Елена вернулась с дачи на два часа раньше. Маршрутка до Нижнего долетела на удивление быстро, без привычных пробок на выезде, и она, вместо того чтобы коротать время на автовокзале, решила махнуть домой. Руки пахли землей и флоксами — она как раз рассаживала многолетники, которые привезла соседка. В авоське приятно позвякивали банки с первым, еще совсем светлым яблочным вареньем. Настроение было умиротворенное, субботнее.
Она открыла тяжелую дубовую дверь их «сталинки» своим ключом. В прихожей стояли чужие женские туфли-лодочки, бежевые, с острым носом. Не Ольгины — у той сорок первый, и она предпочитала что-то более основательное. Не дочкины — Ирина в Москве, на сессии. Елена замерла, прислушиваясь. Из глубины квартиры, из их спальни, доносились голоса. Один — мужа, Сергея. Второй — женский, незнакомый, деловитый.
«…потолки три двадцать, это, конечно, большой плюс. И окна на две стороны. Но санузел раздельный, и кухня всего девять метров. Это будет аргументом для торга», — говорил женский голос.
Сердце Елены сделало кульбит и ухнуло куда-то в район желудка. Она неслышно поставила авоську на пол. Банки глухо стукнулись друг о друга.
«Да, но это центр, поймите. Кирпичный дом, соседи приличные. Тут аура другая», — басил Сергей. Он использовал это слово, «аура», когда хотел казаться значительным и современным.
Елена прошла по коридору, толкнула приоткрытую дверь спальни.
Картина была сюрреалистичной. Посреди комнаты, где стояла их кровать с покрывалом, вышитым еще ее мамой, где на трюмо — ее флакончик «Клима» и стопка книг, стоял Сергей. Рядом с ним — молодая женщина в строгом брючном костюме, с планшетом в руках. Она водила пальцем по экрану, что-то показывая. Сергей заглядывал ей через плечо. Они были так поглощены, что не сразу заметили Елену.
«Мы продаем квартиру?» — голос прозвучал тихо и чужеродно, будто не ее.
Сергей резко обернулся. Его лицо, еще секунду назад оживленное и деловое, мгновенно стало пустым. Он открыл рот, но не издал ни звука. Глаза испуганно забегали. Он был похож на школьника, пойманного с сигаретой за гаражами. Дар речи покинул его совершенно.
Женщина в костюме, напротив, среагировала профессионально. Она опустила планшет, натянула на лицо вежливую улыбку и протянула Елене руку.
«Алина, агентство недвижимости «Гарант». А вы, я так понимаю, супруга Сергея Петровича? Очень приятно. Мы как раз обсуждали рыночную стоимость вашего объекта».
Елена на протянутую руку не ответила. Она смотрела только на мужа. На его лицо, заливающееся нездоровым, багровым румянцем. На то, как он беспомощно переминался с ноги на ногу в домашних тапочках.
«Сергей?» — повторила она, и в этом единственном слове было все: двадцать восемь лет брака, общая дочь, эта квартира, купленная на деньги от продажи бабушкиной дачи под Павлово и его первых «северных» зарплат.
«Лена… ты чего так рано? — наконец выдавил он. Голос был сиплый. — А мы тут… это… просто прицениваемся. Понимаешь, разведка боем. Чтобы знать, сколько наше гнездышко стоит».
Алина деликатно кашлянула. «Сергей Петрович, я, пожалуй, пойду. Мы с вами тогда созвонимся позже, когда вы… обсудите».
Она подхватила свои туфли в прихожей, быстро переобулась из бахил и, скользнув по Елене сочувствующим взглядом, выскользнула за дверь. Хлопок замка прозвучал в оглушительной тишине как выстрел.
Елена так и стояла в дверях спальни. В голове билась одна-единственная мысль, глупая и неуместная: «Флоксы в машине остались. Завянут».
