– Отдай премию, нам нужно закрыть кредит мамы, – сказал Дмитрий, входя на кухню.
Он не разулся, и на линолеуме, который Елена драила всего час назад, остались грязные полукружья от ботинок. Запах сырой ноябрьской улицы, смешанный с табаком и чем-то еще, заводским, въедливым, заполнил маленькое помещение. Елена оторвала взгляд от кастрюли с кипящей картошкой и посмотрела на мужа. Тридцать лет вместе. Она знала это его выражение лица – смесь усталости, раздражения и непоколебимой уверенности в собственной правоте. Он бросил свою куртку на стул, сел за стол и уставился на нее, ожидая немедленного согласия.
– Здравствуй, Дима, – тихо сказала она, скорее по привычке, чем вкладывая в слова какой-то смысл.
– Здравствуй, здравствуй. Слышала, что я сказал? Премию твою сегодня перечислили, бухгалтерша наша звонила твоей. Надо снять и отдать Галине Петровне. У нее уже давление скачет из-за этого кредита.
Елена помешала картошку деревянной лопаткой. Клубы пара на мгновение скрыли его лицо, и в этой короткой передышке она попыталась собрать мысли. Премия. Не просто деньги. Это был год ее жизни. Год, потраченный на оцифровку дореволюционных архивов технического университета, где она работала библиотекарем. Пыльные папки, ломкая бумага, выцветшие чернила. Она дышала этой пылью, аккуратно переворачивала страницы, которые рассыпались от прикосновения, разбирала почерки давно умерших инженеров и профессоров. Никто не хотел браться за эту работу. А она взялась. И довела до конца. Когда директор университета, солидный седовласый профессор, жал ей руку и благодарил, она впервые за много лет почувствовала настоящую, неподдельную гордость. А премия… премия была вишенкой на торте. Ее личная победа.
– Дима, мы же это не обсуждали, – она говорила медленно, подбирая слова, словно шла по тонкому льду.
– А что тут обсуждать? – он искренне удивился. – Мать в беде. Мы – семья. У тебя появились свободные деньги. Все сходится.
Он говорил так, будто решал простую арифметическую задачу. Елена знала историю этого кредита. Его мать, Галина Петровна, женщина властная и привыкшая, чтобы ее желания исполнялись немедленно, год назад затеяла капитальный ремонт на даче. «Мне нужен свежий воздух, врачи велели! А там все старое, советское, дышать нечем!» – причитала она. Дмитрий, единственный и горячо любимый сын, тут же загорелся идеей. Они взяли кредит. На Галину Петровну, конечно, но платить должен был Дмитрий. Елена тогда пыталась робко возразить, что им бы сначала свою квартиру в порядок привести, балкон застеклить, но ее никто не слушал. «Маме нужнее, она старше», – отрезал муж.
И вот теперь, когда долг давил, а проценты росли, ее премия показалась ему идеальным решением. Божественным провидением.
– Но это… мои деньги, – прошептала Елена. Слово «мои» прозвучало в этой кухне чужеродно, почти неприлично. У них давно все было «общее». Точнее, общее, но под его управлением.
– Наши, Лена, наши, – поправил он снисходительно, как неразумного ребенка. – Ты же не собиралась их на булавки тратить? А тут дело серьезное. Мать спасать надо.
Он встал, налил себе воды из фильтра, выпил залпом.
– Завтра с утра пойдем в банк. Не забудь паспорт.
Он вышел из кухни, оставляя ее одну с кипящей картошкой и тяжестью в груди. Она посмотрела на свои руки. Пальцы, привыкшие к шершавости книжных переплетов и гладкости компьютерной мыши, слегка дрожали. В глубине души, где-то очень глубоко, под слоями привычки, компромиссов и молчаливого согласия, шевельнулось что-то колючее. Возражение.
Вечером, когда Дмитрий, поужинав, устроился перед телевизором, щелкая пультом, Елена ушла в свою комнату. Так они называли маленькое помещение, где стояла ее кровать, старый книжный шкаф и стол с компьютером. Это был ее уголок. Она достала из шкатулки то, что было ее настоящей тайной, ее маленькой, но такой важной мечтой. Несколько туристических брошюр, распечатанных на библиотечном принтере. Карелия.
Она никогда не была на севере. Всю жизнь прожила здесь, в сером промышленном Челябинске, где воздух пах металлом, а горизонт закрывали заводские трубы. А там, на картинках, была другая жизнь. Прозрачные озера, отражающие высокое небо, суровые скалы, поросшие мхом, безмолвные леса, где пахнет хвоей и прелой листвой. Тишина. Она мечтала о тишине. О такой, чтобы слышно было, как ветер шумит в соснах и как плещется вода о берег.
