефонный звонок разрезал тишину, как скальпель. Марина вздрогнула. На экране высветилось: «Тамара Игоревна». Свекровь. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось часто-часто, как испуганная птица в клетке. Она не хотела отвечать. Но Тамара Игоревна будет названивать, пока не дозвонится. Марина провела по экрану непослушным пальцем.
— Да, Тамара Игоревна, здравствуйте.
— Мариночка, деточка, здравствуй! — Голос свекрови сочился патокой. Таким он бывал только в двух случаях: когда ей что-то было нужно или когда она собиралась сообщить нечто, что должно было Марину уязвить. — Ты сидишь? Сядь, если стоишь! У меня такая новость, такая новость!
«Упала и сломала ногу», — беззлобно, на автомате подумала Марина.
— Я вся во внимании, — ровно ответила она, удивляясь спокойствию собственного голоса.
— Андрюша! Мой Андрюшенька! Золото, а не сын! Ты представляешь, он мне такой подарок сделал! Я до сих пор в себя прийти не могу, валерьянку пью!
В груди снова похолодело. Предчувствие, черное и липкое, начало обретать форму.
— Какой подарок? — прошептала Марина.
— Дачу! — взвизгнула в трубку Тамара Игоревна. — Настоящую дачу в Сысерти! С банькой, с участком в шесть соток! Говорит: «Мама, тебе нужен свежий воздух, хватит в городе киснуть». Я плачу от счастья, Мариночка! Вот что значит — сын заботливый! Не то что у некоторых… Он сказал, на следующей неделе поедем смотреть, что там подсадить можно. Ты же у нас садовод, может, подскажешь чего…
Марина больше не слышала ее щебетания. Мир сузился до одной точки. Дача. Свежий воздух. Заботливый сын. И девятьсот восемьдесят тысяч рублей, исчезнувших со счета. Кусочки головоломки, которые ее мозг отказывался составлять, сложились сами, с жестоким, оглушительным щелчком.
— Марина? Ты чего молчишь? Не рада за меня? — в голосе свекрови проскользнули обиженные нотки.
— Рада, — механически ответила Марина. — Очень рада, Тамара Игоревна. Поздравляю. Мне идти нужно.
Она нажала на отбой, не дослушав. Положила телефон на стол. Встала. Прошла на кухню, налила в стакан воды из фильтра и выпила залпом. Вода была безвкусной и не принесла облегчения. Она посмотрела в окно. Во дворе дети играли в мяч, на скамейке сидели старушки, жизнь шла своим чередом. А ее жизнь только что раскололась надвое. Тридцать лет брака. Двое взрослых детей. Общие мечты. Общие… деньги.
Она не заплакала. Слезы застыли где-то глубоко внутри, превратившись в кусок льда. Вместо этого пришла ярость. Холодная, звенящая, как натянутая струна. Она вернулась в комнату, открыла бар, который они с Андреем держали для гостей. Достала бутылку дорогого армянского коньяка — подарок Андрею от коллег на юбилей. Его коньяк. Налила в тяжелый коньячный бокал почти до половины. Запах ударил в нос. Она никогда не пила крепкие напитки. Сделала большой глоток. Горло обожгло огнем, но этот физический пожар был ничем по сравнению с тем, что горел внутри. Она села в кресло, поставив бокал на подлокотник, и стала ждать. Ждать мужа.
***
Андрей пришел в половине седьмого, как обычно. Усталый, пахнущий заводом и улицей. Поцеловал ее в щеку, проходя в комнату.
— Уф, денек сегодня… А ты чего это? — он удивленно посмотрел на бокал в ее руке. — Праздник какой?
— Можно и так сказать, — ее голос был тихим, но в звенящей тишине кухни он прозвучал оглушительно. Она не встала. Просто смотрела на него из кресла.
— Что-то случилось? — он напрягся, почувствовав неладное. Скинул пиджак на стул.
— Где деньги, Андрей?
Он замер на полпути к холодильнику. Замер, как будто его ударили. Медленно обернулся. Лицо его было растерянным, почти детским.
— Какие деньги?
— Наши деньги. Со счета. Миллион, который мы собирали на дачу.
Он отвел глаза. Начал теребить пуговицу на рубашке. Это был его верный признак, когда он врал. Марина знала этот жест тридцать лет.
— А… эти… Марина, я хотел тебе сказать. Просто момент не мог подобрать.
— Момент подобрала твоя мама. Она звонила час назад. Хвасталась дачей в Сысерти. — Марина сделала еще глоток коньяка. Стало немного легче дышать. — Так где деньги, Андрей?