«Лен, ну ты чего молчишь? — засуетился Сергей. — Я же для нас стараюсь! Я тут такой проект нашел! Эко-ферма под Арзамасом. Перепелки, козье молоко. Это золотое дно! Нужны стартовые вложения. Мы бы продали эту рухлядь, купили бы домик там, рядом с фермой, и еще бы деньги остались! Ты бы на свежем воздухе…»
Он говорил и говорил, а Елена смотрела на него и не узнавала. Или, наоборот, впервые по-настоящему видела. Этот энтузиазм, эти горящие глаза… Сколько раз она это уже наблюдала? Сначала были «уникальные» акции какого-то завода в девяностых, которые превратились в пыль. Потом — «сверхприбыльный» бизнес с автозапчастями, прогоревший за полгода и оставивший их с долгами. Последние пять лет, после того как его сократили с завода, он перебивался случайными подработками, но в основном лежал на диване, вынашивая «гениальные» идеи и проклиная правительство. А она… она работала в областной библиотеке. Заведующая отделом краеведения. Зарплата не ахти какая, но стабильная. Плюс ее подработки — составление библиографических указателей для частных коллекционеров. На это и жили.
«Ты решил продать наш дом, не сказав мне ни слова», — она не спрашивала, а констатировала. Голос был ровным, безэмоциональным. Весь шок сконцентрировался где-то внутри в тугой, ледяной ком.
«Да не решил я! Я просто узнавал возможности! — Он подошел ближе, попытался взять ее за руку. — Леночка, ну пойми, я хочу, чтобы мы жили как люди! Чтобы ты не считала копейки. Я мужчина, я должен обеспечивать семью!»
Елена отдернула руку. «Обеспечивать? Сережа, мы живем на мою зарплату и пенсию твоей мамы, которую она нам отдает. Твои «проекты» только высасывали из нас деньги. Ты помнишь, как мы Ирке на первый курс собирали? Я тогда свои серьги продала, которые мне отец дарил».
Он поморщился, словно от зубной боли. «Ну зачем ты старое вспоминаешь? Это было давно. Сейчас все по-другому! Я все просчитал».
«Ты просчитал, что выставишь меня на улицу?»
«Почему на улицу? Я же говорю, домик купим! В деревне! — в его голосе появились обиженные нотки. — Ты просто не хочешь меня понять. Не веришь в меня».
Елена молча развернулась и пошла на кухню. Механически достала из авоськи банки с вареньем, поставила их на стол. На одной из крышек застыла капелька сиропа, похожая на янтарную слезу. Она села на табуретку, обхватила голову руками. В ушах шумело. Дом. Единственное место, где она чувствовала себя в безопасности. Ее крепость. И он хотел ее снести ради очередной химеры.
Вечером позвонила Ольга. Они дружили со школы. Ольга, дважды разведенная, успешный аудитор, всегда была для Елены голосом циничного разума.
«Ну что, как там твой бизнес-магнат?» — без предисловий начала она.
Елена всхлипнула. Она держалась весь день, а тут прорвало. Сбивчиво, глотая слезы, она пересказала дневное происшествие.
«Так, — отрезала Ольга после паузы. — Слезы вытерла. И слушай меня. Первое: завтра утром идешь в МФЦ и ставишь запрет на любые регистрационные действия с квартирой без твоего личного присутствия. Второе: все документы на квартиру, свидетельство о собственности, все, что есть, — прячешь. Лучше ко мне привези. Третье: перестань его жалеть. Он не несчастный мечтатель, Лен. Он инфантильный эгоист, который готов пустить тебя по миру ради своих «хотелок».
«Но он же муж… отец Ирины…» — пролепетала Елена.
«Именно. А ты — жена и мать, а не спонсор и спасательный жилет. Он хоть раз поинтересовался, чего ты хочешь? Ты хочешь жить в деревне и доить коз? Ты, которая без своих книг и архивов дышать не можешь?»
Слова Ольги были жесткими, но отрезвляющими. Елена посмотрела на книжные полки, которые занимали всю стену в гостиной. Старинные фолианты по истории Нижегородской ярмарки, подшивки газеты «Волгарь», ее любимый Мельников-Печерский. Она представила, как все это гниет от сырости в деревенском доме. И поняла, что Ольга права.