Премия должна была пойти на это. На двухнедельную поездку в край озер и лесов. Она уже все рассчитала. Стоимость путевки, билеты на поезд, немного денег с собой. Хватало впритык. Это должно было быть ее личное приключение. Ее награда за год кропотливого труда.
А теперь Дмитрий одним махом, не спросив, не посоветовавшись, решил судьбу ее мечты. Она должна была отдать ее, чтобы оплатить новую беседку и пластиковые окна на даче у свекрови. Елена закрыла глаза. Перед внутренним взором промелькнули картинки: вот Галина Петровна в новом цветастом халате пьет чай на свежевыкрашенной веранде. Вот Дмитрий с гордостью осматривает свои труды – новый мангал, ровные грядки. А где в этой картине она? А она здесь, в душной квартире, снова штопает его носки и считает копейки до зарплаты.
«Мы же семья», – прозвучал в голове его голос. А что такое семья? Это когда один решает, а второй молча подчиняется? Когда мечты одного не стоят и ломаного гроша по сравнению с прихотями другого?
***
На следующий день на работе она была сама не своя. Пальцы путали карточки, мысли разбегались. Ее состояние заметила Светлана, заведующая их отделом. Женщина резкая, одинокая, пережившая тяжелый развод, но с острым умом и добрым сердцем.
– Лена, ты чего как в воду опущенная? – спросила она во время обеденного перерыва, когда они остались вдвоем в читальном зале. – Премию получила, радоваться надо.
Елена не выдержала. Рассказала все. Про кредит, про требование мужа, про дачу, про Карелию. Она говорила сбивчиво, ей было стыдно за свою слабость, за то, что она выносит сор из избы.
Светлана слушала молча, помешивая ложечкой остывший чай. Когда Елена замолчала, она посмотрела на нее в упор своими ясными, серыми глазами.
– Так. Давай по порядку. Кредит чей? Галины Петровны. Кто его платит? Твой Дмитрий. Премия чья? Твоя. Ты на нее год спину гнула, зрение сажала. Я помню, как ты с этими архивами возилась. Никто, кроме тебя, не смог бы. Так почему твоя честно заработанная награда должна идти на оплату чужих «хотелок»?
– Ну… он говорит, мы семья, – пролепетала Елена, повторяя мантру мужа.
– Семья – это хорошо, – кивнула Светлана. – Только в здоровой семье решения принимают вместе. А не ставят перед фактом. Он тебя спросил, Лена? Он поинтересовался, может, у тебя есть свои планы на эти деньги? Нет. Он просто пришел и потребовал. Как будто ты не человек, а банкомат.
Слова Светланы были как ушат холодной воды. Жесткие, но отрезвляющие.
– Он считает, что поездка – это блажь, – тихо добавила Елена. – Пустая трата денег.
– А новый забор у его мамы на даче – это не блажь? Жили же они как-то без него пятьдесят лет. Лена, послушай меня. Мой бывший тоже все решал за меня. Куда ехать в отпуск, что покупать из одежды, с кем дружить. Я тоже думала – семья, надо уступать. А потом оказалось, что уступаю только я. А он просто живет, как ему удобно. И в один прекрасный день я поняла, что меня в моей собственной жизни просто нет. Есть его желания, его нужды, его мама. А меня нет.
Светлана вздохнула и накрыла руку Елены своей, теплой и сильной.
– Это твоя жизнь, Лена. И твои деньги. И только тебе решать, что с ними делать. Хочешь в свою Карелию – поезжай. Это не эгоизм. Это самоуважение.
Весь оставшийся день Елена прокручивала в голове этот разговор. Самоуважение. Странное, почти забытое слово. Когда она его потеряла? Может, тогда, двадцать лет назад, когда отказалась от аспирантуры, потому что Дима сказал, что «нечего наукой заниматься, лучше борщи варить»? Или когда продала мамины серьги, чтобы оплатить его долг за разбитую машину? Или когда молча проглотила обиду, услышав, как он говорит друзьям: «Моя Ленка – она тихая, удобная, где посадишь, там и сидит»?
Вечером раздался звонок. Галина Петровна. Ее голос, обычно повелительный и громкий, сейчас был вкрадчивым и жалостливым.
– Леночка, деточка, здравствуй. Как ты? Димочка мне все рассказал, про премию твою. Какая же ты у нас молодец, труженица! Я так вам благодарна, вы меня прямо спасаете. У меня ведь сердце из-за этого кредита совсем прихватило, спать не могу, все о долге думаю. А теперь вы меня выручите, и я хоть вздохну спокойно. Спасибо тебе, дочка.