Он тяжело вздохнул и опустился на стул напротив. Сгорбился, превратившись в виноватого школьника.
— Марин, ну ты пойми… Маме она была нужнее. У нее давление, сердце… Врачи сказали — свежий воздух. А тут вариант подвернулся, дешево, друзья продавали. Надо было брать сразу.
— «Надо было брать» наши общие деньги? Деньги, которые я откладывала семь лет с каждой своей копейки? Ты хоть понимаешь, что ты сделал?
— Ну мы же семья! — он вскинул на нее глаза, и в них была не столько вина, сколько обида. — Какая разница, чьи деньги? Мы бы еще накопили! Ты вечно из-за этих денег…
— Я вечно из-за этих денег? — Марина тихо рассмеялась. Смех был страшным, безрадостным. — Я на одном платье хожу третий год, чтобы лишнюю копейку отложить на нашу общую мечту! Я отказывала себе во всем! А ты… Ты просто взял и отдал их. Не спросив.
— Я хотел сделать сюрприз! — его голос стал громче, оправдательная интонация сменилась наступательной. — Потом бы тебе сказал. Ну что ты как неродная? Мама — это святое.
— А я кто? — спросила она так же тихо.
Он замолчал, не найдя, что ответить.
Марина допила коньяк. Поставила пустой бокал на стол. Звук получился резким и окончательным.
— Завтра суббота. Позвонишь Кириллу и Алине. И скажешь им, что ты потратил наши сбережения на дачу для своей мамы. И что мы разводимся.
Андрей вскочил. Лицо его из виноватого стало испуганным.
— Ты с ума сошла? Разводимся? Из-за какой-то дачи? Марин, нам по пятьдесят четыре года! Какой развод? Ты о детях подумала?
— О детях я думала всю жизнь. Теперь хочу подумать о себе. Я не буду жить с человеком, который меня не уважает. Который считает, что может взять мое и отдать кому-то другому. Дело не в даче, Андрей. И даже не в деньгах. Дело в предательстве.
— Предательство… Какое громкое слово! — он фыркнул. — Остынь. Завтра поговорим. Куда ты пойдешь в своем возрасте? Кому ты нужна?
Последняя фраза ударила сильнее, чем кража денег. «Кому ты нужна». Он произнес это не со зла, а как констатацию факта. Как будто ее ценность определялась только его присутствием рядом.
— Это уже не твоя забота, — сказала Марина, вставая. Ноги немного покачивались, но она устояла. Она пошла в спальню и впервые за тридцать лет закрыла за собой дверь на шпингалет.
Она не спала всю ночь. Сидела на кровати и смотрела в темноту. Утром, когда за окном забрезжил серый уральский рассвет, она достала с антресолей большую дорожную сумку. И начала собирать вещи. Не совместно нажитое имущество. А свое. Книги. Свой любимый плед, связанный ее бабушкой. Шкатулку с немногочисленными украшениями. Две картины с видами осеннего леса, которые она купила на выставке местных художников. Фотографии детей. Ни одной фотографии с Андреем. Прошлое было отсечено.
***
Первый звонок был Ольге. Лучшей подруге со времен института. Ольга, дважды разведенная, прагматичная и резкая, ответила после первого же гудка.
— Оль, это я.
— Маруся? Что за голос? Что стряслось? — Ольга всегда чувствовала ее настроение.
Марина, не вдаваясь в эмоции, сухо пересказала вчерашние события. В трубке повисло молчание.
— Вот же козел, — наконец, произнесла Ольга. Это было высшей формой сочувствия в ее системе координат. — Так. Сумку собрала?
— Собираю.
— Ничего не забудь. Документы, ценности, ноут. И ко мне. У меня поживешь, пока квартиру не найдешь. Ключи под ковриком, если меня дома не будет. Я вечером заеду, привезу борща и чего-нибудь покрепче. Держись, Марусь. Ты не одна.
Положив трубку, Марина почувствовала, как ледяной панцирь вокруг сердца дал первую трещину. Она не одна.
Следующий звонок был сыну, Кириллу. Он долго молчал, слушая ее ровный рассказ.
— Мам… ну может, вы погорячились? — его голос был неуверенным. — Папа, конечно, неправ, но… развод? Это же серьезно. Вы же… семья. Может, поговорить еще? Бабушка ведь и правда болеет.
— Кирилл, твой отец украл у меня мечту и семь лет жизни. И он не считает себя виноватым. Разговоры окончены.
— Но куда ты пойдешь? Мам…
— Не волнуйся за меня, сынок. Я справлюсь.