Ночью она не спала. Сергей демонстративно ушел спать в гостиную, на диван, громко вздыхая. Елена лежала в их супружеской постели, которая вдруг стала огромной и холодной. Воспоминания нахлынули волнами.
Вот они, совсем молодые, клеят обои в этой самой квартире. Сережа, сильный, смешливый, подхватывает ее на руки и кружит под потолком. «Весь мир будет у твоих ног, Леночка!» — кричит он. А она смеется и верит.
Вот он возвращается с Севера, постаревший, уставший. Привозит деньги, на которые они покупают первую машину, «шестерку». И вроде все хорошо, но в его глазах уже нет того огня. Есть усталость и какая-то затаенная обида на жизнь, которая оказалась не такой блестящей, как в мечтах.
А вот день ее пятидесятилетия, два года назад. Он долго мялся, а потом вручил ей коробочку. Внутри — флакон духов из «Магнит Косметик» за триста рублей. Дешевый, приторно-сладкий запах. «На большее не было, сама знаешь, как сейчас с деньгами», — пробормотал он. А она видела, что на нем новая рубашка. И уловила тонкий аромат дорогого парфюма, не его. Тогда она списала это на свою мнительность. Убедила себя, что он просто хотел сделать хоть какой-то подарок. Не копать, не думать, не замечать. Сколько лет она практиковала это спасительное самоослепление?
Она встала, подошла к его шкафу. В последние месяцы он стал как-то особенно тщательно следить за собой. Новые рубашки, джемперы. Она думала, это для «деловых встреч» по поводу его «проектов». На полке, за стопкой свитеров, она нащупала что-то твердое. Коробка. Открыла. Внутри, на бархатной подушечке, лежали женские часы. Изящные, золотистые. С чеком. Семнадцать тысяч рублей. И записка, написанная незнакомым женским почерком: «Спасибо за незабываемый вечер, мой герой! А.».
А. Алина. Агент по недвижимости.
Мир не рухнул. Он просто рассыпался на мелкие, острые осколки. Елена смотрела на эти часы и не чувствовала ничего. Ни боли, ни ревности. Только холодную, звенящую пустоту. И какую-то странную, горькую ясность. Дело было не в перепелиной ферме. Дело было в ней, в Алине. Он хотел продать их прошлое, их общий дом, чтобы купить себе новое будущее. С другой.
Утром она, как и велела Ольга, съездила в МФЦ. Потом заехала к подруге и оставила у нее папку с документами. Ольга, увидев ее лицо, не стала задавать лишних вопросов. Просто налила коньяку, хотя было всего одиннадцать утра.
«Ты как?»
«Нормально», — ответила Елена и сама удивилась, насколько это было правдой. Боль придет позже, она знала. А сейчас была только решимость.
Вернувшись домой, она нашла Сергея на кухне. Он пил кофе и хмуро смотрел в окно.
«Я была в МФЦ, — спокойно сказала она, садясь напротив. — Поставила запрет на сделки с квартирой».
Он медленно повернул голову. «Зачем?»
«Чтобы ты не продал ее за моей спиной». Она положила на стол коробку с часами. «Это, я так понимаю, инвестиции в новый проект?»
Сергей побледнел. Он смотрел то на часы, то на Елену. Сцена в спальне повторилась: он снова потерял дар речи. Но на этот раз в его глазах был не испуг, а загнанная злоба.
«Всегда ты лезешь, куда не просят! — наконец прохрипел он. — Вечно все портишь! Контролерша!»
«Я порчу? — она усмехнулась, но смех вышел безрадостным. — Это я привожу в наш дом риелторов и любовниц? Это я покупаю им дорогие подарки, пока моя жена ходит в пальто десятилетней давности?»
«Это не любовница! — взвился он. — Это деловой партнер!»
«Партнер, которому ты даришь часы и пишешь записки про «незабываемый вечер»? Сережа, не смеши. Хоть раз в жизни имей мужество признать правду».