Елена молчала в трубку. Это была хорошо отработанная манипуляция. Она должна была сейчас расчувствоваться, подтвердить свое согласие и почувствовать себя спасительницей. Но вместо этого она ощутила лишь холодную ярость. Ее даже не спросили. Ее поставили перед фактом и теперь благодарят за решение, которое она не принимала.
– Галина Петровна, мы с Дмитрием еще не решили окончательно, – выдавила она из себя, и сама удивилась твердости своего голоса.
В трубке на мгновение повисла оглушительная тишина.
– Как… не решили? – голос свекрови мгновенно утратил всю свою сладость и стал жестким, как металл. – А что там решать? Дима сказал, что все решено. Ты что, Лена, удумала? Против мужа пойти? Против семьи?
– Я просто хочу это обсудить, – повторила Елена, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
– Обсудить она хочет! – фыркнула свекровь. – Не о чем тут рассусоливать. Есть долг – надо платить. Все, некогда мне с тобой лясы точить.
И она бросила трубку.
Через час вернулся Дмитрий. Чернее тучи. Он даже не стал раздеваться, прошел прямо в комнату, где она сидела за компьютером, делая вид, что читает новости.
– Ты что матери наговорила? – зарычал он. – Она мне сейчас звонила, вся в слезах! Ты с ума сошла?
– Я сказала ей правду. Что мы еще ничего не решили.
– Я решил! – он ударил кулаком по столу. Стопка книг на краю дрогнула и с шелестом посыпалась на пол. – Я – мужчина в этом доме, и я решаю! Мать – это святое! А твои хотелки – это пыль!
– Моя мечта – это пыль? – Елена встала. Она вдруг перестала его бояться. Страх, который жил в ней годами, сменился холодной, звенящей пустотой. – Мой год работы – это пыль? Дима, я хочу поехать в отпуск. Я заслужила этот отпуск.
– В какой еще отпуск? – он опешил. – Карелия? Ты мне про эту чушь еще год назад говорила. Я думал, ты уже забыла. Лена, опомнись! Какие поездки, когда у нас мать в долгах как в шелках? Ты эгоистка! Ты всегда думала только о себе!
Это было настолько несправедливо, что Елена рассмеялась. Тихим, сдавленным смехом.
– Я? Думала о себе? Дима, а когда это было? Когда я ночами перепечатывала твои курсовые в институте? Когда сидела с твоей больной матерью, пока ты был в командировке? Когда мы не поехали на море, потому что тебе нужно было купить новые диски для машины? Когда я думала о себе? Назови хоть один раз!
Он растерялся. Он не привык к такому отпору. Он привык, что она молчит, вздыхает и соглашается.
– Это все… бабские обиды, – пробормотал он, пытаясь вернуть себе уверенность. – Ты просто не понимаешь серьезности ситуации. Я уже позвонил в банк. Договорился, что завтра с утра придем и внесем всю сумму. Мама так обрадовалась, так на нас надеялась…
Это стало последней каплей. Он не просто решил за нее. Он уже совершил действие. Он распорядился ее жизнью, ее трудом, ее мечтой, не оставив ей даже иллюзии выбора. Он перешел черту.
– Нет, – сказала она очень тихо и отчетливо.
– Что «нет»? – не понял он.
– Мы никуда не пойдем. И деньги я тебе не отдам. Согласия на это я не даю.
Он смотрел на нее так, будто видел впервые. Не свою тихую, удобную Ленку, а чужую, незнакомую женщину с жестким взглядом и плотно сжатыми губами.
– Ты… ты пожалеешь об этом, – прошипел он. – Ты горько об этом пожалеешь.
Он развернулся и, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в серванте, ушел.
***
Наступила тишина. Та самая, о которой она мечтала, но сейчас она была не умиротворяющей, а оглушающей. Елена села за стол, на то самое место, куда муж ударил кулаком. Она сидела долго, может быть, час, может, два. Время остановилось. Она не плакала. Слезы высохли где-то по дороге, за тридцать лет брака.
Потом она встала. Подошла к компьютеру. Разбудила спящий режим. Экран осветил ее бледное, решительное лицо. Она открыла страницу онлайн-банка. Вот она, эта сумма. Цифры, за которыми стояли пыльные архивы, усталость в глазах и тихая гордость. Ее премия.