Разговор оставил горький осадок. Кирилл любил их обоих, но всегда был немного «папиным» и «бабушкиным». Он был хорошим сыном, но понять всю глубину ее боли он не мог.
Алина, дочь, перезвонила сама через пять минут. Видимо, Кирилл уже успел ей сообщить.
— Мама! Это правда?! Он что, совсем с ума сошел? Эта его мамочка его до добра не доведет! Я сейчас приеду! Ты где?
— Я еще дома, собираю вещи. Поеду к тете Оле.
— Никуда он тебя не отпустит, будет в ногах валяться! Я сейчас буду! — в голосе Алины звенела сталь.
И действительно, когда Андрей, проснувшись, обнаружил собранную сумку и попытался устроить сцену с мольбами и упреками («Ты рушишь семью!»), в дверь позвонили. На пороге стояла Алина, сжав кулаки.
— Папа, отойди. Мама, ты готова? Я вызвала такси.
Андрей посмотрел на решительное лицо дочери, потом на непроницаемое лицо Марины, и сник. Он понял, что это не истерика. Это приговор.
***
Жизнь у Ольги была спасением. В ее маленькой, но уютной квартире в центре города пахло кофе, дорогими духами и независимостью. Вечерами они сидели на кухне, пили чай, а иногда и вино, и говорили. Ольга не давала советов, если ее не просили. Она просто слушала. И ее молчаливое присутствие лечило лучше любых слов.
— Знаешь, — сказала она однажды, помешивая сахар в чашке, — когда мой первый муж ушел, я думала, что жизнь кончилась. Мне было тридцать. А потом я поняла, что она только началась. Без необходимости готовить ему ужин, стирать его носки и слушать его нытье про начальника. Страшно только первый шаг сделать. Ты его уже сделала.
Алина приезжала каждый день. Помогала искать в интернете съемные квартиры, привозила продукты, просто сидела рядом и держала за руку.
— Мам, я так тобой горжусь, — сказала она как-то. — Ты такая сильная. Я бы так не смогла.
— Смогла бы, — улыбнулась Марина. — Когда у тебя не остается выбора, ты находишь в себе силы, о которых даже не подозревала.
На работе в библиотеке было ее убежище. Запах старых книг, тишина читального зала, необходимость систематизировать карточки и расставлять фолианты по полкам — все это приводило мысли в порядок. Однажды к ней подошла заведующая, Галина Петровна, женщина строгая, но справедливая.
— Марина Аркадьевна, зайдите ко мне на минутку.
Марина вошла в ее кабинет, готовая к расспросам о семейных проблемах — слухи в женском коллективе распространялись быстро.
— Присядьте, — Галина Петровна указала на стул. — У меня к вам деловое предложение. Наш университет открывает филиал. В Горячем Ключе, это под Краснодаром. И им нужен заведующий библиотекой. Опытный, надежный человек. С предоставлением служебного жилья на первое время. Я подумала о вас.
Горячий Ключ. Юг. Тепло. Море рядом. Горы. Идеальное место для сада. Сердце Марины пропустило удар. Это был не просто шанс. Это был знак.
— Я… я не знаю, Галина Петровна. Это так неожиданно.
— Подумайте. Это не просто смена работы, это смена жизни. Иногда это именно то, что нужно. Вы наш лучший сотрудник. Я бы не хотела вас отпускать, но для вас, мне кажется, это будет правильно.
Вечером она рассказала об этом Ольге и Алине.
— Езжай! — в один голос воскликнули они.
— Мама, ты всю жизнь мечтала о тепле, о своих розах! Это же судьба! — глаза Алины горели.
— Маруся, даже не думай, — решительно сказала Ольга. — Екатеринбург — это город, где на каждом углу тебе будет что-то напоминать о нем. А там — чистый лист. Новая жизнь. Новый климат. Новые люди.
Решение было принято.
Последняя встреча с Андреем состоялась в маленьком кафе недалеко от Ольгиного дома. Он позвонил, умолял дать ему последний шанс. Марина согласилась, чтобы расставить все точки.
Он пришел с букетом ее любимых белых хризантем. Постаревший, осунувшийся.
— Марин, прости меня. Я дурак, — начал он без предисловий. — Я все понял. Мать… она меня обработала. Я уже поговорил с ней, дачу эту продадим, деньги вернем. Только вернись. Ну что нам делить? Тридцать лет вместе. Вспомни, как мы познакомились…
Он говорил долго, вспоминал их молодость, рождение детей, общие радости и трудности. Марина слушала его молча. Это были воспоминания о жизни двух других людей. Той женщины, которой она была, больше не существовало. Ее убил он, три недели назад, одним нажатием кнопки «перевести».