Он вскочил, опрокинув чашку. Кофейная гуща растеклась по столу, как черная клякса. «Да что ты понимаешь! Ты всю жизнь просидела в своей пыльной библиотеке! Ты серая, скучная! С тобой даже поговорить не о чем, кроме твоих дурацких книжек! А Алина… она живая! Она верит в меня!»
«Вот и иди к своей живой, — тихо сказала Елена. — Собирай вещи».
«Что? — он опешил. — Ты меня выгоняешь? Из моего собственного дома?»
«По документам половина твоя, — так же спокойно ответила она. — Можешь попробовать ее продать. Через суд, с выделением доли. Удачи. А пока — это мой дом. Место, где я хочу жить спокойно, без лжи и предательства. Поэтому, будь добр, уйди».
В этот момент позвонила дочь. Ирина. Ее звонок был как сигнал из другого, нормального мира.
«Мам, привет! Как вы? Я тут с ребятами на Воробьевы горы выбралась, такой вид! Представляешь, я зачет по истории философии на «отлично» сдала!»
Елена смотрела на перекошенное от ярости лицо мужа и, слушая щебетание дочери, впервые за много лет почувствовала себя не половиной чего-то, а целой, отдельной единицей.
«Ирочка, здравствуй, солнышко. Я тебя поздравляю, ты у меня умница, — ее голос не дрогнул. — У нас все… по-новому. Я тебе потом перезвоню, хорошо?»
Она положила трубку. Сергей все еще стоял посреди кухни, растерянный и злой. Он, кажется, до конца не верил в происходящее. Думал, что это очередной скандал, который закончится ее слезами и его неловкими извинениями.
Но Елена больше не собиралась плакать. Она встала, взяла со стола тряпку и начала вытирать разлитый кофе. Движения были медленными и очень точными. Она отмывала не только стол. Она отмывала свою жизнь.
«Я не уйду, — упрямо сказал он. — Мне некуда идти».
«К Алине иди. Или к маме. Ты же взрослый мальчик, Сережа. Разберешься».
Вечером он все-таки ушел. Собрал в спортивную сумку самое необходимое, на прощание бросил: «Ты еще пожалеешь об этом! Приползешь ко мне, когда я на ноги встану!» Дверь за ним захлопнулась.
Елена осталась одна. Она обошла всю квартиру, комнату за комнатой. Прикоснулась к корешкам книг, поправила покрывало на кровати, вдохнула пыльный, родной запах. Тишина не давила. Она была целительной.
Она позвонила Ирине. Разговор был долгим и трудным. Дочь сначала не поверила, потом плакала, потом начала злиться на отца.
«Мам, как он мог? Я приеду!»
«Не надо, дочка. У тебя сессия. Сдавай свои экзамены, это сейчас главное. Я справлюсь».
И она знала, что справится.
Через неделю пришла повестка в суд. Сергей подал на раздел имущества. Ольга, изучив бумаги, фыркнула: «Классика жанра. Хочет отсудить половину квартиры деньгами. А денег у тебя, ясное дело, нет. Расчет на то, что придется продавать и делить».
Началась тяжба. Сергей на суд не являлся, присылал представителя — молодого юркого адвоката. Тот сыпал терминами, говорил о «невозможности совместного проживания» и «ущемлении прав собственника». Елена сидела на скамейке, слушала все это и чувствовала себя героиней плохого сериала.
Ей помогали все. Ольга нашла ей толкового, недорогого юриста, специализирующегося на семейном праве. Коллеги в библиотеке окружили ее молчаливой, но ощутимой поддержкой. Антонина Павловна, старушка-архивариус, пережившая войну и смерть мужа, однажды подошла к ней в курилке.
«Леночка, ты держись. Мужики — они приходят и уходят. А дом и дело — это навсегда. Я своего схоронила тридцать лет назад. Думала, жизнь кончилась. А оказалось — только началась. Без оглядки на кого-то. Для себя».
Эти простые слова подействовали лучше любых утешений.