Она несколько раз глубоко вздохнула. Затем открыла новую вкладку. Сайт туристического агентства. Та самая путевка в Карелию. «Озеро Сандал. Двухнедельный тур с проживанием на базе отдыха». Она смотрела на фотографии – на темную, почти черную воду, на сосны, цепляющиеся корнями за гранитные скалы.
Ее руки слегка дрожали, когда она нажала кнопку «Забронировать». Система предложила варианты оплаты. «Оплатить картой онлайн». Она ввела данные своей зарплатной карты, на которую только сегодня поступили деньги. Имя владельца: Елена Викторовна Смирнова. Не «мы», а «я».
Она ввела код подтверждения из СМС. На экране появилось зеленое окошко: «Ваш заказ успешно оплачен. Билеты и ваучер отправлены на вашу электронную почту».
Она сделала перевод. В другую сторону.
Не в бездонную яму чужого кредита, а в свою собственную, пусть маленькую и скромную, но такую желанную мечту.
После этого она действовала быстро и слаженно, как будто давно репетировала этот сценарий. Достала с антресолей старый чемодан. Открыла шкаф. Она не брала много. Несколько кофт, джинсы, белье, теплую куртку. Сложила в отдельный пакет свои вышивки – незаконченную работу с изображением веточки рябины, иголки, пяльцы, разноцветные нитки мулине. Свои книги. Несколько томиков любимых поэтов. Свой ноутбук.
Она не забирала то, что было «общим». Ни посуду, ни постельное белье, ни бытовую технику. Только свое. То, что было частью ее личности, ее мира, который так долго оставался невидимым для мужа.
Когда чемодан был собран, она написала короткую записку: «Дима, кредит мамы – это ваша с ней ответственность. Разбирайтесь сами. Я уехала». Она не стала писать, куда и на сколько. Он не заслуживал этого. Она положила записку на кухонный стол, рядом с нетронутой солонкой.
В прихожей она надела пальто, взяла в одну руку чемодан, в другую – сумку с ноутбуком. Последний раз оглядела квартиру. Тридцать лет. Целая жизнь. Но она не чувствовала сожаления. Только странную, звенящую легкость. Будто с плеч свалился огромный, тяжелый камень.
Она вызвала такси. Ночь была холодной и ветреной. Водитель молча помог ей погрузить чемодан в багажник.
– Куда? – спросил он.
– На вокзал, пожалуйста.
Уже сидя в машине, она смотрела на проносящиеся мимо огни ночного города. Заводские трубы дымили, как и всегда. Но теперь они не давили на нее, не казались стенами тюрьмы. Они были просто частью пейзажа, который она покидала.
На телефон пришло уведомление с почты. Билеты. Поезд «Челябинск-Петрозаводск». Отправление завтра вечером. У нее была целая ночь и день впереди. Она сняла номер в дешевой гостинице у вокзала, чтобы переждать.
***
Через две недели она сидела на широком деревянном крыльце домика на туристической базе. Перед ней расстилалось огромное, темное, спокойное озеро Сандал. Воздух был чистым, прохладным и пах водой, хвоей и чем-то еще, незнакомым и волнующим. Тишина. Настоящая, живая. Ее нарушал только плеск волн о прибрежные камни да крик какой-то птицы высоко в небе.
Она только что вернулась с долгой прогулки по лесу. Ноги приятно гудели. На столике перед ней стояла кружка с горячим травяным чаем. Она смотрела на воду и впервые за долгие годы не думала ни о чем. Ни о долгах, ни об обидах, ни о будущем. Она просто была. Здесь и сейчас.
Телефон, который она включала лишь на пару минут в день, завибрировал. Сообщение от Дмитрия. Первое за все это время. Она открыла его без всякого трепета.
«Я подал на развод и размен квартиры. Половина будет моя по закону».
Елена прочитала сообщение. Потом еще раз. И усмехнулась. Он остался верен себе. Все посчитал, все разделил. Даже их прошлое он измерил в квадратных метрах. Ну что ж. Пусть. Она была готова заплатить эту цену. Половина квартиры за половину жизни, которую она возвращала себе. Справедливый обмен.
Она не стала отвечать. Убрала телефон в карман, взяла в руки свою вышивку. На белой канве уже проступали очертания нового узора – не рябина, нет. Она начала вышивать озеро. Темно-синими нитками, с вкраплениями серебра – бликами на воде.
Она обрела нечто большее, чем отпуск. Она обрела себя. Свою свободу. И впереди у нее была целая жизнь, чтобы решить, что с этой свободой делать. Она подняла глаза от вышивки. Солнце пробилось сквозь облака, и по темной воде побежала сверкающая дорожка. Прямо к ней.