— Андрей, — прервала она его, когда он замолчал. — Я подала на развод и на раздел имущества. Квартира будет разменяна.
— Марин, ну зачем ты так? — в его голосе была искренняя боль. — Я же люблю тебя.
— Нет, Андрей. Ты любишь удобство. Привычку. А я хочу жить, а не быть удобной. Я уезжаю. В другой город.
Он смотрел на нее, и в его взгляде читалось полное непонимание. Как будто она говорила на иностранном языке.
— Куда? Зачем? Кто тебя там ждет?
— Я. Меня там жду я, — Марина встала, оставив на столе деньги за свой кофе. — Хризантемы красивые. Отдай их маме. Ей сейчас нужна поддержка. Прощай.
Она вышла из кафе на залитую солнцем улицу и впервые за много недель вздохнула полной грудью. Воздух был свежим и пах свободой.
***
Горячий Ключ встретил ее теплым ветром и ароматом цветущих акаций. Служебная квартира оказалась небольшой однокомнатной студией на пятом этаже нового дома, но с огромным балконом и видом на лесистые предгорья. Разложив свои немногочисленные вещи — книги, плед, фотографии детей — Марина вышла на балкон. Внизу кипела южная жизнь, гомонили птицы, воздух был густым и сладким. Она дома.
Первые месяцы были наполнены работой. Новая библиотека, новый коллектив, новые правила. Марина с головой ушла в привычное и любимое дело. А по вечерам и выходным она исследовала свой новый мир. Ходила на местный рынок, где глаза разбегались от разнообразия саженцев и семян. Купила большие глиняные горшки и землю. Первой ее покупкой стал маленький кустик сортовой герани с резными листьями и обещанием пунцовых цветов. Потом появилась фуксия, потом — саженец плетистой розы. Ее балкон медленно превращался в миниатюрный райский сад.
Она начала ходить в местный клуб садоводов, который собирался по средам в Доме культуры. Там были такие же увлеченные люди, в основном женщины ее возраста и старше, но были и мужчины-пенсионеры. Они с жаром обсуждали сорта томатов, способы борьбы с тлей и лунный календарь посадок. Марина сначала больше слушала, но потом, осмелев, начала делиться и своим, книжным, теоретическим опытом.
Именно там она познакомилась с Ильей Николаевичем. Высокий, подтянутый мужчина лет шестидесяти с седыми волосами и очень спокойными, внимательными глазами. Он был геологом на пенсии, вдовцом, и выращивал на своем участке редкие хвойные растения. Их разговор начался со спора о правильной обрезке туи, а закончился приглашением на чай.
Их встречи стали регулярными. Они гуляли по курортному парку, пили минеральную воду из источника, ездили в горы за грибами. Илья Николаевич был удивительным рассказчиком. Он говорил о минералах, о тектонических разломах, о древних морях, которые были на этом месте миллионы лет назад. Рядом с ним мир обретал глубину и историю. Он никогда не расспрашивал ее о прошлом, но однажды, когда они сидели на скамейке с видом на реку Псекупс, сказал:
— Знаете, Марина Аркадьевна, когда умерла моя жена, мне казалось, что горы рухнули. А потом я понял, что горы стоят. И жизнь, она как река. Всегда находит себе новое русло.
Он сказал это просто, без всякого подтекста, но Марина поняла, что он все понимает.
Прошел год. Квартиру в Екатеринбурге разменяли. Свою долю Марина положила в банк. На свой собственный счет. Андрей съехался с матерью. Кирилл звонил редко, в основном по праздникам. С Алиной они созванивались каждый день. Дочь прилетала в гости летом и, глядя на цветущий балкон и на посвежевшую, спокойную мать, сказала:
— Мам, ты так изменилась. Помолодела лет на десять. И глаза… они у тебя смеются.
В тот вечер, когда Алина уже укладывалась спать в комнате, Марина сидела на балконе с чашкой травяного чая. Закат окрашивал небо в немыслимые розово-оранжевые тона. Ее розы благоухали. В руке завибрировал телефон. СМС от Ильи Николаевича.
«Марина Аркадьевна, я нашел для Вас саженец той самой голубой гортензии, о которой Вы говорили. Он у меня. Могу занести завтра после обеда?»
Марина улыбнулась. Она посмотрела на горы, на темнеющее небо, на свои цветы. Впереди была новая жизнь. Ее жизнь. И она только начиналась. Она медленно набрала ответ: «Буду очень ждать, Илья Николаевич. Заходите. Я испеку яблочный пирог».