Сергей периодически объявлялся. Звонил пьяный, кричал в трубку, что она сломала ему жизнь. Потом звонил трезвый, просил прощения, говорил, что с «этой дурой» Алиной все кончено, что его обманули с фермой, что он на мели. Умолял пустить его обратно. «Хотя бы на время».
Елена каждый раз спокойно отвечала: «Нет, Сережа».
Самым сложным был разговор с его матерью, Ниной Захаровной. Пожилая, интеллигентная женщина, всегда относившаяся к Елене с большой теплотой. Она позвонила сама.
«Леночка, я все знаю. Я не буду его оправдывать. Он дурак, всегда был дураком, только я надеялась, что с тобой поумнеет. Не поумнел. Ты прости меня за него».
Они проговорили больше часа. Нина Захаровна рассказала, что Сергей живет у нее, целыми днями лежит на диване, смотрит телевизор и жалуется на жизнь. Про Алину и ферму она ничего не знала. «Он мне врет, как и тебе всегда врал», — горько сказала она.
Суд тянулся почти год. В итоге решение было в пользу Елены. Ей присудили выплатить Сергею компенсацию за его долю в течение трех лет. Сумма была огромной, неподъемной.
Ольга, узнав вердикт, сказала: «Ну что ж. Будем брать кредит. Я помогу с документами».
Елена сидела на кухне в своей тихой, отвоеванной квартире и думала. Кредит. Кабала на несколько лет. Снова считать каждую копейку. Снова отказывать себе во всем. Ради чего? Чтобы остаться здесь, в этих стенах, хранящих память о двадцати восьми годах самообмана?
И тут ей в голову пришла мысль. Простая и до смешного очевидная.
На следующий день она позвонила по номеру, который нашла в интернете.
«Агентство недвижимости «Гарант»? Здравствуйте. Мне нужен риелтор. Да, Алина… Если можно, ее. У меня есть для нее предложение».
Алина пришла в тот же вечер. Выглядела смущенной, но держалась профессионально.
«Я вас слушаю, Елена Аркадьевна».
«Я хочу продать эту квартиру, — сказала Елена, глядя ей прямо в глаза. — И купить две. Однушку себе, где-нибудь в тихом районе, рядом с парком. И студию, которую можно будет сдавать, чтобы платить кредит. Остаток — компенсация Сергею Петровичу. Вы сможете это организовать?»
Алина замерла с открытым блокнотом. В ее глазах промелькнуло удивление, смешанное с уважением. «Да… Да, конечно. Это вполне реально. Квартира у вас хорошая, ликвидная».
«Вот и отлично, — кивнула Елена. — Займитесь».
Через три месяца все было кончено. Большая «сталинка» в центре была продана. Елена переехала в светлую, уютную однокомнатную квартиру в новом доме с видом на Щёлоковский хутор. Мебели было мало — только самое необходимое и, конечно, все ее книги. Она купила себе новое кресло, торшер и кофейный столик. И впервые за много лет почувствовала себя дома.
Деньги за студию, которую она тут же сдала приличной молодой паре, и часть зарплаты уходили на погашение кредита, взятого на выплату компенсации Сергею. Он, получив деньги, по слухам, тут же вложил их в какую-то очередную «схему» и снова прогорел. Больше он не звонил.
Однажды субботним утром Елена сидела в своем новом кресле, пила кофе и смотрела, как солнце заливает комнату светом. Позвонила Ирина из Москвы.
«Мам, привет! Как ты? Я тут подумала… А давай на зимние каникулы в Питер съездим? Вдвоем. В Эрмитаж сходим, по Невскому погуляем. Я стипендию повышенную получила, на билеты нам хватит».
Елена улыбнулась. Впереди была зима, поездка в Петербург, новая жизнь в новой квартире. Жизнь, где не нужно было никого спасать и оправдывать. Где можно было просто быть. И это было не realistic happy-end из женского романа. Это было гораздо лучше. Это была свобода. Она посмотрела на свои руки. Они больше не пахли землей и флоксами. Они пахли кофе, книжной пылью и немного — краской от недавнего ремонта. Это был запах ее новой, собственной жизни.